Выражение “правовое государство” (der Rechtsstaat) является специфическим, чисто немецким словообразованием. Языки других наций не имеют подобного словосочетания, где бы так емко соединялись понятия права и государства. Вместе с тем, языки других наций, безусловно, включают этот институт: в англосаксонском ему соответствует “rule of law” (господство права), во французском – “regne de la lois” (царствование законов, господство законов) или “limitation des gouvrnants” (ограничение правителей)^[1].

Тем не менее, нельзя сказать, чтобы эти словообразования в полном объеме являлись идентичными. Можно лишь отметить тот соединяющий их признак, что идейное богатство правового государства имеет корни в общеевропейской сфере. Вместе с тем, ряд известных немецких правоведов причисляет правовое государство “к особенностям немецкого правового и конституционного развития”^[2].

Понятие правового государства, как программа, ограничивающая государство рамками конституции и правовых законов, возникло на рубеже XVIII и XIX веков. Идея же и институты относятся к глубоко лежащим слоям германского и европейского развития права и нацелены на достижение мирного порядка, гарантируемого государством при помощи права. Истоки правового государства можно отыскать еще во взглядах Сократа, Платона, Аристотеля, Цицерона. Концепцию этого государства развивали М. Падуанский, Д. Локк, Ш.-Л. Монтескье, Д. Адамс, Д. Мэдисон, Т. Джефферсон, И. Кант, Г.В. Гегель и др. Причем наиболее полное и совершенное развитие идея о правовом государстве получила в трудах родоначальника и классика буржуазного учения о правовом государстве Иммануила Канта. К вопросам теории правового государства обращались крупнейшие русские юристы, в том числе Б.Н. Чичерин, П.И. Новгородцев, М.М. Ковалевский, Н.М. Коркунов, Б.А. Кистяковский, Г.Ф. Шершеневич. Специальные исследования посвятили этой теме А.С. Алексеев, В.М. Гессен, С.А. Котляревский и др. отечественные государство- и правоведы.

Что касается Германии, то еще в 1872 г. известный немецкий государствовед Рудольф Гнейст подчеркивал ее тысячелетний процесс развития в Германии. Так, в 1158 г. Фридрих Барбаросса занимался вопросом о том, “как мы должны управлять нашей империей” и сделал вывод о том, что границами его управления являются “священные законы императора и добрые обычаи наших предшественников”^[3]. А Фридрих Великий свыше 200 лет тому назад высказал свою примечательную максиму в отношении правового государства: “Перед судом должны говорить только законы, а властитель должен молчать”^[4].

В своем развитии немецкое правовое государство прошло три этапа: во-первых, образование идеи правового государства в эпоху права разума (конец XVIII века, первая половина XIX века); во-вторых, сужение понятия правового государства до догматического, формального (вторая половина XIX века. Веймарская Республика, нацистское выхолащивание и извращение сущности правового государства) в условиях господства юридического позитивизма; и, в-третьих, понятие правового государства в Основном законе ФРГ.

Понятие правового государства в Германии (господствующее мнение) выражает связанность и ограничение государства правом, прежде всего демократической конституцией и правовыми законами, изданными на основе этой конституции. Особую роль в этой связанности и ограничении государства правом играет заложенная во всяком истинном праве нравственная идея справедливости и иные гуманные принципы, т.е. общечеловеческие ценности по вопросам предоставления и гарантии прав и свобод личности.

На этом вопросе необходимо сделать определенный акцент. Ключевой здесь выступает проблема соотношения права и закона, ибо смысл правового государства состоит, прежде всего, и, главным образом, в обеспечении господства права, а не только и не просто верховенства закона. Практическая необходимость в различении права и закона существует потому, что не все законы соответствуют идеалам справедливости, т.е. не всегда торжествует единство должного и сущего. Сущее – закон, который есть, должное – то, каким он должен быть. Поиск последнего и составляет поиск сущности права, процесс этот постоянный. Лишь в правовом государстве, где сущее и должное совпадает, он приближается к цели. Но и там этот процесс не прекращается.

Дело в том, и сегодня это очень важно не только в России, но и в других странах СНГ, что речь должна идти о господстве, верховенстве именно правового закона, а не любого, пусть даже принятого с соблюдением всех законодательных процедур. Главный смысл такого различения – в признании специфики права как системы воплощения в нем общепринятых принципов и демократических ценностей, иначе говоря – общепризнанных международно-правовых стандартов.

