В предыдущих параграфах данной главы были рассмотрены составные части механизма реализации основных принципов правового государства. Безусловно, из сказанного в отношении данного механизма можно извлечь много полезного и поучительного при конституционном строительстве демократического правового государства в России.

Но все ли действительно так идеально в ФРГ? В нашей российской печати и отчасти в науке о государстве и праве в этом плане имеет место эффект маятника. Если раньше многие наши публицисты и ученые- государствоведы (в том числе и маститые), зашоренные догмами марксизма-ленинизма и постулатами тоталитарного идеократического государства, напрочь мазали нередко все в заграничном конституционно-правовом опыте сплошь черной краской, то теперь маятник качнулся в другую сторону: все, что происходит на Западе – идеализируется. Истина же – где-то в середине. Рассмотрим на примере Федеративной Республики Германия проблемы реализации основных принципов правового государства, особенно прав и свобод человека и гражданина.

Федеративная Республика Германия – богатая страна. Уровень национального дохода на душу населения в ней – один из самых высоких в мире. На одного трудоспособного там приходится 91300 ДМ из внутреннего национального продукта. Более ста немецких семей и отдельных лиц имеют состояние более одного миллиарда марок. В стране насчитывается свыше 90 тысяч миллионеров^[1]. Каждый второй немец имеет легковую автомашину^[2]. А это означает, что большинство семей данной страны имеет свои собственные “колеса”, признак зажиточности.

Отмечая большие перемены в обществе за период с 1945 года по настоящее время, один из видных деятелей СДПГ Петер Глотц в своем исследовании, опубликованном в печати в форме письма подчеркивает: “Мы пережили такие повороты души, которых никто не ожидал ни в 1945 году, ни в 1949”^[3]. Развивая далее эту мысль, он говорит об укрощенном государстве и мобилизованном обществе. Конституция управляется основными правами. Федеральный конституционный суд служит как престиж законодателя и нет больше высочайших внесудебных актов. Правосудие верховных федеральных судов о человеческом достоинстве, развитии личности, свободе мнений, а также собственности – все это, по Глотцу, гарантировало гражданам свободу действия, которая не меньше по своему объему, чем в ведущих странах западной демократии.

Вместе с тем, Петер Глотц констатирует, что в обществе очень велика опасность раскола. “Я боюсь иногда, – пишет он. – этого расщепления на большинство апатичных членов потребительского общества, на общество меньшинства, активных помощников самим себе, которое бездеятельно резонирует для самого себя. Я мечусь между двумя третями и одной третью. Двум третям живется хорошо, а одной – плохо”.

Последний вывод Глотца как раз и свидетельствует о том, что в ФРГ налицо проблемы реализации прав и свобод.

Возьмем, к примеру, так высоко поднятое человеческое достоинство. Мы рассмотрели в предыдущем параграфе механизм реализации основных принципов правового государства. Главное место среди них занимает свобода человека, а главным содержанием этой свободы, ее ядром является человеческое достоинство. Реалии повседневной жизни в ФРГ свидетельствуют о том, что этот правовой институт удается реализовать далеко не в полном объеме, и далеко не всем членам свободного демократического строя.

Какое может быть человеческое достоинство, когда порой человек лишен в ФРГ самого главного в своем существовании – права на труд, который обеспечивал бы ему именно жизнь, достойную человека. Всего в Германии на начало 2001 г. насчитывается 4,1 млн безработных^[4]. Хотя в этом отношении немало безработных, особенно молодых, живущих и в старых землях ФРГ, не таких уж горемык, какими их иногда показывает наша центральная печать. И, за период моего долголетнего пребывания в Германии, и во время ежегодных научных командировок в ФРГ я встречал в разных землях тысячи представителей молодежи, которых вполне устраивало их положение безработных. Они днями слоняются по улицам, получая 68 или 63% от прежней заработной платы, согласны на работу только в местности своего проживания и не помышляют никоим образом переехать в другой город или в другую землю, где есть вакансии по их специальности или профессии. По словам многих моих знакомых немецких юристов, из таких лиц создается многотысячное “сословие” неработающих людей.

Средства массовой информации ФРГ приводят цифры, характеризующие так называемую “новую бедность” в 5 млн человек^[5]. При этом, определяя прожиточный минимум на человека в 900 марок, да плюс расходы на квартплату, экономисты под “новой бедностью” понимают “отдельных лиц или семьи, которые располагают такими незначительными средствами к существованию, что они лишены возможности жить в условиях, которые обеспечивают предусмотренный минимум”. Еще хуже положение лиц, живущих на “социальную помощь”, а таких в ФРГ – 2,92 млн человек.

Характерно, что с каждым годом правовое регулирование социальных аспектов труда в связи с нехваткой денежных средств все более выхолащивается. Так, 9-я новелла по изменению закона о содействии труду, вступившая в силу с 1 января 1989 года, еще больше ухудшила положение безработных, их условия жизни и их правовое положение^[6].

Ограничиваются и возможности федерального ведомства по труду в плане создания новых рабочих мест, переквалификации и т.д. Проблема массовой безработицы в ФРГ обостряется, а государство не в состоянии решить ее. С точки зрения СДПГ, новая новелла закона содействия труду означает ничто иное, как переход государства от активной политики решения проблем занятости к пассивному управлению безработицей^[7].

Проблему реализации права на свободный выбор профессии (ст. 12 Основного закона) немецкий государствовед Э.-В. Бёккенфёрде видит в том что, конституционно-правовая гарантия этого права понуждает государство в связи с недостатком рабочих мест идти на прямое государственное регулирование выбором профессии и управление предоставлением рабочих мест^[8]. Тем самым, оно само же существенно ограничивает Основной закон в смысле ст. 12. чтобы и с финансовой точки зрения гарантировать, по крайней мере, существо этой статьи.

Никак не разрешается окончательно проблема обеспечения гарантии, предусмотренной ст. 3. абз. 2 Основного закона (мужчины и женщины равноправны). Несмотря на то, что этой проблемой, в конце концов, вынужден был в 1989 году заняться даже Европейский суд, рассмотревший детально немецкий Закон от 13 августа 1980 года о равноправии мужчин и женщин на рабочем месте и о поддержании требований при переходе на другое место работы, все осталось по-прежнему^[9].

Реалии повседневной жизни в ФРГ свидетельствуют о том, что женщины-работницы получают зарплату на 30%, а женщины-служащие на 35% меньше за равную работу, чем их коллеги-мужчины^[10]. Более того, даже правоконсервативная газета “Вельт” вынуждена была 9 мая 1986 года признать факт дискриминации женщин и констатировала: “Их заработная плата все еще меньше, чем у мужчин, и в зависимости от земель составляет от 20 до 80% заработной платы мужчин”. А это ни много, ни мало, как 15.7 млн человек. В результате этой дискриминации, предприниматели получают ежегодную дополнительную прибыль в размере 40 млрд марок и более^[11]. Данные статистики за 2000 г. свидетельствуют о том, что ничего пока не изменилось: если мужчины (в среднем) в старых землях ФРГ получают 5624 ДМ в месяц (в новых – соответственно 4050 ДМ), то женщины 4328 и 3606 ДМ за равный с ними труд.

Не обошло неравенство и такую сферу как юстиция. Если в 1989 г. среди 323 судей пяти федеральных судов было только 16 женщин, т.е. всего лишь 5%, то за последние 12 лет это число несколько увеличилось^[12]. Правда, в статистических ежегодниках это число по Федеральным верховным судам предпочитают не публиковать, так как рост незначительный – на считанные проценты. В частности, из 15 судей Федерального конституционного суда на начало 2001 г., только 4 судьи были представлены женщинами, а из 13 судей Федерального дисциплинарного суда женщин всего 3 человека. А вот соотношение судей-мужчин и судей-женщин в судах других уровней позволяет еще более четко судить о правомерности вышеприведенного умозаключения. Так, из 15547 судей судов общей юрисдикции доля женщин составляет 4142. в судах по правовым спорам из 1129 судей женщины составляют только 346, соответственно в административных судах из 2375 судей – 544 и в судах по социальным вопросам из 1220 судей – 374. Из 4998 прокуроров республики женщины составляют 1412. Как видим, доля женщин, как правило, не превышает 25%, т.е. 1/4 части.

Зачастую новые проблемы в реализации прав и свобод граждан создаются самим же законодателем, который действует под давлением определенных сил. Так, много негативных моментов в трудовое право рабочих и служащих внес закон о содействии труду в редакции 1985 года^[13].

Это закон ввел такие понятия как договор на определенную работу (работа на короткий срок) и срочный договор с незначительным сроком действия до 18 месяцев. В связи с этим, объединение германских профсоюзов вынуждено было констатировать, что из 26 с лишним млн человек самодеятельного населения (данные 1987 г.) 6 млн стали работниками “второго сорта”^[14]. Четыре млн человек, прежде всего женщины, заняты лишь часть рабочей недели, а два млн имеют краткосрочные трудовые договоры. Отсюда и заработная плата – крайне низкая. Причем четко просматривается тенденция роста числа этих работников: с 1984 года оно увеличилось более чем в два раза. Пятьдесят процентов всех новых приемов на работу – только с краткосрочным договором. По данным за 1997 г. 5,7 млн немцев работало часть рабочей недели или по краткосрочным договорам. Это составило 18% всех работающих (на 4% больше чем в 1991 г.). Из этих 5,7 млн немцев 5 млн (88%) составили женщины.

Тем самым, трудовое право подверглось серьезному изменению. Рабочие со срочными договорами и договорами на время выполнения определенной работы (“на подхвате”) лишаются права на защиту от увольнения, для женщин не имеет силы закон об охране материнства. Этим работникам не выплачиваются пособия в случае болезни, а в случае увольнения они не могут претендовать на пособие по безработице. Они (а значит и работодатель) не платят государству взносы социального страхования, в том числе и для обеспечения пенсии. Социальная незащищенность рабочих в результате рассматриваемого закона о содействии труду – огромна.

