^[1] Начать теоретический анализ института залога обязательственных прав представляется верным с цессионных теорий, которые исторически с самого начала активного обсуждения залога прав требования рассматривались в качестве верных большинством ученых^[2].

Ключевой предпосылкой осмысления залога прав через цессию является наличие у залогодержателя ius exigendi (полномочия на получение исполнения от должника залогодателя в случае, если обеспечиваемое обязательство было нарушено), что является одним из выявленных выше конститутивных элементов классической римской конструкции залога обязательственных прав.

Статус залогодержателя в таких случаях очень похож на положение цессионария при уступке права требования, поскольку основным правомочием получателя права, ради которого в большинстве случаев и происходит цессия, является взыскание исполнения с нового должника.

Именно отсюда берут начало теории, согласно которым сущностью залога обязательственных требований являются притязания «залогодержателя» к должнику залогодателя о предоставлении объекта долга^[3]. Сторонники данного взгляда не считали залог прав особым юридическим явлением, а видели в нем лишь подобие «настоящего» залога телесных вещей^[4].

Приверженцы первой из подобных «цессионных» теорий рассматривают залог обязательственных прав в качестве условной цессии^[5].

Данная теория видит в залоге требований сделку, совершенную под отлагательным условием. В частности, предполагается, что после определенного условия (в данном случае после неисполнения основного обязательства) от залогодателя к залогодержателю через цессию переходит «заложенное» право^[6]. При этом, по мнению К. Мюленбруха, залогодержатель имеет здесь такое притязание к должнику «залогодателя», какое имел бы цессионарий при уступке требования^[7].

Однако данный подход имеет ряд недочетов и не соответствует некоторым обстоятельствам, имеющим место при установлении залога на право (требование).

В частности, известно, что условная сделка порождает основные права и обязанности лишь после наступления юридически значимого мотива (условия)^[8]. Следовательно, согласно разбираемой теории, права в отношении предмета залога возникают у залогодержателя лишь после неисполнения основного договора. В действительности же и до факта неисполнения основного обязательства у залогодержателя появляется ряд прав и обязанностей в отношении заложенного права. В частности, если срок заложенного требования наступает раньше момента исполнения основного обязательства, то залогодержатель имеет право участвовать в принятии предоставления должника залогодателя^[9]. Современные европейские законодательства также проводят такую идею, например, в соответствии со статьей 2363 ФГК^[10] после уведомления должника о залоге права, кредитор по основному обязательству имеет исключительное право на получение исполнения; §1281 ГГУ^[11] дает право кредитору-залогодержателю получить исполнение совместно с залогодателем по заложенному праву.

Посредством теории условной цессии не получается стройно объяснить и тот факт, что после просрочки исполнения извлеченная из заложенного требования ценность не должна превышать размер основного обязательства, а излишек (superfluum, hyperocha) причитается залогодателю, что абсолютно естественно для залога^[12], но не является характерным признаком цессии. Если же считать, что здесь имела место лишь уступка права, то «залогодержатель» — цессионарий становится полноценным кредитором и имеет право на все предоставление должника цедента^[13].

Помимо этого, придерживаясь логики К. Мюленбруха, невозможно понять, почему у «залогодателя»-цедента есть полномочие многократно передавать в последующий залог уже заложенное (цедированное) требование. Это противоречило бы постулату, согласно которому внешняя сторона субъективного права предполагает принадлежность последнего исключительно одному субъекту^[14]. В случае объяснения залога прав через цессию получалось бы, что при последующем «залоге» существовало бы несколько «цессионариев», каждый из которых имеет идентичное субъективное право, что само по себе nonsense. Таким образом, через теорию условной цессии не получается понять многие черты залога прав^[15].

Второе же «цессионное» направление к понимаю залога прав рассматривает залог требований как ограниченную цессию^[16]. Так, Г. Дернбург обосновывает данную позицию тем, что право кредитора по залогу долгового требования, в конце концов, сводится к притязанию по отношению к должнику этого требования. Заклад требований, согласно данной точки зрения, возможен лишь в том смысле, что залогодержателю передается право осуществления требования^[17]. «Цессия», таким образом, происходит в момент совершения сделки, однако «цессионарий» ограничен в своих правах теми пределами, которые необходимы для обеспечения основного требования^[18].