На практике значение такого подхода в правовом государстве состоит в выявлении социально-правовых ценностных ориентиров и требований (гуманизм, нравственность, социальность) для различения и противопоставления права и произвола, для обеспечения соответствия требованиям права всей нормотворческой и иной деятельности публичной власти. Противоположный подход к правопониманию с позиций юридического позитивизма или нормативизма, когда отождествляются право и закон или различия между ними размываются, открывает, в конечном счете, дорогу юридическому произволу, т.е. властнопринудительному правотворчеству. Проблема эта отнюдь не праздная. О ее значимости наглядно свидетельствует как трагический опыт самой Германии, так и наш собственный. Именно с этих позиций анализировалась преступная практика национал-социализма на Нюрнбергском процессе.

Проблема, подчеркнем еще раз, не праздная. Закон у нас и в бывшей Российской империи в течение столетий был отнюдь не правом в подлинном смысле слова, а лишь орудием произвола, причем не самым эффективным и потому не самым главным. Напомним читателю, что против позитивного права в Российской империи в свое время выступали такие известные государствоведы как Л.И. Петражицкий^[5], Б.А. Кистяковский^[6], П.И. Новгородцев^[7]. Они выступали против позитивистского подхода к праву, лишавшего право связи с человеческими ценностями и моралью.

А законодательная и законоприменительная практика последних семи десятилетий унаследовала многое от этой автотаркической традиции. Большевистская “политическая целесообразность”, постулаты таких “корифеев” права, как бывший прокурор СССР А. Вышинский с его “царицей доказательств” (признание вины самим обвиняемым – как главное доказательство в суде) серьезно подрубили генофонд всех народов бывшего Советского Союза, в том числе и русского.

Кстати, в свое время еще Б.А. Кистяковский с поразительной проницательностью указывал на опасность авторитарных мер, использование которых не исключено при построении нового социалистического строя. “Часто утверждают, – писал он, – что социалистическое государство, сделавшись единственным и всеобщим работодателем, превратится в деспотическое государство и что оно по необходимости должно уничтожать личную свободу, как бы оно ни было демократически организовано. Его даже прямо называют “грядущим рабством”, и многие думают, что оно превратит современное свободное общество в военные поселения и казармы”^[8]. Кистяковский не отрицал такой опасности. Он видел в ней одну из проблем как социалистического, так и капиталистического общества.

Правовое государство является исключительно многосторонним постулатом и характеризуется несколькими главными принципами^[9]:

– гарантия свободы отдельного человека (личности) относительно государства: этот принцип находит свое логическое продолжение и конкретизацию в основных правах человека;

– правовое равенство, которое конкретизируется во взглядах о том, что законы должны иметь одинаковую для всех силу действия и что все граждане должны быть одинаково равны перед законом;

– правовая безопасность, соизмеримость государственного действия. К этому принципу относится охрана доверия (т.е. государство обязано возмещать убытки, причиненные им, чтобы сохранять доверие к себе), запрет придания обратной силы закону, требование четкости, определенности законов и запрета чрезмерности (т.е. государство имеет право вмешиваться в свободу личности только там, где это действительно необходимо, и только в таком объеме, в каком вмешательство не будет превышать соразмерности отношений к преследуемой цели (требование соразмерности, умеренности);

– разделение государственной власти, в функциональном и институциональном (организационном) смысле, как важный организационный и политический принцип Конституции, на власть законодательную, исполнительную и судебную практически должно осуществляться посредством государственных институтов, реализующих соответствующие полномочия^[10].

Чего не было ранее, а только начинает появляться в Германии с 1985 г., так это принцип взаимной ответственности государства и личности. К чести наших отечественных юристов этот принцип был детально разработан ими за последнее десятилетие. Вместе с тем принцип правовой безопасности, хотя он в определенной степени и охватывается принципом взаимной ответственности государства и личности, тем не менее более ёмкий по своему содержанию, по своей направленности “обуздания” государства и его органов, ветвей власти правом и правовым законом. Почему-то этому важному принципу в его прямой постановке не находится место в специальной юридической литературе России. А ведь он жестко регулирует и такие аспекты правотворчества и правоприменения как четкость и определенность законов и других нормативно-правовых актов, запрет чрезмерности государственного действия, прозрачность и прогнозируемость государственной деятельности. Думается, что не только в теоретическом плане, но, прежде всего, в прикладном, практическом аспекте его необходимо взять на вооружение.