Реалии повседневной жизни в ФРГ свидетельствуют о том, что в ряде случаев проблемы возникают в связи с реализацией лицами наемного труда действующего закона о выплате пособия в случае болезни. Здесь нередки случаи, когда предприниматели грубо попирают действующее законодательство. По свидетельству печати ФРГ, имеют место даже случаи, когда начальники на производстве ведут “социальные разговоры” с наемными работниками, угрожая тем, кто болеет, увольнением. В связи с этим нередки внезапные посещения жилища лиц, которые находятся на больничном листе, имеют место призывы к врачам, чтобы те нарушили обет молчания о причинах болезни. Подключаются даже частные детективы, чтобы собрать компромат на больных. Нередки и грубости такого толка: “Почему болеете, или Вас консультируют негодные врачи?”^[15]. Все эти меры ведут к тому, что, по свидетельству руководства больничных касс, число лиц, проходящих курс лечения, снизилось на 40%^[16]. Эти рецидивы – отголоски периода дикого капитализма.

Более того, отдельные фирмы “изощряются” в посылке в больницы или домой своих социальных работников с целью допроса рабочих и служащих. Путем психологически тонко построенных бесед они вынуждают больных рабочих и служащих подписать заявление об увольнении по собственному желанию^[17].

Прекращение трудовых правоотношений путем соответствующих уговоров социальных работников профсоюзы считают попыткой обхода широко разветвленного права на защиту от увольнений. “Эта ловушка, – возмущается Михаэль Гасснер из профсоюза торговли, банков и страховых учреждений, – особенно отвратительна, так как явно используется состояние страха больного”^[18].

Проблемой реализации права на выбор профессии (а фактически и права на труд) стала в ФРГ сверхурочная работа. Печать ФРГ отмечает, что за счет сверхурочной работы рабочих и служащих можно было бы дать занятость сотням тысяч наемных работников. Однако это невыгодно предпринимателям: пришлось бы платить им отпускные, а также платить в казну значительные социальные выплаты на пенсии и т.д. Причем эту проблему создали не только частные предприниматели, но и само германское государство. Так, на федеральной железной дороге сверхурочная работа составляет в год 4 млн часов, на федеральной почте – уже свыше 11 млн часов. В целом же, в ФРГ сверхурочная работа составляет 1,5 млрд часов и более в год. И нет прогноза, что это положение улучшится^[19].

Характерно, что эту линию проводят те же политики, которые требуют от предпринимателей, чтобы те вместо сверхурочной работы наняли дополнительных рабочих. Профсоюзы выступают против сверхурочной работы, ну а сами наемные рабочие, как правило, довольны солидным дополнительным заработком, тем более что рабочая неделя (37,5 часов) в ФРГ после Дании самая короткая в мире.

Характерна и такая деталь: две трети железнодорожников относятся к рангу государственных служащих – не имеют права бастовать (в 1987 году их насчитывалось 260 тысяч, в 1990 году – 230 тысяч). То же самое касается около 200 тысяч полицейских, которые уже на протяжении многих лет жалуются на перегрузку: 10 млн. сверхурочных часов, т.е. в среднем по 50 часов на каждого^[20].

Особенно большие проблемы с нарушением продолжительности рабочего дня у “гастарбайтеров” – иностранных рабочих в ФРГ. Неприглядную картину здесь нарисовал в своей книге “На самом дне” известный немецкий писатель-публицист Гюнтер Вальраф, который 2,5 года побывал в “шкуре” такого рабочего под видом турка.

Вальраф разоблачает практику “проката” иностранных рабочих “субподрядными” фирмами. При этом рабочий день у них зачастую длится 10 часов и более. “Использование рабочих “на прокат”, – пишет Вальраф, – дело выгодное. Владельцу концерна не нужно отвлекать постоянных рабочих от основных работ. Нет ему нужды заботиться и о соблюдении элементарных правил техники безопасности. Я встречал немало товарищей, которые месяцами работали в жутких условиях, а содержали их не лучше, чем рабочую скотину, причем работали они по 15-16 смен в неделю, т.е. непрерывно по 40 часов, что составило в месяц 350-360 часов”^[21]. Напомним, что нормальная рабочая неделя в ФРГ 37,5 часов.

Создает проблемы для реализации прав граждан на рынке труда и так называемая “подрядная работа”. В связи с этим, объединение германских профсоюзов вынуждено констатировать, что в ФРГ “процветает рынок рабов”^[22]. Согласно этим данным, в ФРГ 600 тысяч работников, работающих “по подряду”, иначе говоря “на подхвате”, – беззащитны и беспомощны. Многие сотни тысяч из них работают вообще нелегально, т.е. предприниматели не оформляют заключение трудового договора соответствующим образом. С объединением Германии это число значительно увеличилось.

Как правило, эти рабочие получают зарплату на 50% и меньше, чем их коллеги из постоянного состава трудового коллектива. Их могут вышвырнуть за ворота предприятия в любое время без объяснения причин. Часто это делают перед рождеством, чтобы не платить рождественских денег. “Подрядные” рабочие не защищаются тарифными соглашениями, не подлежат социальному страхованию, не получают деньги в случае болезни и пособия по безработице при увольнении, им не гарантирована в будущем пенсия. Более того, как вскрыли эксперты по борьбе с подпольным приемом на работу (а таких экспертов в ведомствах по труду ФРГ насчитывается более 900 человек) в земле Северный Рейн-Вестфалия, на ряде предприятий и фирм таким рабочим вообще не платили зарплату, а вместо нее выдавали в одних случаях только картофель, в других – шорты с эмблемами фирмы. Этот сценарий нам хорошо известен по России посттоталитарного периода.

На 25% предприятий, обследованных экспертами ведомства по труду, используются рабочие, здоровье которых находится под угрозой в результате игнорирования мер по технике безопасности. По свидетельству профсоюза отрасли “продовольствие-табак/напитки-рестораны”, на их предприятиях уже занято до 40% “подрядных” рабочих. Просматривается тенденция увеличения их числа.

Число субподрядных фирм, которые торгуют, таким образом, людьми для разных отраслей народного хозяйства, получая миллиардные барыши, достигло в ФРГ 4 тысяч. Ими “продаются” ежегодно, по меньшей мере, до 200 тысяч рабочих. Попытки экспертов федерального ведомства по труду в Нюрнберге вести с ними борьбу, пока не увенчались успехом.

Проблемой защиты прав человека в ФРГ является детский труд. Хотя закон и запрещает детский труд до 15 лет. в ФРГ 400 тысяч человек молодежи в возрасте от 12 до 15 лет работают нелегально^[23]. При этом, как минимум, 50 человек из них гибнут на производстве.

Четко просматривается тенденция к росту объема запрещенной детской работы. В то время как государство не может обеспечить занятость миллионов взрослых работников, “свободные предприниматели” постоянно готовы сделать гешефт из нужды семей. Объяснение необходимости детского труда элементарно просто: 1.3 млн детей (а периодами и значительно больше) страдают от затяжной безработицы их родителей^[24].

Проблемой для сотен тысяч немецких юношей и девушек является реализация их права на свободное развитие своей личности (ст. 2. абз.1 Основного закона) и на свободный выбор профессии, места работы и места получения образования (ст. 12, абз. 1 Основного закона). Бременские социологи Петер Альхайт и Кристиан Гласе говорят о “пренебрежительном отношении общества к трети сегодняшней молодежи, о травмированном поколении, которому отказано в выполнении чисто человеческих жизненных устремлений”^[25].

По данным объединения немецких профсоюзов (ОНП), с начала 80-х годов тысячам юношей и девушек не удалось получить полноценную профессию. Ежегодно около 300 тысяч девушек и юношей вообще не могут найти себе никакого учебного места^[26]. В ряде случаев на “свободном” рынке учебных мест требуют до 20 тысяч марок за предоставление такого места. А это по карману далеко не всем. Однако и получение профессии никоим образом не означает гарантии уверенного получения места работы и, следовательно, экономической самостоятельности и независимости.

Все больше проблем возникает с поддержанием возможности для получения высшего образования выходцам из низших классов и социальных слоев. Отмена положений закона о содействии в получении образования, о 50%-ом кредитовании государством пособия для учебы в вузе привело к тому, что все финансовые тяготы платы за обучение легли на плечи студентов. Они обязаны после окончания учебы вернуть государству долг за получение пособий. Долг этот колеблется от 40 до 50 тысяч марок и рассчитан на 20 лет выплаты. Печать ФРГ отмечает, что долги таких выпускников государству возросли с 1,5 млрд (1985 год) до 11 млрд марок (1988 год)^[27]. В связи с этим, резко уменьшается число студентов вузов из рабочих семей: 1982 год – 17%, 1987 год – 8% и 1989 год – 4,5%^[28]. В последующие годы эти цифры не публикуются. Данные цифры свидетельствуют о том, что тысячи и тысячи студентов из необеспеченных семей вынуждены расстаться с мыслью о свободном развитии личности, которое не обеспечивает им Основной закон ФРГ и изданные на его базе законы.

Перспектива тоже не сулит ничего радужного для молодого поколения интеллектуалов ФРГ. Так, по подсчетам боннских статистиков, до 2000 года один миллион человек с высшим образованием уйдет на пенсию, но одновременно на их место будет претендовать 3 млн выпускников вузов. Безработица, прежде всего, охватывает учителей школ, инженеров, юристов, экономистов и медиков^[29].

Серьезные проблемы для гарантии человеческого достоинства, права на жизнь и равноправия несет с собой реформа пенсионного дела, которая осуществляется с начала 1989 года. Правительственная коалиция объясняет необходимость реформы изменившимися экономическими, общественными и демографическими условиями. Главная же причина ухудшения финансового положения с выплатой пенсий – затяжная массовая безработица. Она ведет к миллиардным потерям в результате невыплаты или сокращения сумм взносов по пенсионной страховке. Пенсионные кассы несут дополнительную нагрузку из-за досрочного выхода на пенсию вследствие безработицы или состояния здоровья. Пенсионный взнос в размере 18,7% от всего заработка в месяц должен возрасти к 2000 году до 20,1%, а до 2010 года – до 21%. Законодательно закрепляется отчисление пенсии не от всего заработка без вычетов, а от “чистого” заработка, что, естественно, ведет к снижению ее уровня.