Безусловно, данная теория выглядит более удачной по сравнению с предыдущей. В частности, возникновение прав у залогодержателя по поводу заложенного требования до срока исполнения обеспечиваемого обязательства объясняется тем, что «цессия» происходит в момент совершения сделки. Обязанность возвратить полученный залогодержателем излишек (hyperocha) обуславливается обеспечительной каузой «цессии», которая предполагает, что «цессионарий» не должен получить удовлетворения больше, чем ему причитается по обеспечиваемому обязательству.

Вместе с тем настоящая теория также содержит в себе ряд дефектов. В частности, по той же причине, что и при концепции «условной цессии», настоящий подход не способен объяснить, почему можно осуществлять последующий залог. Исходя из логики данной теории, при залоге требования правомочия в отношении предмета залога «расщепляются» между «залогодателем» и «залогодержателем»^[19]. Так, Г. Дернбург указывает, что «права закладчика естественно сохраняются, поскольку они не устраняются правами кредитора»^[20]. Однако такое положение вещей уже нельзя назвать уступкой субъективного права. Прежде всего, потому что в таком случае будет уступаться не субъективное право в целом, а лишь ряд правомочий из него. Вместе с тем согласно одному из авторитетных доктринальных воззрений, такая «цессия» правомочий не должна признаваться возможной, поскольку произвольное «расщепление» правомочий приводит к утрате признака исключительности правовой возможности управомоченного^[21].

Концепция Г. Дернбурга не способна также последовательно объяснить, почему предоставление, осуществленное должником по заложенному требованию до срока исполнения основного обязательства, становится собственностью «цедента», а «цессионарий» имеет на предмет исполнения право залога. Безусловно, Г. Дернбург отмечает, что у такой «ограниченной уступки» имеется обеспечительная кауза. Однако из этого можно вывести лишь то, исполненное должником «цедента»-залогодателя должно стать обеспечением основного обязательства. При этом, рассматривая ситуацию через призму цессии, следовало бы скорее признать, что предоставление должника по заложенному требованию становится фидуциарной обеспечительной собственностью «цессионария»-залогодержателя, поскольку обычный цессионарий получает именно право собственности на предмет исполнения своего должника.

Любопытно, что сам Г. Дернбург при этом справедливо отмечает, что залогодержатель должен получать право залога, а не обеспечительную собственность на вещи, предоставленные должником по заложенному требованию, поскольку «залогопринимателю не следует давать больше полномочий, чем сколько требуется целью залога»^[22]. Тем не менее, последовательное проведение теории «ограниченной цессии» приводит к другому результату.

В качестве еще одного аргумента против разбираемой теории хотелось бы отметить, что у залогодержателя при надлежащем исполнении основного обязательства прекращаются права в отношении заложенного требования. Исходя из настоящей теории ограниченной цессии, после надлежащего исполнения основного обязательства, должна происходить обратная цессия права (от залогодержателю к залогодателю), чего на практике не происходит^[23].

Довольно близко к теории ограниченной цессии приближается воззрение К. Гельвига, по мнению которого заклад долговых требований основывает сингулярное правопреемство этого требования^[24]. Так, эта теория предполагает, что залогодержатель является правопреемником залогодателя в необходимой для обеспечения основного обязательства части «закладываемого» требования^[25].

Здесь также следует отметить ряд недочетов. В частности, как известно, «правопреемство есть переход субъективного права от одного лица (праводателя) к другому (правопреемнику) в порядке производного правоприобретения»^[26]. Так, правопреемник (в данном случае залогодержатель) получает права, идентичные по своему содержанию тем, которыми обладал праводатель (по этой теории — залогодатель)^[27]. При этом вышеуказанные права прекращаются у праводателя и возникают у правопреемника^[28].

Исходя из этого, в рамках теории сингулярного правопреемства неясно (как и в теории «условной цессии»), почему у «залогодателя» после уступки остаются права по принятию исполнения от должника.

Непонятно также, по какой причине предоставление должника по заложенному требованию переходит по общему правилу в собственность «цедента», а не «цессионария», у которого откуда-то берется право залога.

Не объясняется также, на каком основании при надлежащем исполнении основного обязательства заложенное право переходит назад к «цеденту», хотя обратной «цессии» и не происходит.