Правовое государство может рассматриваться также в аспектах формальном, материальном и техническом, т.е. иметь тройной смысл.

Так, в формальном смысле слова, правовое государство является государством, в котором законы осуществляются по единообразному предусмотренному порядку, предначертанному в писаной Конституции, при котором все ветви государственной власти, особенно исполнительная власть и правосудие, осуществляются только согласно букве (а не духу) закона. Такое правовое государство характеризуется игнорированием сущностных, содержательных признаков государства и права, в частности, общечеловеческих ценностей прав и свобод, мировых общепризнанных стандартов. В качестве примера можно привести фашистскую Германию. Фашистские юристы на основании того, что в нацистском государстве тоже господствовал закон (но не правовой – прим. А.С.), провозглашали фашистский рейх “правовым государством”. В действительности же основными чертами его были: идея “расового права”, “правовой порядок”, основанный на абсолютистской воле фюрера и националистической фашистской идеологии.

Правовое государство в формальном смысле слова, которое может провозглашать себя в качестве конституционного государства, на самом деле может быть и государством бесправия, как уже упомянутая нами нацистская Германия. Ведь формальный взгляд на правовое государство на примере фашистской Германии (господствующее в ФРГ мнение – А.С.) зарекомендовал себя “как безрезультатный, поскольку закон стал инструментом проявления неограниченной власти определенной тоталитарной партии. В отношении бесправия, облеченного в оболочку закона, формальный принцип правового государства показал себя беспомощным”^[11].

Поэтому после 1945 года немецкие юристы пытались дополнить формальный принцип правового государства критериями справедливости. Но “справедливости” может пожелать для себя и тоталитарное государство, даже если оно при этом попирало ногами человеческое достоинство и свободу. Назвать же правовое государство государством справедливости означает, опять же, вернуться, в конце концов, к его формальному определению. Поэтому современные немецкие государствоведы и требуют, чтобы четко было выражено: какая форма справедливости служит для выражения его сущности. С этой точки зрения правовому государству присущи две характерные особенности как два института. Во-первых, это свобода личности. Во-вторых, связанность и ограничение государственной власти правом, связанность государственного вмешательства так же, как и государственно оформленного уравновешения.

Эти положения, думается, полностью приемлемы и крайне необходимы при конституционном строительстве как в России, так и в других странах СНГ.

В материальном аспекте правовое государство характеризуется, прежде всего, защитой личности (гражданские и прочие права) и политических свобод человека, а также умеренностью и связанностью правом всего исполнения публичной (государственной) власти.

В прежней Германии, да и в ФРГ имеется немало точек зрения на правовое государство. По ходу монографии они будут последовательно рассмотрены. Однако господствующее мнение в нынешней Германии отдает дань предпочтения дефиниции боннского государствоведа Ульриха Шойнера. Свою материальную точку зрения на правовое государство он сформулировал следующим образом: “Правовое государство является не только государством закономерного управления и всеохватывающего судебного контроля, правовой безопасности и связанности исполнения. Понимаемое в материальном смысле слова оно подразумевает общность, построенную на уважении личной свободы и на принципе умеренной, но прочно учрежденной государственной власти, имеющей целью ее защиту, власти, чей порядок, исходящий от народа, связывает все государственные действия этими основаниями и стремлением к справедливому и равномерному преобразованию человеческих отношений. Короче говоря, правовое государство олицетворяет собой защиту личной и политической свобод гражданина, а также умеренность и связанность правом всего исполнения публичной власти. Правовое государство покоится поэтому на признании определенных традиционных ценностей европейской правовой культуры и на связанности определенных институтов конституционным правом”^[12].

Еще раз подчеркнем, что эта точка зрения выражает господствующее мнение среди юристов ФРГ. На данное определение можно опереться и при созидании правового государства в России, равно как и в других странах СНГ.

Если рассматривать правовое государство как чисто инструментальную структуру, как систему искусственных правовых приемов, при помощи которых регулируется упорядоченная система охраны прав и свобод, то принцип правового государства будет сужен только лишь до технического принципа. А этот последний “не выражает вообще ни цели, ни содержания государства, а лишь вид и характер его осуществления”^[13]. Фактически речь идет о юридической технике правотворчества и правоприменения.