Проблемы поддержания человеческого достоинства, свободного развития личности осложняются и тем, что в ФРГ растет число бездомных. В частности, в передаче “Вестдойче Рундфунк” от 13 января 1987 года прямо констатировалось: “С ростом армии безработных резко возросло и число бездомных. 100 тысяч граждан ФРГ не имеют больше крыши над головой. И, по крайней мере, еще от 650 до 900 тысяч человек потеряли свое жилье и вынуждены размещаться во временных, не приспособленных для жилья помещениях”. В то же время в ФРГ вследствие высоких цен на жилье пустуют около 300 тысяч новых квартир^[30].

Печать ФРГ сообщает также, что ситуация с жильем еще более обострилась с февраля 1989 года, когда Федеральный конституционный суд принял принципиальное решение о том, что домовладельцы в любое время могут потребовать освобождения жильцами сдаваемых в наем квартир “в случае собственной потребности”. А это затрагивает 35 млн квартиросъемщиков, которые не уверены в завтрашнем дне^[31].

Эта проблема серьезно обострилась в новых землях ФРГ (бывшей ГДР) с возвращением туда владельцев домов.

Статья 14, абз. 1 Основного закона устанавливает, что “собственность и право наследования гарантируются”. Однако и здесь с самого провозглашения ФРГ возникли серьезные проблемы, в частности, в сельском хозяйстве. Несмотря на помощь государства крестьянству в рамках национальной помощи и помощи “Общего рынка” (48 тысяч марок в год в расчете на хозяйство, т.е. около 2600 марок на 1 га угодий), крестьяне продолжают разоряться. Из 1646751 крестьянских хозяйств в 1949 году к 1987 году осталось всего 681 тысяча дворов^[32], а к 2000 году, по прогнозам экспертов, разорится еще 150 тысяч хозяйств^[33]. Прибыль на одно хозяйство самой нижней четверти всех дворов, полностью занятых сельским хозяйством, составляла в 1986-87 годах всего 563 марки ежемесячно^[34], т.е. на уровне “социальной помощи” (а прожиточный минимум – 900 марок). В то же время рабочая неделя в сельском хозяйстве составляет 70 и более часов (а не 37,5 ч.).

Эти цифры публиковались в открытой печати ГДР. С объединением Германии публикации исчезли, хотя в самой бывшей ГДР свыше 90% сельскохозяйственных кооперативов остались целыми и работоспособными.

Президент Германского крестьянского союза Хеереман характеризует ситуацию в ФРГ следующими словами: “Прогрессирующие потери доходов от года к году разрушают крестьянские хозяйства, множат безысходность и ведут к эрозии сельскохозяйственного пространства”^[35]. В связи с этим, “Франкфуртер Рундшау” пишет о мрачной перспективе: “До 2000 года каждый второй крестьянский двор выпадет из производства”^[36]. Вместе с тем, продолжается концентрация сельского хозяйства в руках “крепких хозяев”. Это – реалии ФРГ.

Определенные проблемы возникают при осуществлении права на судебную защиту профсоюзной деятельности. В целом, как отмечают представители руководства СДПГ, “судебная практика раздвинула границы своего действия в отношении защиты от увольнения тех работников, которые болели длительное время или же непродолжительное время, но часто”^[37]. Даже при потере рабочего времени по болезни в объеме 604 дней за 4 года, т.е. при квоте в 40%, работник и впредь не должен увольняться. Так решил федеральный суд по трудовым делам^[38]. Решение это принято с оговоркой, если только работодатель не сможет доказать нанесение, тем самым, ему непоправимого производственного ущерба или экономических тягот. Но доказать это на крупных предприятиях не представляется возможным.

Что касается судебной защиты при увольнениях по инициативе работодателя по другим основаниям, то печать ФРГ содержит очень скупые данные регионального характера, по которым трудно представить общее положение дел в стране. В частности, журнал “Критише юстиц” приводит анализы рассмотрения дел в судах по трудовым делам, проведенные исследовательской группой института Макса Планка в Гамбурге, Свободного университета в Западном Берлине^[39]. Из анализов следует (было рассмотрено 1,2 млн увольнений по инициативе администрации), что рабочих увольняют чаше, чем служащих, женщин и иностранцев чаще, чем мужчин и немцев, молодежь чаще, чем взрослых, постоянный состав коллектива предприятий реже, чем временных рабочих. На защиту от увольнений оказывают веское влияние закон о защите от увольнений, закон о защите материнства, закон о защите инвалидов, закон о профессиональном обучении и закон о производственном совете. Характер увольнения зависит также от величины предприятия и наличия на нем производственного совета. Только каждое 13-е увольнение было обжаловано в суде. Только 14% жалоб были разрешены судом при помощи судебного решения в то время как 79% дел были разрешены судами, а также внесудебным путем – заключением приемлемого соглашения.

Имеются и другие данные. Так статистический ежегодник ФРГ за 2000 г. приводит следующее общее количество разрешенных трудовых споровв связи с увольнением: в 1996 г. – 313586, в 1997 г.-310295.в 1998г.- 285474. В связи с тем, что жалобы предпринимателей составили соответственно по этим же годам цифры в 21674, 21373 и 20151, а жалобы работонанимателей – в 653 тысячи, 637 тысяч и 564 тысячи, можно сделать вывод о преимущественном решении судов в пользу лиц, работающих по найму.

Примечательная метаморфоза происходит с законодательством в отношении ст. 9, абз. 3 Основного закона и с деятельностью федерального суда по трудовым делам в отношении этой статьи и изданных в ее развитие законов. Как известно, данная статья в своем третьем абзаце устанавливает “право создавать объединения для охраны и улучшения условий труда и экономических условий”. Причем это право предоставляется каждому и для всех профессий. Соглашения в целях ограничения этого права или воспрепятствования его осуществлению недействительны, а направленные на это меры – противоправны. Кажется, сформулировано предельно ясно. Но в конституционно-правовой действительности имеются в этом аспекте огромные проблемы.

Начнем с метаморфоз в отношении коллективного трудового права, происходящих с легкой руки федерального суда по трудовым делам.

Этот суд, как высшая федеральная инстанция, призван решать все трудовые дела, относящиеся к его компетенции, не в последнюю очередь – отношения между трудом и капиталом. Отмечена, определенная ритмичность в его деятельности. Примерно один раз в восемь лет он принимает основополагающие решения. При этом анализ характера принимаемых решений, а также анализ условий в ФРГ, в которых они принимаются, свидетельствует о том, что данный суд учитывает, кто стоит у государственной власти в федерации и какова конъюнктура на рынке труда. Так, в своем постановлении от 28 января 1955 года относительно упомянутой ст. 9 Конституции ФРГ суд определил, что “забастовки в целом – нежелательны”^[40].

Затем пунктуально через 8 лет были приняты по данному же вопросу соответствующие постановления в 1963 г., 1971 г. и в 1980 г.^[41] Причем со временем, постановления выглядели более демократическими. В частности, в постановлении от 10 июня 1980 года федеральный суд по трудовым делам установил серьезные ограничения для работодателей разного ранга в объявлении локаутов.

Однако затем, после смены в декабре 1982 года у руля государственного руководства коалиции социал-демократов и свободных демократов правительством ХДС/ХСС и СвДП. закрепления весной 1983 года этого кабинета в ходе досрочных выборов, а также после усиления массовой безработицы в стране рассматриваемый суд стал менять свою первоначальную позицию явочным путем. В июне 1984 года он не изменил решения суда по трудовым спорам земли Гессен, который отменил решение нижестоящего суда о признании противоправным положением конституции этой земли массового локаута металло-промышленников, вышвырнувших за ворота предприятия 30 тысяч металлистов^[42].

В 1986 году была внесена антидемократическая поправка в § 116 Закона о содействии труду. Она серьезно ограничила право трудящихся на забастовки, прежде всего в плане лишения пособий по безработице не только тех, кто забастовал, но также и рабочих предприятий смежной области, если они из-за поддержки забастовщиков в результате локаута оказались за воротами. Поправка создала значительный финансовый риск для профсоюзов, ответственных за забастовки^[43]. Тут уж федеральный суд по трудовым вопросам сработал оперативно. В ряде решений, последовавших одно за другим, он заново пересмотрел свои позиции о возможности, допустимости и границах различных форм забастовочной борьбы. Так, в течение одного года он принял решения: узаконить массовые локауты в качестве судебной практики не только как средство обороны работодателей, но и как фактор наступления на профсоюзы^[44] (и одновременно его запрет в Конституции земли Гессен); ограничил донельзя предупредительную забастовку профсоюзов^[45]; возложил материальную ответственность за забастовки поддержки и солидарности^[46], за “дикую” забастовку^[47] – на профсоюзы и их органы, установил обязательство возмещения ущерба на бастующих, руководство забастовкой и профсоюзы, а также узаконил притязания противоположной стороны тарифного договора на прекращение определенной деятельности в связи с противоправными мерами забастовочной борьбы^[48]. Одним словом, “новации” затронули все забастовочные формы борьбы, урезав драконовски права профсоюзов и развязав руки работодателям.

Аналогичные проблемы в реализации прав, предусмотренных ст. 9, абз. 3 Основного закона, испытывают на себе и служащие, к которым относятся учителя школ. Так, в Гамбурге 82% из 12 тысяч учителей проголосовали за забастовку с целью добиться трудоустройства 800 из 4 тысяч безработных учителей. Уже за одно это административный суд приговорил их к уплате штрафов в размере 40 тысяч марок. После однодневной забастовки педагогов сумма штрафа увеличилась еще на 50 тысяч марок. Кроме того, бастовавшим учителям пригрозили общим сокращением заработной платы в размере более 1 млн. марок и мерами дисциплинарного наказания^[49].

Анализируя цели юридической легализации массовых локаутов, бывший председатель профсоюза “Друк унт Папир” Л. Маляйн, отмечал: “Профсоюзы тем самым должны быть поставлены перед альтернативой – или за короткое, а равно и более длительное время подорвать свою финансовую силу, или… принять условия, диктуемые предпринимателями”^[50].

Глубокий анализ взаимосвязи забастовок с уголовным правом и полицией дается в монографии Лотара Цехлина: “Забастовка, уголовное право, полиция”^[51].

Вместе с тем следует отметить, что в ФРГ проведена за последние 10-12 лет значительная работа в рамках так называемого социального партнерства. Эта работа, а также ежегодный экономический рост (с 1991 г. по 1997 г. – в среднем на 1,4%, в 1997 г. – 2,2%, в 1997 – 2,9%) способствовали тому, что противостояние труда и капитала вошло в нормальные цивилизованные рамки. Об этом, в частности, свидетельствует тот факт, что в 1999 г. число забастовщиков по всей стране составило всего 187 тысяч, а число предприятий, принявших участие в забастовке, равнялось 200. При этом если в забастовке менее 7 дней участвовало 187 тысяч 661 человек, то в прекращении работы на срок 7-14 дней – 88 человек.

Как известно, политический плюрализм предусматривает свободное отражение и открытое волеизъявление для всех политических сил в рамках общечеловеческих моральных норм и норм международного права. Однако эти общепринятые на Западе истины встретили определенные препятствия на Западе Германии. Так, с созданием Федеративной Республики Германии возникли определенные проблемы по вопросу гарантии права на свободу мнений (ст. 5), права на проведение собраний (ст. 8), права образовывать союзы и общества (ст. 9), права свободного образования партий (ст. 21), а в последующем и по вопросу гарантии тайны переписки, а равно почтовой, телеграфной, телефонной и других видов связи (ст. 10 Основного закона).

Не будем вдаваться в подробности этих проблем в порядке исторического экскурса с начала образования ФРГ. Тем более что по этому вопросу имеется довольно обширная литература^[52]. Рассмотрим проблемы реализации политических прав и свобод немцев за последние 30 лет.

Наиболее ярким примером нарушения политических прав является решение конференции премьер-министров западногерманских земель от 28 января 1972 года о “Принципах по вопросу об антиконституционных силах на государственной службе”, которое более известно как “указ” или “постановление о радикалах”, или “запреты на профессии”^[53]. Цель этого решения состоит в том, чтобы не допускать на государственную службу “противников конституции” (а допущенных – увольнять), прежде всего, представителей левых партий, а также демократических прогрессивных организаций, так как согласно постановлению премьер-министров земель нет необходимой “гарантии того, что они в любой момент выступят в защиту свободного демократического порядка”. Сомнения относительно преданности претендента на государственную службу в соответствии с данным “постановлением о радикалах” были достаточными для отказа от приема его на эту службу. Но кого следует считать противником демократии – этого главы земельных правительств не уточнили.

Данное решение грубо нарушило правогосударственную субстанцию Основного закона ФРГ. Это касается запрета на профессии из-за политических убеждений (ст. 3, абз. 3), пренебрежения положением конституции о равном доступе ко всякой государственной должности (ст. 33, абз. 2) и положения права на свободу мнений и информацию (ст. 5). Кроме того, практика запрета на профессии нарушает право легальных политических партий содействовать формированию политической воли народа (ст. 21, абз. I Основного закона).

Особенно экстенсивно стала осуществляться практика запретов на профессии после прихода к власти в декабре 1982 года клерикальнолиберальной коалиции ХДС/ХСС и СвДП. Формами проявления этой практики среди прочего стало расширение круга лиц, подвергающихся запретам. Сюда были причислены работники железной дороги, почты и средств массовой информации с тем, чтобы оказать превентивное воздействие на функциональную способность всего государственного механизма во всех его составных частях. Усиленной проверке, в частности, стали подвергаться почтовые служащие, к которым были применены критерии НАТО “Об основных принципах проверки безопасности федеральных служащих”^[54].

Качественно новой формой практики запрета на профессии стал запрет на профессии в связи с превращением движения за мир в ФРГ в широкое и действенное внепарламентское движение. Так, запрет на профессию в отношении У. Фольтца означал увольнение со службы чиновника, причем впервые в ФРГ. исключительно только за его выступление за мир^[55].

Следующим характерным признаком политики запретов на профессии было усиливающееся ограничение возможностей для деятельности Германской коммунистической партии (ГКП) в рамках политической системы ФРГ. Предельно четко в приговорах федерального административного суда в отношении почтовых чиновников Ганса Петера и Ганса Майстера была изложена аргументация, которая объявляла и “обосновывала” незаконность легальной политической деятельности ГКП^[56].

О широте разгула “охоты на ведьм” свидетельствовал тот факт, что даже повару с марксистским мировоззрением было запрещено работать на кухне бундесвера. Об этом заявило управление 2-го военного округа в Ганновере на жалобу 26-летнего повара Н. Шпрёера в адрес суда по трудовым спорам в Брауншвейге в связи с его увольнением как служащего бундесвера в должности шеф-повара^[57]. Управление округа сослалось на информацию службы безопасности бундесвера, которая извлекла из своего досье высказывание данного повара в 1976 году в связи с Олимпийскими играми. В вину ему было поставлено то, что он, занимаясь “пропагандой” в пользу ГДР, объяснил большие успехи спортсменов ГДР лучшей постановкой спортивного движения в этой стране.

Безусловно, тон всей этой антиконституционной кампании задавал федеральный административный суд. В своем рвении он дошел до того, что создал прецедент впервые в истории практики запретов на профессии, когда осудил депутата от ГКП, подчинив, тем самым, принцип защиты мандата (ст. 48, абз. 2 Основного закона) правовым предписаниям положений о чиновничестве^[58].

К чести многих политических и государственных деятелей ФРГ следует отметить, что немало из них, особенно на земельном уровне, активно выступили против антиконституционной практики запрета на профессии, осужденной международной общественностью. В связи с этим, руководство СДПГ, стоящее длительное время у власти в земле Саар, в июне 1985 года полностью официально отменило запреты на профессии, а в других землях, управляемых социал-демократами (Северный Рейн- Вестфалия, Гамбург и Бремен) в тот период (сейчас это число увеличилось), пошли по пути неприменения или прекращения запретов на профессии^[59]. В землях, где у власти находятся традиционно ХДС, иногда в коалиции с СвДП, этот процесс выглядел противоречиво.

До середины 80-х годов практика запретов на профессии постоянно расширялась. В последующем на федеральном и земельном уровнях имели место противоречивые процессы: различные суды – административные, суды по трудовым вопросам, дисциплинарные суды – зачастую по конкретным делам решали “за” и “против” жалобы. Такая же картина наблюдается и в учреждениях разного уровня. Во многом это зависело от того, к какому крылу общества принадлежал тот или иной судья или чиновник: к консервативному или либеральному.

С момента принятия “постановления о радикальных элементах” 4 млн граждан ФРГ, в том числе коммунисты, левые демократы, социал- демократы, христианские демократы, профсоюзные активисты, руководящие деятели молодежных организаций, участники движения за мир, экологию, представители партии “зеленых” прошли унизительную антиконституционную проверку “на благонадежность”, а равно 10 тысяч из них были подвергнуты дискриминации, уволены с работы или не приняты на государственную службу^[60].

Но точка в отношении запретов на профессии в ФРГ еще не поставлена. “Неоконченная история запретов на профессии в Федеративной Республике Германии, – пишет австрийская газета “Фольксштимме”, – обогащается новой главой”. Речь идет об осуждении преподавателя искусствоведения, 37-летнего У. Фольтца, кстати, убежденного христианского демократа, из города Кайзерслаутерна земли Рейнланд-Пфальц. Фольтц за свою деятельность в земельном руководстве “Немецкого союза мира” еще в 1981 году был подвергнут проверке “на благонадежность”. “Проверка” и допросы длились затем 3,5 года. Однако служебные отношения сохранялись, жалованье ему платили, хотя Фольтц и был отстранен от преподавания. В конце 1988 года, т.е. через 7 лет с начала проверки, органы потребовали от преподавателя возмещения государству ущерба в размере 148,7 тысяч марок, что означало для него полный крах^[61].

А вот коммунисту Г. Штеффену “повезло” больше. Суд во Франк- фурте-на-Майне, отыскав в “законе о государственной службе” §77, утверждающий, что “членство в ГКП и выдвижение на выборах кандидатур по спискам ГКП представляет собой нарушение служебного долга”, привлек его к ответственности. Теперь Г. Штеффен в течение последующих четырех лет будет получать заработную плату, размеры которой будут на 5% меньше, чем у его сослуживцев, исполняющих аналогичную работу. “Ежемесячно, когда Г. Штеффен будет получать заработную плату, – отмечается в решении суда, – он будет видеть, что деятельность в рядах ГКП ему экономически невыгодна”^[62]. Подобное дисциплинарное взыскание впервые в практике судопроизводства ФРГ наложено решением суда на “подсудимого”, который обвинен в “активной деятельности” в рядах Германской Компартии. В постановлении суда членство этого служащего в ГКП характеризуется как “грубое нарушение служебного долга”, что “в будущем может привести к его увольнению со службы”.

Своей острой политической направленностью принятые за годы существования ФРГ антиконституционные законы воочию подтверждают правильность, а также актуальность выводов, сделанных в свое время основоположниками марксизма. “Законы, которые делают главным критерием не действия как таковые, а образ мыслей действующего лица, – отмечал К. Маркс, – это не что иное, как позитивные санкции беззакония”^[63].

В Федеративной Республике Германии идет ожесточенная борьба за реализацию основных принципов правового государства. Об этом свидетельствует практика “запретов на профессии”. Наряду с открытой и завуалированной реакцией в Германии немало и поборников правового государства, в том числе среди работников правоохранительных органов. Так, назначенный генеральным прокурором земли Шлезвиг-Гольштейн, профессор уголовного права из Гамбурга X. Остендорф, констатирует, что юстиция использует политическое уголовное право “не как оборонительный инструмент нашего общества, а как наступательный инструмент в отношении политических мировоззрений, отличающихся от общепринятых”^[64]. И таких высокопоставленных демократов в ФРГ не мало.

Есть, однако, примеры и противоположного толка. Юстиция, в лице немалого числа судей, чувствует себя призванной бороться с инакомыслием на всех фронтах. Так, в Гамбурге суд общей юрисдикции осудил к одному году лишения свободы учителя физики Шторима за безобидную публикацию в одной небольшой газете, которую, к тому же, мало кто читает. В вину ему было поставлено то, что в публикации явно выражена его симпатия к левым силам^[65]. Кроме того, Шторима присудили еще и к уплате штрафа около 2 тысяч марок за то, что он опубликовал, т.е. обнародовал в газете выдвинутые против него обвинения. И это, оказывается, запрещено судом вопреки статье 5 Конституции ФРГ.