В начале освещения понятия правового государства мы назвали четыре главных принципа правовой государственности. Если же поставить цель, как, например, это сделал Ульрих Шойнер в юбилейном сборнике, посвященном столетию Съезда германских юристов, сконцентрировать характерные черты правовой государственности в развернутом виде, то это будут следующие принципы:

– связанность исполнительной власти правом и законом;

– ограничение усмотрения и пространства для суждений администрации;

– запрет обратной силы законов;

– правовое равенство и равное пользование правом;

– всеохватывающая судебная защита гражданина от незаконных административных актов;

– сформированность, четкость и демократизм административного процесса;

– четкость принципов судебного процесса (прежде всего право на обязательное выслушивание в суде каждого – ст. 103, абз. 1 Основного закона ФРГ), т.е. так называемые судебные процессуальные права человека^[14];

– принципы преобразования уголовного права (ст.ст. 102-104 Основного закона, отмена смертной казни и т.д.);

– ответственность государства за действия своих органов (ст. 34 Основного закона);

– компенсация за вмешательство государства, если оно причинило лицу особый ущерб (ст. 14 Основного закона);

– институт конституционной жалобы, которая открывает каждому гражданину путь в конституционные суды федерации и земель.

Как видим, одним из основополагающих принципов правового государства является обеспечение интересов личности, ее защиты от каких бы то ни было неправовых посягательств. Почему-то во многих отечественных публикациях по правовому государству этот принцип ставят на третье, пятое, седьмое места, выпячивая, как правило, принцип разделения властей. Видимо, это все еще инерция от тоталитарного государства с его этатизмом. А ведь деформация общественного развития начинается там, где сдвигаются приоритеты и во главе угла ставится государство как самодовлеющая ценность. Человеку же и его интересам отводится подчиненное место. Тенденция к смещению приоритетов в отношениях “государство-личность” неизбежно ведет к формированию тоталитарных режимов. Гарантия свободы отдельного человека находит свое логическое выражение и конкретизацию в основных правах человека.

Основополагающим фактором является и то, что изначально идея правового государства была связана с утверждением суверенности народа, гарантированностью его свободы, подчинением государства обществу. Ценностный смысл идеи правового государства как раз и состоит в создании такой системы государственно-правовых отношений, которая обеспечивала бы примат права во всех сферах общественных отношений.

Как видно из развернутого определения понятия правового государства, данного юристом Шойнером, для правового государства необходимы не только господство права и правовых законов, но и соответствующая правовая организация самой системы государственной власти. Речь идет об учреждении различных государственных органов, четком определении их компетенции, места в системе, характера отношений между собой, способов формирования, форм деятельности и т.д. Ясно, что без надлежащей правовой организации государственной власти, должного разграничения задач, функций и полномочий различных ветвей и органов власти, определенного порядка их взаимоотношений не может быть ни господства права, ни правовых законов.

Кроме того, в основе правового государства должна лежать правовая экономика, а не командно-казарменная, обреченная на деградацию, как это имело место в СССР, из-за отсутствия внутренних стимулов к труду. Ведь экономико-правовым считается такое общество, в производственных отношениях которого господствует примат рыночного способа эквивалентного обмена и распределения. Не случайно, что в Германии за последние годы в общественно-политический и научный оборот вошло выражение “правовое государство и рыночная экономика – близнецы”.

Автору этих строк по своему служебному положению приходится участвовать во многих международных конференциях и симпозиумах. При этом нередко меня интересует вопрос, а какова направленность интересов немецкой деловой стороны, есть ли у деловых немцев интерес к инвестициям в Россию?

– Да, – отвечают, – интерес есть, но нет уверенности в его защите в правовом пространстве России.

При этом приводятся многочисленные примеры обмана с российской стороны, непрозрачности наших фирм, нечеткости положения и полномочий глав фирм и главных бухгалтеров, неясности расположения центра фирмы и т.д. В этом отношении торговое право Германии^[15] четко прописывает все правила “игры”, особенно через институт обязательной регистрации фирм судами первой инстанции, где всегда можно получить в течение дня интересующую информацию о той или иной фирме.