Юристы-криминалисты и прокурорские работники типа упомянутого нами Остендорфа видят в таких фактах не единичные случаи “усердствования” судей. Они делают акцент на то, что, по их мнению, “блокируется открытая дискуссия”, так как “уголовный процесс вырождается в борьбу с политическим мнением”.

В ту же неделю, когда был привлечен к уголовной ответственности физик Шторим, административный суд в Гамбурге вынес приговор в отношении сатирика Томайера. Последний был осужден за сатиру, “подрывающую государство” (“осрамил государство и его символы”). В книге, изданной Томайером, была напечатана “Песня о Германии” с ее последующей критикой как прославление пангерманизма (“Германия, Германия – превыше всего”)^[66].

А вот редактор газеты “ТАЦ” за оскорбление бундесвера и “подстрекательство народа” был присужден к выплате денежного штрафа в размере 3000 марок. Его “преступление” выразилось в том, что он дал свое определение типа бундесверского вояки – “глуп, силен и водонепроницаем”, а в целом “военные – это преступное объединение”^[67]. Когда же Франкфуртский земельный суд в декабре 1987 года оправдал отказчика от военной службы врача Петера Августа за его высказывание в адрес солдат бундесвера, которых он назвал “потенциальными убийцами”, так как в бундесвере “осуществляется натаскивание для убийства”, то возмущению правящих кругов не было предела^[68]. Вышестоящая судебная инстанция отменила оправдательный приговор.

Конституционная действительность в ФРГ свидетельствует о том, что 5-я статья Конституции о свободе мнений создана, согласно нынешним толкованиям юристов, не для граждан, которые резко критикуют государство. Коварным образом, так констатировал в 1988 году судья административного суда в Нюрнберге, один 22-летний помощник печатника “злоупотреблял своим основным конституционным правом”. Это “злоупотребление” выразилось в том, что в листовке он высказал свое сомнение: “Это государство само возводит в крайность также и свой вынужденный террор”^[69]. Наказание не заставило себя ждать: 75 суток ареста и по 30 марок за каждый день ареста за “посрамление”.

Помимо “постановления о радикальных элементах” правящие круги Федеративной Республики Германия и ее земель осуществили целый комплекс законодательных и практических мер, которые под предлогом борьбы с терроризмом на деле вылились в ущемление свободы граждан. К ним следует отнести ужесточение старых и принятие новых законов, таких как законы о террористах, как §88-а (фактически санкционировавший политическую цензуру), а также других законов: подслушивание телефонных переговоров, нарушение тайны почтовой корреспонденции, когда это становится обыденным фактом, и другие меры.

Приведенные выше примеры свидетельствуют о том, что “защитники” государства осуществляют безгранично широкое толкование и применение норм закона о террористах, злоупотребляя нередко им. В частности, Закон о террористах от 19 апреля 1978 года имеет ярко выраженную направленность превращения (при желании правящих кругов) ФРГ в полицейское государство^[70]. Он легализует бесцеремонное вторжение в частную жизнь граждан, разрешает обыск целых зданий, жилых комплексов и поселков без соответствующего ордера на это. Разрешает создание контрольных постов, расширяет возможности по ограничению защиты гражданских прав, в том числе, ограничению процессуальных прав. В соответствии с этим законом, каждый гражданин в связи с его предполагаемой идентификацией может быть задержан полицией и помещен под арест без санкции судьи на срок до 12 часов. А “закон о борьбе с терроризмом”, принятый в декабре 1986 года, предусматривает, что даже простое распространение листовок с призывом к забастовке или пикетированию электростанций, мирная блокада участниками антивоенного движения баз, где размещены американские ракеты первого удара, или иных военных объектов НАТО и бундесвера, могут быть истолкованы как призыв к “террористическим действиям” или “терроризм” и наказываться тюремным заключением на срок до 15 лет^[71].

Кстати, принятию этого закона предшествовало решение Федерального конституционного суда в мае 1985 года в отношении конституционной жалобы о приговоре против группы участников движения сопротивления строительству атомной электростанции в Брокдорфе: в случае прогнозирования грозящей опасности и для ее снижения ограничивать право на проведение собраний^[72].

На фоне применения антидемократических законов, нарушения конституционных прав и свобод граждан диссонансом звучит “охранное” решение суда о защите частной жизни. Так, административный суд в Оффенбахе взял под свою защиту услугу “секс по телефону”, потребовав от клиента оплатить обусловленную стоимость услуги в 50 марок^[73].

В целях ужесточения политической цензуры, как уже отмечалось, в уголовный кодекс был введен §88-а. Этот параграф направлен, в частности, против авторов, книготорговцев. На основании §88-а “красные” книжные магазины (т.е. торгующие левой литературой – прим. А.С.) во многих крупных городах подверглись обыску. Ряд категорий книг в библиотеках был отнесен к “сомнительным” и запрещен для выдачи читателям. Об этих и других мероприятиях рассказывается в монографии “Цензура в ФРГ”, вышедшей в мюнхенском издательстве “Ханзер-ферлаг”^[74].

Однако, цензура – это не только параграфы и постановления. Цензура может принимать такие незримые и опасные формы, как создание не имеющей себе равных в мире сети банков информации, (т.е. “электронных досье” на граждан ФРГ). Это – уже упоминавшиеся нами системы ПИОС, ИНПОЛ, “ЦЕВИС”, а также в частных фирмах^{[75] [76]}. В частности, подключившись к системе “ЦЕВИС” (центральная система информации о транспорте) любой полицейский в считанные секунды может получить на экране персонального служебного компьютера точные данные, в каких демонстрациях, блокадах военных баз, митингах и т.д. участвовал владелец той или иной машины и в чем другом предосудительном он еще замешан. Фирма “Шуфа”, обслуживающая банки, сберегательные кассы и жилищное строительство, содержит данные на 25 млн граждан, т.е. практически на каждую семью до объединения Германии^[77]. 23 миллиона запросов в год поступают сюда. Как только клиент открывает счет, сразу же на него закладываются данные в компьютер: фамилия, имя, место жительства, год рождения, плата за автомашину в рассрочку, покупка гардероба взаймы – все заносится. Всего “Шуфа” регистрирует 34 критерия, особенно негативные примечательности. Это – данные о клиентах, которые обращают на себя внимание как несвоевременно осуществляющих платежи, счет у которых лопнул или обмен чека которых привел к протесту. Имеют место и случаи злоупотребления: запросы “о солидности будущего зятя”, о квартиросъемщике, о подмастерье и т.д. Федеральный закон о праве на охрану данных информации разрешает передачу данных только с согласия лица, которого они касаются. Но где гарантии, что этого будут придерживаться. В связи с этим, только в районной сберкассе Кёльна 7 тысяч владельцев счетов выступили с такими жалобами. Но почти всех их в личной беседе убедили отказаться от своего сопротивления.

Особенно тяжело новым клиентам. Им, чтобы открыть счет, нужно заполнить специальный формуляр “Шуфы”. Если откажешься от заполнения, не откроешь личного счета. А как законно выглядит этот формуляр в свете Основного закона и правомерен ли он в его измерении? Многое говорит против этого. Все равно, хочет того клиент или нет, данные о нем попадают в “Шуфу” и особенно пункт о том, что он возражал против передачи данных о нем.

Что касается специальных служб, то помимо использования данных полицейских компьютеров, других систем типа “Шуфы”, они имеют и свои огромные возможности. Мы уже приводили эти данные при рассмотрении правоохранительной системы. Напомним их. Так, только в центральном компьютере ведомства по охране конституции имеются данные на более чем 20 млн граждан ФРГ^[78]. Служба безопасности бундесвера (МАД) за первые 20 лет своего существования, только по середину 1977 года, заложила в свои компьютеры информацию на более чем 4 млн граждан ФРГ^[79]. Аналогично обстоят дела и в федеральной разведке (БНД), агенты которой ежегодно вскрывают около 1,6 млн почтовых отправлений, т.е. 5 тысяч ежедневно^[80]. Неудивительно, что в ФРГ в середине 80-х годов расхожим стало понятие “стеклянный человек”, как синоним правовой незащищенности гражданина.

Безусловно, приведенные цифры о закладке в компьютеры банка данных о гражданах ФРГ, части иностранцев и лиц без гражданства, как это уже отмечалось при рассмотрении правоохранительной системы, могут способствовать и способствуют борьбе с преступностью, терроризмом, правонарушениями, т.е. в данном аспекте – это положительный фактор. Но наличие таких данных содержит также потенциальную возможность нарушения принципов правовой государственности. Это то же нужно иметь в виду. Тем более что предпосылки к этому нет-нет да и заявят о себе прилюдно.

При рассмотрении специальных служб в параграфе о правоохранительной системе было отмечено, какой всеохватывающий контроль осуществляет ведомство по охране конституции. Всегда ли он оправдан необходимостью защиты конституции и правового государства?

Думается, что далеко нет. В этом аспекте определенный интерес представляет исследование группы критических сотрудников ведомства по охране конституции на тему “Тезисы по антимифологизации охраны конституции”^[81].

Обнародование этих тезисов было вызвано опасностью дальнейшего развития этой службы не по пути правового государства (запрет чрезмерности). Вывод в тезисах сделан довольно жесткий: “Охрана конституции – это всеохватывающая машина по осуществлению шпионажа и контроля, это – неконтролируемый аппарат власти”.

Подвергается критике ведомство по охране конституции и за чрезмерное расширение числа лиц, относимых к носителям секретов^[82]. При этом, как свидетельствует печать, число носителей секретов в подаче секретной службы растет постоянно и автоматически. В этом плане растет стремление учреждений наложить штемпель “секретно” также и на незначительные (маловажные) процессы. Осуществляется подобная “деятельность” в духе положений, критически отмеченных еще в 60-х годах нашего столетия Гансом-Магнусом Энценсбергером. Анализируя образ мыслей учреждений подобного рода, он писал саркастически: “Сила распространения инфекции наложения запрета на секреты – безгранична. При этом характерно, что “секретным” объявляется все, что действительно секретно и что таковым не является. Это, возможно, – собственный секрет государства.

А чтобы эти “секреты” не попали в чужие руки, “рамки компетенции директив о секретности раздвинуты предельно широко, даже чересчур широко”. Ведомства по охране внутренней безопасности (политическая полиция, военная контрразведка) получают отныне для осуществления своей хорошо известной приверженности к собиранию данных практически неограниченные полномочия. Получено, заложено в компьютеры и в архив может быть любое данное, если оно только может быть “возведено” в ранг “имеющего значение для безопасности”. Такое “возведение” – не проблема для профессионалов своего дела.

Вместе с тем, усиление борьбы демократических сил за основные принципы правового государства, нарастание обстановки нетерпимости гражданского общества к отходу определенной части правящих кругов от положений Основного закона, массовые демократические движения и усиливающаяся демократизация общества в связи с постепенным приходом на государственную службу, в том числе и в юстицию новых сил, не связанных комплексом национал-социалистического мировоззрения, свидетельствуют о качественном изменении в политической жизни ФРГ. Большой толчок этому дало и объединение Германии: приток новых мощных сил с Востока Германии. Не случайно, как сообщает печать ФРГ, в 2000 г. в связи с 10-летием объединения Германии, в ряде городов бывшей ГДР появились надписи: “Мы были народом”.

Демократическое движение выступает против “классической цензуры” 60-х годов, обрушившейся, в первую очередь, на тексты, и против цензуры 70-х годов, которая замахнулась на образ мыслей авторов. Так, одно из постановлений Федерального верховного суда ФРГ гласило: “При необходимой оценке содержания произведения надлежит обращать внимание и на такие мысли, которые проницательный читатель может обнаружить между строк”^[83].

Это было не что иное, как зачатки ужесточения цензуры художественного творчества – книг, фильмов, театральных спектаклей, притязание на право объявить любое произведение искусства “пропагандой” и, тем самым, запретить его. Вместе с тем, это была попытка грубого нарушения ст. 5 Основного закона о запрете цензуры.

Грубо попираются порой исполнительной властью ФРГ и такие свободы, как тайна переписки и телефонной связи. Статья 10. Конституции в редакции от 24 июня 1968 года гласит: “Ограничения могут быть установлены только на основании закона. Если ограничение служит защите свободного демократического строя или существования безопасности федерации или одной из земель, то закон может определять, что об ограничении не сообщается соответствующему лицу”. Фактически это означает, что заинтересованное лицо лишается права искать защиту в судебном порядке, поскольку данная статья отменяет “общий судебный порядок” и вместо него “вводится контроль со стороны… специальных… органов”.

При рассмотрении правоохранительной системы был подробно рассмотрен закон об ограничении тайны переписки и телефонных разговоров от 13 августа 1968 года, с дополнением и расширением актами от 15 декабря 1970 года и 23 ноября 1973 года.

Вызывает опасение злоупотребление положениями данного закона особенно уголовной полицией. Подслушивание уголовной полиции разрешает “резиновая” формулировка §100-а Уголовно-процессуального кодекса ФРГ: “В случае совершения тяжких преступлений”, тем самым легализуется подслушивание в отношении обвиняемого (подсудимого) и других лиц.

Если в отношении секретных служб разрешение на подслушивание дают министры, которым они подчинены, и это жестко контролируется комитетом парламента, то по ходатайствам уголовной полиции суды рассматривают основания для вынесения разрешения крайне формально и поверхностно, хотя они прекрасно знают, что собранные материалы могут служить доказательством на процессе. Как свидетельствует печать ФРГ, часто судьи не смотрят в закон, в частности в § 100-а, и дают разрешение на подслушивание, хотя основание для него вообще не упоминается в данном законе. По свидетельству объединения адвокатов ФРГ, им неизвестно ни одного случая, когда бы судья отклонил ходатайство о подслушивании^[84].

Подслушиванию подвергаются не только заподозренные в тяжких преступлениях. Министерство внутренних дел ФРГ дало в свое время распоряжение на контроль за почтовой корреспонденцией и телефонными разговорами ученого-атомщика Клауса Таубе, связанного, якобы, с террористами^[85]. А федеральный суд одобрил ходатайство генерального прокурора ФРГ о подслушивании телефонов (служебных и домашних) министра по охране окружающей среды от партии “зеленых” Йошки Фишера перед выборами в бундестаг в 1983 году^[86]. Служба же безопасности бундесвера без всякого официального разрешения вела подслушивание (установлено 12 акций) “даже высших офицеров армии”^[87]. С разрешения министра внутренних дел ФРГ Майхофера служба МАД вела подслушивание второй секретарши министра обороны ФРГ социал-демократа Лебера, хотя МАД подчинена самому Леберу^[88].

Можно привести и другие аналогичные примеры. Цель многих подобных подслушивании – попытка собрать компромат на своих политических противников, а отнюдь не действительные интересы безопасности. В ряде случаев они заканчиваются политическими скандалами и отставкой, как это было с Лебером и Майхофером, в других случаях – как с Таубе, ведут к подрыву авторитета. И все эти, хотя и единичные факты, тем не менее – грубейшие нарушения принципов свободы и правовой безопасности, установленные правовым государством в Основном законе ФРГ.

Расширительное основание для глобального подслушивания дал Федеральный верховный суд в своем толковании закона к статье 10 Конституции. Так этот суд определил, что если речь идет о преступной группе, то причина разрешения на подслушивание выявляется как сама собой разумеющаяся, т.е. автоматически^[89]. Поэтому, отмечает адвокат Греевен, следователи часто быстро “конструируют преступную группу”, чтобы добиться от судей разрешения на подслушивание телефонных переговоров^[90].

По решению упомянутого суда, если преступление подпадает под действие §100-а УПК, то в качестве судебных доказательств может применяться магнитофонная запись. Таким образом, подслушивание легализировано для специальных служб на основании закона к ст. 10 Конституции, для уголовной полиции и других учреждений – на основании §100-а и §100-6 УПК ФРГ. В последнем случае это создает возможность для злоупотребления законом .

Характерной деталью для ФРГ является и тот факт, что хотя §201 Уголовного кодекса ФРГ угрожает тремя годами лишения свободы за подслушивание без соответствующих правомочий, в стране, по оценкам экспертов, ежегодно продается 60 тысяч электронных подслушивающих устройств, что используется для экономического шпионажа и в бытовых целях^[91], ведь продажа не наказуема.

С объединением Германии процесс подслушивания получил новый стимул: федеральное правительство в своем постановлении дало полномочия новому таможенному управлению (оно осуществляет и функции уголовного преследования) на контроль за почтовой корреспонденцией и телефонными разговорами^[92]. А баварский министр внутренних дел А. Штойбер дал указание земельному ведомству по охране конституции установить слежку за членами партии демократического социализма (преемницы СЕПГ). Характерно, что это решение он вынужден был предпринять в одиночку, так как Конференция министров внутренних земель ФРГ на своем заседании 15 декабря 1990 года не поддержала его предложения^[93]. Это – новое веяние в правовом государстве ФРГ – говорит о многом

Вместе с тем конституционная действительность в ФРГ за последние 25 лет свидетельствует и о том, что также отдельные процессуальные права граждан подвергались негативной трансформации. В качестве примера можно привести закон от 1 октября 1977 года об ограничении контактов, который легитимирует в ряде случаев запрет контактов с адвокатами, чем ставит под удар право подозреваемого на защиту^[94].

Характерна и трансформация § 129-а уголовного кодекса. До декабря 1986 года, когда он принял новую редакцию, параграф и так был жестким в отношении преступлений, особо опасных для общества (создание преступных групп с целью взятия заложников, убийства и т.д.): арест без основания, подслушивание телефонных разговоров, цензура переписки с адвокатом, разговор с защитником только через разделительное стекло, крайне тяжелые условия заключения. Теперь сюда добавилась новая дополнительная редакция, но уже в плане террористической организации – только за одно членство в организации – до 10 лет лишения свободы. Параграф нацелен на борьбу с теми формами сопротивления и саботажа, которые чрезвычайно распространились за последнее время в ФРГ: нападения на железные дороги, спиливание мачт высоковольтных передач, поджог полицейских и военных машин или строительных машин в зоне атомных АЭС. С одной стороны, безусловно, своевременная и нужная норма закона. Однако по направленности его действительного претворения в жизнь, многие юристы выразили большие сомнения. Так, профессор Ф. Денкер, специалист по уголовному праву Ганноверского университета, в связи с этим констатировал: “Красочный избыток необходимости уголовно-правового регулирования. Чтобы попасть в отдельные цели, параграф предусматривает бомбардировку по площадям. Неясно, попадет ли он в свою цель, но, безусловно, что он принесет огромные потери правовых ценностей, которых, во всяком случае, можно было бы избежать”^[95].

Грубо нарушается текущим законодательством ст. 104 Основного закона “о допустимости и продолжительности содержания под арестом”. Согласно этой статье “полиция на основе собственных полномочий никого не может содержать под стражем дольше, чем до конца дня, следующего за задержанием”. Однако в некоторых землях ФРГ имеются нормативные акты о предупредительном аресте до двух недель, например, в Баден- Вюртемберге. Затем по такому пути пошла и Бавария, приняв аналогичный закон^[96]. Это дало правовое обоснование судье на основании только предположения о несовершенном еще правонарушении учредить превентивный арест, например, еще до политической акции, демонстрации. Невольно напрашивается сравнение с пресловутыми “законами о социалистах” Бисмарка. Кстати, вышеназванные законы в Баден-Вюртемберге и Баварии грубо нарушают и Основной закон.

“Все немцы имеют право собираться мирно и без оружия, без предварительного извещения или разрешения”, – гласит ст. 8 Основного закона. Однако при реализации свобод, предусмотренных этой статьей, возникают серьезные проблемы, которые тесно связаны и со ст. 5 Конституции (свобода мнений). Так, упор в правоприменительной практике полиция иногда делает на насилие. Это свое “право” она пыталась подкрепить аргументами. В частности, обосновывая новый закон о запрете демонстраций, статс-секретарь министерства внутренних дел ФРГ К.Д. Шпрангер много говорил о необходимости “сдерживания нарастающей готовности к насилию”^[97]. Однако при этом он кривил душой, так как никто иной как он сам вынужден был констатировать, что в 1982 году из 5000 демонстраций только 4,3% носили немирный характер.