Что касается принципа взаимной ответственности государства и личности, то он обязывает обе стороны нести определенное бремя ответственности. Гражданин обязан соблюдать Конституцию, быть законопослушным, с честью нести обязанности перед обществом и государством. Государство, в свою очередь, в плане поддержания доверия к нему обязано возмещать убытки, причиненные им. Оно должно гарантировать на властной основе свободу в обществе, создавать твердые и устойчивые условия, при которых целостность общества и его надлежащее (естественное) функционирование достигается, главным образом, в силу экономических и духовных факторов, путем реализации общечеловеческих ценностей. Государство обеспечивает реальное народовластие, экономическую свободу и свободу автономной личности. В правовом государстве развертывается весь комплекс институтов государства, раскрывается его потенциал как явления цивилизации и культуры.

Рассмотренные выше понятие и определение правового государства, его главные принципы и наиболее характерные черты с полным правом можно адаптировать в правовом пространстве России и других стран СНГ при дальнейшей разработке концепции правовой государственности и конституционном строительстве. Это, на наш взгляд, обусловлено тем, что принципы и черты правового государства представляют собой общечеловеческие ценности, и, следовательно, в равной мере полезны и применимы как в европейском правовом пространстве, так в азиатском и ином другом.

Определенный интерес для нас представляет и вопрос соотношения правового государства и узаконения государства, то есть вопрос взаимоотношения правового государства и демократии.

Этот вопрос занимает большое место в научных публикациях немецких государствоведов. Так, рассматривая соотношение между правовым государством и демократией, известный государствовед В. Кеги назвал его “центральной проблемой современного развития правового государства”. Развивая далее эту мысль, он отмечает: “Все снова и снова познавали государственные мыслители тесную взаимосвязь обоих великих постулатов (правового государства и демократии – прим. А.С.) и боролись за обоснование их синтеза… Если эпохи эволюции являются благоприятными для соединения, то тенденции динамических или даже революционных эпох больше присущи антитезы. Так в государственном мышлении последних десятилетий снова появилось противоречие между правовым государством и демократией, частично это проявилось даже в формальном разрыве между ними”^[16].

Соотношение между правовым государством и демократией нашло отражение в Основном законе ФРГ. Так, Конституция ФРГ признает себя ответственной в ст. 20, абз. 2 (вся государственная власть исходит от народа) за принцип народного суверенитета, т.е. за принцип, определяющий, что последней решающей инстанцией, от которой исходят все обязательные решения для политического общества, должна быть воля народа.

Основной закон соединяет это узаконение народного суверенитета в ст. 20, абз. 2 с принципом представительства, т.е. народ действует в выдвижении кандидатов и голосовании. А в остальном, государственная власть, исходящая от народа, осуществляется особыми органами законодательства, исполнительной власти и правосудия (правовое государство – представительство, правовое государство – избирательное право и избирательные системы).

Эти органы государства обязаны уважать связанность Конституции определенными ценностями, что специально закреплено в ст.ст. 9, абз. 2; 19, абз. 2; 18; 21, абз. 2; 33, абз. 5; 79, абз. 3 и ст.93, абз. 1 Основного закона.

Перечисленные статьи содержат следующие понятия: ст. 9, абз. 3 запрещает “объединения, цели либо деятельность которых противоречат уголовным законам или направлены против Конституционного строя либо против идеи взаимопонимания народов”; ст. 19, абз. 3 констатирует, что “существо основного права ни в коем случае не может быть затронуто”; ст. 18 провозглашает лишение основных прав тех лиц, кто использует свободу выражения мнений, в частности, свободу печати (абз. 1, ст. 5), свободу преподавания (абз. 3, ст. 5), свободу собраний (ст. 8), свободу образования союзов и обществ (ст. 9), тайну переписки, почтовую, телеграфную, телефонную и иную связь (ст. 10), собственность (ст. 14) или право убежища (ст. 16-а) для борьбы против основ свободного и демократического порядка”; ст. 21, абз. 3 провозглашает, что “партии, которые стремятся, судя по их целям или действиям их сторонников, причинить ущерб основам свободного демократического порядка или устранить его, либо угрожают существованию Федеративной Республики Германия, являются антиконституционными”; с. 33, абз. 4 обусловливает статус государственных служащих, “связанных верностью служебному долгу”; ст. 79, абз. 3 не допускает изменения Основного закона, затрагивающие “разделение Федерации на земли, принципы участия земель в законодательстве или принципы, закрепленные ст.ст. 1 и 20”; ст. 93, абз. 1 закрепляет полномочия Федерального Конституционного суда о толковании Основного закона по спорам об объеме прав и обязанностей какого-либо верховного федерального органа или других равнозначных сторон.