Следуя “логике” своего руководства и “выполняя” закон, полиция жестоко стала пресекать право на собрания, митинги, демонстрации, марши протеста и марши мира. При разгоне антифашистской мирной демонстрации в сентябре 1985 года погиб 36-летний Г. Заре. Он был задавлен машиной с водометом^[98]. В ноябре 1988 года в Гамбурге полиция без всякого основания напала на мирную 15-тысячную демонстрацию организаций мира, профсоюзов и партий, избив участников дубинками и причинив телесные повреждения 18 демонстрантам^[99]. В июне 1986 года, в так называемом гамбургском “котле”, было окружено 300 мирных демонстрантов. 15 часов продержали полицейские демонстрантов в этом “котле”. Демонстрация была направлена против АЭС в Брокдорфе^[100]. За участие в демонстрациях против строительства АЭС в Виккерсдорфе в отношении 3 тысяч граждан были возбуждены уголовные дела за “принуждение” и за “нарушение общественного порядка”^[101].

Особенно большое движение вызвало в немецком народе размещение американских ракет с ядерными зарядами на территории Германии. В отношении участников демонстрации протеста против размещения ракет, особенно участников “сидячих демонстраций” (блокада подступов к американским военным базам), суды ФРГ провели к концу 1988 года 4000 процессов и еще 1600 процессов были на очереди^[102]. Суды вынуждены были работать в 3 смены. Судопроизводство было поставлено буквально на конвейер. Суды не прекратили свою деятельность даже тогда, когда между США и СССР было подписано соглашение об уничтожении этого класса ракет. Федеральный верховный суд, как высшая судебно-уголовная инстанция, дал установку нижестоящим судам продолжать уголовное преследование участников антивоенных демонстраций, за противоправное принуждение согласно §240 уголовного кодекса^[103]. Демонстранты, среди которых были сотни юристов, судей, прокуроров, в том числе из земельных судов, были осуждены к лишению свободы и штрафам до нескольких тысяч марок каждый^[104]. Причем, как отмечает печать ФРГ, нередко осужденные, участники сидячих демонстраций, отказывались платить штрафы и “из-за убеждений” шли под арест^[105]. Среди них были даже старшие офицеры бундесвера в отставке, в том числе один генерал.

Очень активно выступали и юристы против размещения ракет. В демонстрациях протеста, блокаде военных баз в первых рядах шли сотни судей и прокуроров^[106]. В феврале 1987 года 554 судьи и прокурора выступили в печати в знак поддержки своих коллег, участвовавших в антивоенных акциях, заявив при этом; “Кончайте безумие атомного вооружения”^[107]. Их не остановила угроза дисциплинарного, административного и уголовного наказания.

Вопрос, является ли форма протеста путем сидячей блокады преступлением или нет, разделил, в конце концов, земельные суды 2-й инстанции ФРГ на суды, враждебные демонстрантам (Кобленц, Штутгарт, Мюнхен), и суды, дружественно относящиеся к демонстрантам (Дюссельдорф, Кёльн, Цвайбрюккен)^[108].

Проведенный анализ правоприменительной практики судами различной юрисдикции, полицией и администрацией, а также определенная направленность правотворчества позволяют сделать вывод о том, что и в настоящее время актуальны две тенденции, присущие в целом юстиции ФРГ. Эти тенденции были подмечены советскими учеными- правоведами еще в начале 60-х и середине 70-х годов. В первом случае речь шла о попытках “теоретически” обосновать взгляды на “новое” положение судьи, перемещение центра тяжести с закона на его практическое применение судьями и административными работниками (Шмидт, Винтрих, Дам), право судьи быть выше закона^[109]. Во втором случае речь шла о том, что юристы ФРГ в ряде случаев не отказались и от второго пути достижения цели реализации антидемократической уголовно-правовой политики – ужесточения, превращения в еще более реакционное самого законодательства. В этой связи симптоматично и требование переноса центра тяжести от “процессуальной науки” на “науку законотворчества”^[110].

Вместе с тем анализ Основного закона и реальной Конституции, т.е. конституционной действительности подводит к выводу о том, что, как в самой Конституции ФРГ, так и в изданных на ее основе некоторых законах довольно четко просматривается тенденция, которая была присуща еще конституции и законам периода германской империи правления Бисмарка. В связи с этим Карл Маркс в свое время отмечал: “Каждый параграф конституции содержит в самом себе свою собственную противоположность, свою собственную верхнюю и нижнюю палату: свободу – в общей фразе, упразднение свободы – в оговорке”^[111]. И далее; “…а последующие законы “устанавливают” обещанную свободу тем, что уничтожают ее”^[112].

Конечно, в наше время высказывание К. Маркса о буржуазной конституции находит свое подтверждение не в полном объеме, а лишь частично и не постоянно, а эпизодически. Это и понятно, поскольку в данном случае – обычная конституционная практика, в том числе и у нас в России. Причем оговорка – обратная сторона принципа связанности, т.е. упразднение свободы, бьет как раз по целому ряду основных или иных свобод. Возьмем для примера ст. 2 (вмешательство в права на свободное развитие личности и на личную неприкосновенность допускается на основании закона), ст. 5 (право на свободу мнений ограничивается предписаниями общих законов), ст. 8 (для собраний под открытым небом это право может быть ограничено законом или на основании закона), ст. 9 (дается лазейка для запрета союзов и объединений), ст. 10 (могут быть установлены ограничения тайны переписки, почтовой, телегра^[113]фной, телефонной и других видов связи), ст. 11 (закон может устанавливать ограничения свободы передвижения в пределах всей федеральной территории), ст. 13 (могут иметь место вмешательства и ограничения неприкосновенности жилища), ст. 18 (допускается лишение основных прав Федеральным конституционным судом). Эти примеры можно продолжить. Следовательно, прусская тенденция использования в Основном законе института оговорки как возможного при определенных условиях исключения положений конституции имеет довольно широкую правовую базу. Аналогичная картина и в отношении утверждения К. Маркса о том, что “…последующие законы “устанавливают” обещанную свободу тем, что уничтожают ее”. Примеров таких законов в рассматриваемом нами сейчас параграфе было приведено вполне достаточно. Данная тенденция особенно характерна была для периода 50-70-х годов, т.е. периода социально-классовых конфликтов, от части и для 80-90-х гг. XX века.

Вместе с тем последние выводы вовсе не означают, что тем самым упраздняются основные принципы правового государства. Многоплановый механизм их реализации продолжает действовать. В наши дни в ФРГ, особенно после объединения двух Германий, идет ожесточенная борьба между консервативной частью общества и политической надстройки и демократическими силами. Старые силы пытаются использовать в своих интересах формальные принципы правового государства. Однако в ФРГ все более четко просматривается тенденция политизации общества, усиления в нем демократических движений, активизации партии демократического социализма, движения экологов, женщин, молодежи. Все это “работает”, как составная часть механизма реализации основных принципов правового государства. Мы уже приводили примеры укрепления демократических правогосударственных конституционных принципов, особенно в землях, где у власти находятся социал-демократы; примеры активного выступления за принципы правового государства огромного количества юристов, в том числе судей и прокуроров, включая генеральных прокуроров земель, поддержки демократических выступлений судами многих земель ФРГ. Внепарламентская оппозиция постепенно также набирает силу. Да и стоящие у руля федеральной власти социал-демократы делают много в плане демократизации общества.

Демократизация общества не оставила в стороне даже такой консервативный инструмент, военный слепок с общества, как бундесвер. Так, первая военная палата федерального административного суда недавно недвусмысленно высказалась (это прозвучало как поучение министерства обороны) о том, что военнослужащие имеют право публично высказывать критику в отношении вопросов оборонной политики и выступать при этом с мнением, которое может противоречить точке зрения начальников и коллег по службе^[114]. В данном случае речь идет о праве на свободу выражения мнений, даже если военнослужащий имеет политическое мнение, отличающееся от мнения федерального правительства и руководства бундесвера. Это – совершенно новое и неординарное явление в вооруженных силах, как правило, самом консервативном закостенелом инструменте политической системы. Вместе с тем, армия, как говорил Ф. Энгельс, это слепок с общества, демократизируется общество, армия – тоже.

Об ожесточенной борьбе за реализацию основных принципов правового государства свидетельствует и тот факт, что, несмотря на подключение судов различной юрисдикции, а также государственной бюрократии в целях легализации “запретов на профессии” им не удалось добиться глобальных успехов. В результате легализации массового демократического движения под названием “запреты на профессии”, а также международной поддержки этого движения из 10 тысяч лиц, подвергшихся дискриминации “запретов на профессии”, большинство было восстановлено на работе или же был отменен запрет об их неприеме на работу. Реальностью запрета на профессию осталась в итоге одна тысяча человек^[115], что свидетельствует о немалом успехе демократических сил.

Многозначителен и факт отказа Конференции министров внутренних дел земель ФРГ поддержать в феврале 1991 г. своего коллегу из Баварии в плане развязывания “охоты на ведьм” в отношении Партии демократического социализма (бывшая СЕПГ), которая с воссоединением Германии вошла в конституционную действительность ФРГ и которая все более набирает силу в Германии, особенно в новых землях.

Одним словом, проблемы реализации основных принципов правового государства в Федеративной Республике Германии свидетельствуют о том, что в этой стране с мощным государственным бюрократическим аппаратом имеются и мощные демократические силы, которые постоянно используют возможности правового государства, предоставляемые им Основным законом, чтобы все в большей степени сделать конституционную действительность соответствующей демократическим правовым принципам Конституции ФРГ.

Фактически демократические силы Германии, получившие сильный импульс и поддержку за счет воссоединившейся восточной части страны, охватывают большинство немецкого народа. Демократически настроено так называемое “среднее сословие”, поставляющее (и составляющее) большую часть работников интеллектуальной сферы: средств массовой информации, правоохранительной системы, народного образования и т.д. Этот электорат делает и теоретически, и практически многое для того, чтобы “недальновидная и эгоистическая воля буржуазии” была подчинена общей воле народа и чтобы общий консенсус поддерживался именно в плане обуздания этой “воли” и контроля за ней. Это совершенно новые реалии в конституционно-правовой действительности в Федеративной Республике Германия. Они свидетельствуют о том, что в Германии, как и на Западе в целом, не только сохраняется, но и углубляется всеобщая логика эволюционной трансформации сугубо классового, буржуазного государства в государство принципиально другого класса – государство всеобщего благоденствия. Утверждение такого государства является одним из проявлений становления общества, которое подчиняет свои функции реализации общечеловеческих ценностей, общества, которое лишено классово-формационных признаков. Подробно об этом в следующем параграфе.

1. Volkswacht. Die Zeitung des Bezirkes Gera der DDR. vom 16.1.1989; Statistisches Jahrbuch 1998… a.a.o. ↑

2. Stem. 1988. H. 47. S. 34. ↑

3. Spiegel. 1989. H. 22. S. 128. ↑

4. Welt. v. 12.12.1991; Statistisches Jahrbuch 2000… a.a.o., S. 20. ↑

5. Horizont, DDR. 1988. H. 2. S. 7; Statistisches Jahrbuch 1998… a.a.o. ↑

6. Volkswacht. v. 5.4.1989. ↑

7. Ebenda. ↑

8. Böckenförde E.W. Staat, Gesellschaft. Freiheit… a.a.o., S. 85. ↑

9. Kritische Justiz. 1989. H. 5. S. 332 f. ↑

10. Volkswacht. v. 7.3.1988. ↑

11. Volkswacht. v. 25.6.1985. ↑

12. Spiegel. 1989. H. 44. S. 79; Statistisches Jahrbuch 2000… a.a.o., S. 345. ↑

13. Volkswacht. v. 6.1.1987. ↑

14. Spiegel. 1987. H. 26. S. 95; Volkswacht. v. 8.1.1987; v. 11.12.1987; Statistisches Jahrbuch 1998… a.a.o. ↑

15. Stem. 1983. H. 2. ↑

16. Ebenda. ↑

17. Spiegel. 1987. H. 18. S. 117. ↑

18. Ebenda. ↑

19. Spiegel. 1987. H. 45. S. 108. ↑

20. Ebenda. Andersen/Woyke. Handwörterbuch des politischen Systems der Bundesrepublik Deutschland. Opladen. 1997. S. 204. ↑

21. За Родину: Газета Прибалтийского военного округа. 20.05.1987. ↑

22. Volkswacht. v. 30.3.1988; v. 23.12.1988; v. 11.12.1987. ↑

23. Volkswacht. v. 27.2.1989. ↑

24. Volkswacht. v. 2.2.1988. ↑

25. За Родину: Газета Прибалтийского военного округа. 20.05.1987. ↑

26. Volkswacht. v. 15.8.1986. ↑

27. Volkswacht. v. 6.2.1988. ↑

28. Volkswacht. v. 6.2.1988; v. 30.1.1989. ↑

29. За Родину: Газета Прибалтийского военного округа. 20.05.1987. ↑

30. Einneit. Die Zeitschrift der DDR. 1987. H. 5. S. 433. ↑

31. Spiegel. 1989. H. 8. S. 112. ↑

32. Volkswacht. v. 8.2.1989. ↑

33. Volkswacht. v. 26.10.1988. ↑

34. Ebenda. ↑

35. Volkswacht. v. 28.12.1987. ↑

36. Ebenda. ↑

37. Spiegel. 1987. Н. 18. S. 117. ↑

38. Ebenda. ↑

39. Kritische Justiz. 1986. H. 2. S. 187 f. ↑

40. BAG, GS, Beschl. v. 28.11.1955. AP Nr. 1 zu Art. 9 GG. Arbeitskampf. ↑

41. BAG, Urt. v. 20.12.1963. AP Nr. 32 zu Art. 9 GG; BAG, GS, Beschl. v. 24.3.1971. AP Nr. 43 zu Art. 9 GG; BAG v. 10.6.1980, AP Nr 64 u. 65 zu Art. 9 GG, Arbeitskampf. ↑

42. Volkswacht. v. 6.6.1984. ↑

43. Kritische Justiz. 1986. H. 2. S. 166 f; 1986, H. 3., S. 281 ff. ↑

44. Urt. v. 26.4.1988, DB 1988, S. 1902 ff u. v. 7.6.1988, S. 2004 f. ↑

45. Urt. v. 21.6.1988, DB 1988, S. 1952 f. ↑

46. Urt. v. 12.1.1988, DB 1988, S. 1270. ↑

47. Urt. v. 7.6.1988, DB 1988, S. 2102. ↑

48. Urt. v. 26.4.1988, DB 1988, S. 1902 f. ↑

49. Volkswacht. v. 27.1.1988. ↑

50. Sozialismus. Hamburg. 1985. Nr. 1. ↑

51. Zechlin L.Streik, Strafrecht, Polizei. Koln. Bundverlag GmbH. 1986. ↑

52. Карательные органы современного империалистического государства. – М.: Наука, 1968. С. 324-382; Попова Т.Н. Парламентская демократия или диктатура? Монография. 1968; Чрезвычайное законодательство ФРГ. Монография. – М., 1969; Bundeswehr hinter Paragraphengittem. Berlin. 1957;

    Так была расколота Германия. Дрезден, ГДР. 1966.

    Robert Boure. Interdictions professionales en Allemagne Federale, Editions Francais Maspere. Paris. 1978. ↑

53. Berufsverbote und Menschenrechte in der Bundesrepublik. Koln, Pahl-Rugenstein, 1987. S. 12-17. ↑

54. Berufsverbote, Neue Entwicklungen, Kritik, Erfahrungen des Widerstandes. Informationsbericht des JMSF (Frankfurt a.M.). 42/1985. S. 18. ↑

55. Staat und Recht. 1988. H. 2. S. 166. ↑

56. Urteil des Bundesverwaltungsgerichts (BVG). Neue Juristische Wochenschrift (NJW), Miinchen/Frankfurt a.M., 14/1982. S. 779; Urteil des BVG vom 10.5.1984, Deutsches Verwaltungsblatt. 1984, S. 955. ↑

57. Die Wahrheit. v. 16.2.1973. ↑

58. Initiative “Weg mit den Berufsverboten”. Presse-und

    Informationsdienst. 19/1987. Anlage. ↑

59. Staat und Recht. 1988. H. 2. S. 163. ↑

60. Horizont. DDR, 1988. H. 11. S. 8; Berufsverbote und Menschenrechte in der Bundesrepublik. Köln. 1987. ↑

61. Volkswacht. v. 17.12.1988. ↑

62. Ebenda. ↑

63. Маркс К. заметки о новейшей прусской цензурной инструкции. Т. 1. С. 14 (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.). ↑

64. Spiegel. 1989. Н. 4. S. 84 ff. ↑

65. Ebenda. ↑

66. Ebenda. ↑

67. Ebenda. ↑

68. Spiegel. 1989. H. 44. S. 34. ↑

69. Spiegel. 1984. H. 4. S. 85. ↑

70. Die Wahrheit. v. 19.4.1978. ↑

71. Правда: орган ЦК КПСС. 7.12.1986. ↑

72. Spiegel. 1987. Н. 5. S. 96. ↑

73. Spiegel. 1989. H. 35. S. 83, 94. ↑

74. За рубежом. 1980. № 50. С. 22. ↑

75. Комсомольская правда: орган ЦК ВЛКСМ. 25.5.1987. ↑

76. Spiegel. 1986. Н. 46. S. 42. ↑

77. Stem. 1988. Н. 2. S. 113. ↑

78. Neues Deutschland, v. 6.1.1981. ↑

79. Volksarmee. 1977. H. 18. ↑

80. Красная звезда: орган Министерства обороны СССР. 14.6.1983. ↑

81. Spiegel. 1988. Н. 42. S. 82 ff. ↑

82. Spiegel. 1988. Н. 12. S. 39 ff. ↑

83. За рубежом. 1980. № 50. С. 22. ↑

84. Spiegel. 1986. Н. 13. S. 133 ff. ↑

85. Spiegel. 1977. Н. 11. ↑

86. Spiegel. 1986. Н. 13. ↑

87. Правда: орган ЦК КПСС. 4.2.1978. ↑

88. Unsere Zeit. v. 27.1.1978. ↑

89. Spiegel. 1986. H. 13. S. 140. ↑

90. Ebenda. ↑

91. Spiegel. 1982. H. 3. S. 46. ↑

92. Frankfurkter Allgemeine. v. 7.2.1991. S. 2. ↑

93. Welt. v. 12.2.1991. ↑

94. IPW-Berichte. 1978. Nr. 10. S. 44 ff. ↑

95. Spiegel. 1986. H. 50. S. 113. ↑

96. Spiegel. 1988. H. 31. S. 20. ↑

97. Spiegel. 1983. H. 24. S. 96. ↑

98. Аргументы и факты. 1987. № 9. С. 7. ↑

99. Volkswacht. v. 19.11.1988. ↑

100. Spiegel. 1987. H. 3. S. 87. ↑

101. Spiegel. 1987. H. 5. S. 96. ↑

102. Horizont. 1988. H. 11. S. 8. ↑

103. Ebenda. ↑

104. Stem. 1987. H. 15. S. 81. ↑

105. TAZ. V. 18.7.1989. S. 5. ↑

106. Spiegel. 1988. Н. 21. S. 26. ↑

107. Neue Justiz. 1990. H. 7. S. 319. ↑

108. Spiegel. 1988. H. 21. S. 26 f. ↑

109. Алексеев H.C. Кодификация уголовного законодательства двух германских государств (ГДР и ФРГ): Автореферат дис. д-ра юридических наук. – Л., 1963. С. 22. ↑

110. Критика буржуазных политико-правовых концепций. – М.: Прогресс, 1974. С. 114. ↑

111. Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. Т. 8. С. 132 (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.). ↑

112. Маркс К. Конституция Французкой Республики. Т. 7. С. 535 (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.). ↑

113. Гинзбург Л.И. Массовые демократические движения в ФРГ и партия “зеленых”. – М.: Наука, 1988. ↑

114. Spiegel. 1989. Н. 2. S. 43. ↑

115. Berufsverbote und Menschenrechte in der Bundesrepublik… a.a.o., S. 25. ↑