В первые годы после создания Федеративной Республики Германии “основы свободного демократического порядка” (ст.ст. 18, 21 Основного закона) ФРГ, как принцип связанности ценностей правового государства с демократией, не подвергались особо резкой критике. Дело круто изменилось, когда принцип был применен, прежде всего, в постановлении Федерального Конституционного суда 1956 г. о запрете Коммунистической партии Германии (КПГ) в связи с деятельностью органов по защите государства и органов внутренней безопасности в отношении политического экстремизма справа и слева и в борьбе с терроризмом.

В этой связи стала очевидной напряженность, которая существует как закономерность, в отношениях между положениями Основного закона о сознательной защите свободной демократии и восприятием действий конституционных органов ФРГ частью населения, особенно молодым и критическим поколением. Здесь нашла свое проявление естественная крайность принципа правового государства: будет оно действовать слишком нерешительно, разрушит само себя; будет оно действовать с акцентом на силу, пострадает законность всего политического строя, т.е. пострадает восприятие правогосударственного порядка как справедливого строя (законность и узаконение). Поэтому и сочетается принцип твердости государственной власти с принципами умеренности.

Мы уже говорили о том, что правовое государство может рассматриваться в тройном аспекте: формальном, материальном и техническом. В связи с этим различают формальный и материальный принципы правового государства. Так, формальный принцип охватывает институты разделения властей, связанности законом, исчисляемости (предсказуемости) и определенности государственных предписаний, а равно институт всеохватывающей и эффективной судебной защиты^[17].

К материальному принципу правового государства относятся институт гарантии человеческого достоинства, институты свободы и равенства как решающие гарантии, которыми связана государственная власть, включая и такую ее ветвь как законодательная (с функцией законодательства и принципом правовой законности). Кроме того, сюда же относится принцип соизмеримости, т.е. институт запрета чрезмерности государственного действия^[18].

Названные материальные элементы ведут к разграничению правовой сферы гражданина, свободной от государства. Они резервируются для собственного личного преобразования жизни без государственной опеки. Установление этой сферы для индивида происходит через институт основных прав.

Формальные элементы являются принципами организации и деятельности государственной власти. Они содержат не только упомянутое разграничение по содержанию, но и одновременно очень эффективно служат опосредующим образом свободе гражданина. Организационный и процессуально-правовой порядок делают государственную власть просматриваемой насквозь, контролируемой, критикуемой и препятствуют чрезмерной концентрации власти, приносящей ущерб свободе.

Это соединение из непосредственного и опосредствованного обеспечения свободы является “духовной связью” между материальной и формальной правовой государственностью. Так, например, принцип связанности законом (элемент формальной правогосударственности) неизбежно ведет к созданию института свободы (и равенства) по отношению к органам исполнительной власти и правосудию. Очевидно, это является верным лишь при наличии гарантии института судебной защиты. Но это означает также, что формальная правогосударственность имеет, по крайней мере, свои корни большей частью в человеческом достоинстве. Без цели гарантии института человеческого достоинства не нужны усилия формального правогосударственного порядка.

В связи с рассматриванием характерных черт правового государства представляется целесообразным ввести в научный и общественно-политический оборот такие словосочетания, как “правогосударственный” и “правогосударственность”.

До сих пор в нашем научном и общественно-политическом обороте было известно понятие “государственно-правовой”, не вызывающее сомнений и означающее примат государства над правом. Однако в правовом государстве приоритет отдается праву, которое ограничивает государство, связывает его своими рамками. Поэтому и необходима эта новация, тем более что в немецком языке “rechtsstaatlich” (“правогосударственный” элемент, аспект и т.д.) и “Rechtsstaatlichkeit” (“правогосударственность”, сокращенно от правовой государственности) употребляется уже не одно десятилетие. В словарях Ожегова, Даля, Ушакова, 17-томном (академическом) словаре русского языка такого словообразования, такого понятия нет. С точки зрения семантики, стилистики, формальных ограничений русского языка новое понятие не вызывает сомнений и возражений. Такое мнение единодушно высказали кафедры русского языка ряда вузов России. Словосочетание “правогосударственность” образовано по тому же принципу, что и словосочетания: правопорядок, правонарушение, правоверность, православие, правопреемство, правомочие, правосознание, а словосочетание “правогосударственный” – по принципу словосочетаний: правоверный, правомочный, правомерный, правоспособный, правооппортунистический. Следовательно, словосочетания “правогосударственность” и “правогосударственный” не имеют препятствий для введения их в научный и общественно-политический оборот.

Введение данных понятий поддержали юридические вузы России, Белоруссии, Украины и других бывших республик СССР при защите автором данной монографии докторской диссертации в 1992 году^[19].

1. Dietze G. JOR Bd. 25(1976). S. 221 ff.

   Туманов B.A. Что скрывается за лозунгом “господство права” // Советское государство и право, 1963. № 9. С. 50 и далее. ↑

2. Hesse К., Festgabe R. Smend. 1962. S. 71;

   Bendler В., in: Leisser-Feire-Pluralismus. 1966. S. 325;

   Kagi W. Rechtsstaat und Demokratie. Festgabe. Z. Giacometti. 1953.

   S. 107 ff; derselb. Die Verfassung als rechtliche Grungordnung des Staates, 1945;

   Schindler D. Uber den Rechtsstaat, in: Recht, Staat, Volker – gemeinschaft. 1948, S. 163 ff. ↑

3. Mickel W. Hrsg. Handlexikon zur Politikwissenschaft. Schriftenreihe der Bundeszentrale fiir politische Bildung. Bonn, 1986. S. 432;

   Gneist R. Der Rechtsstaat. 1872. S. 39 ff;

   Der Rechtsstaat und Verwaltungsgerichte in Deutschland, 2. Auflage. 1879. S. 865 ff. ↑

4. Bulletin Presse – und Informationsamt der Bundersregierung. Bonn, den 11. September. 1986. S. 862. ↑

5. Петражицкий Л.И. Теория права и государства. Т. 1. – СПб., 1909. С. 151. ↑

6. Кистяковский Б.А. В защиту права: интеллигенция и правосознание // Вехи. 1909; Права человека и гражданина // Вопросы жизни. 1905. № 1. С. 121. ↑

7. Новгородцев П.И. История новой философии права (немецкие учения XIX века). Лекции. – М., 1898. С. 18 и далее;

   Новгородцев П.И. Лекции по истории философии права. Учения нового времени XVI-XIX века. – М.: Высшая школа, 1914. ↑

8. Кистяковский Б.А. Государство правовое и социалистическое И Вопросы философии и психологии. 1906. № 85. С. 495.

   Работа перепечатана в журнале “Вопросы философии” за 1990 г. № 1. ↑

9. Herzog R. Rechtsstaatlichkeit. In: Maunz / Diirig I Herzog I Scholz. Grundgesetz – Kommentar. Teil VII zu Art. 20. ↑

10. Handlexikon zur Politikwissenschaft. Bonn. 1986. 431. ↑

11. Scheuner U. Die neuere Entwicklung des Rechtsstaates in Deutschland. 1968. S. 489. ↑

12. Scheuner U. Die neue Entwicklung des Rechtsstaates in Deutschland, in Festschrift zum hundertjahrigen Bestehen des Deutschen Juristentages. Bd. 11, Tubingen 1960. S. 231 f. S. 250. ↑

13. Stahl F. J. Rechtsphilosophie, 4. Aufl. 1952. S. 81 ff, bes, 585. ↑

14. Конституции буржуазных государств. – M.: Юриздат, 1982. ↑

15. Oetker Hartmut. Handelsrecht. Berlin, Heidelberg – Springer verlag, 1998. ↑

16. Kagi W. Rechtsstaat und Demokratie. Antinomie und Syntese/ In Matt U. 1973. S. 107-145. ↑

17. Monch (U.A.) Grundgesetz, Kommentar. Bd. 1, 3. Aufl. 1985; Bd. 2, 2. Aufl. 1983; Bd. 3, 2. Aufl. 1983. ↑

18. Stem. Das Staatsrecht der Bundesrepublik Deutschland. Bd. 1. 1977/ S.618f. ↑

19. Соколов A.H. Идея правового государства в Германии и механизм ее реализации. Дисс… д-ра юрид. наук. Соколова А.Н. – Харьков, 1992. ↑