На первый взгляд, с помощью позиции К. Гельвига решается проблема последующего залога. Так, учитывая, что одинакового права на один и тот же предмет у разных лиц быть не может, при «последующем залоге» у «цедента» будет возможность «уступать» неуступленную оставшуюся часть требования. Однако данная теория не объясняет, каким образом возможно отдать в последующий залог обязательственное право, ценность которого меньше совокупных требований залогодержателей^[29].

Придерживаясь теории сингулярного правопреемства, нельзя также понять, каким образом должен осуществляться залог неделимых требований, поскольку последние не могут быть «цедированы» в части.

Разбирая теории, объясняющие конструкцию залога прав требования, представляется верным особым образом отметить концепцию прав на права.

Данная концепция предполагает, что в ряде ситуаций у определенного лица имеется правомочие воздействовать не на телесный объект, а на бестелесный. То есть, идея «прав на права» подразумевает наличие, помимо самих прав требований, еще и самостоятельного субъективного права, предоставляющего определенное господство (в терминологии Л. Эннекцеруса — «правомочие воздействия») в отношении права требования^[30].

В XIX веке такая идея не пользовалась популярностью среди большинства ученых^[31]. Однако, представляется, что как раз она имела одно из наиболее последовательных и естественных объяснений института залога обязательственных прав.

Так, согласно взгляду Ф. Бремера^[32], залоговое право на право требование является таким же, как и залог телесных вещей (ограниченным, а не полным, акцессорным, абсолютным обеспечительным субъективным правом), просто в отношении обязательственного права. Для предмета залога, справедливо отмечает Р. Зом, прежде всего, необходимо, чтобы он обладал имущественной ценностью (Vermoegenswerth), а будут этим предметом телесные или бестелесные объекты уже не так важно^[33].

В самом деле, основной целью залога является удовлетворение кредитора в случае неисполнения основного обязательства. Если обязательственное право способно служить удовлетворением для кредитора, то логично было бы использовать последнее для залогового обеспечения. Кроме того, такое понимание института залога прав может объяснить те вопросы, с которыми не справляются цессионные теории. Становится понятным, почему возможно осуществлять последующий залог требования, что является стандартным правомочием любого залогодателя. Тот факт, что предоставление должника по заложенному требованию до момента исполнения основного обязательства становится предметом залога (Surrogationsprinzip), а не обеспечительной собственностью залогодержателя объясняется тем, что последнему дается обеспечение такого же вида (залоговое обеспечение), что он имел до момента исполнения. Предоставление обеспечительной собственности необоснованно улучшало бы положение кредитора^[34]. Обязанность залогодержателя возвратить излишек (hyperocha, superfluum) следует из принципа акцессорности объема требования залога, то есть, залогодержатель не имеет права на получение из предмета залога большего удовлетворения, чем ему причиталось по обеспеченному обязательству^[35]. Сам факт исполнения основного обязательства точно так же, как и при вещном залоге, прекращает у залогодержателя все правомочия в отношении предмета залога, никакой обратной цессии не требуется. Иными словами, все встает на свои места.

Вместе с тем следует отметить, что последовательное объяснение института залога обязательственных прав также можно дать при помощи конструкции ограниченного вещного права. С учетом восприятия исторической эволюции взглядов успешным для объяснения залога обязательственных прав можно признать только использования конструкции «вещного права» в широком смысле, который не предполагает отрицание концепта возможности установления вещных прав на права.

В противном случае попытки объяснить залог через призму вещного права нельзя признать удачными.

К примеру, в начале XIX в. указывалось, что при залоге требований обременению подвергается именно предмет долга, и в таком случае, по сути, устанавливался классический вещный залог в отношении вещи^[36]. Такую концепцию нельзя назвать приемлемой.

В частности, предметом заложенного долга может быть такая же бестелесная вещь. В таком случае указанная теория не способна объяснить вещный характер залога обязательств.

Кроме того, указанная идея не способна объяснить, каким образом и почему у залогодержателя появляются права в отношении предмета исполнения по заложенному требованию еще до момента, когда соответствующие права появляются у самого залогодателя, который на момент совершения залоговой сделки еще не является правообладателем актива, подлежащего передаче. Иными словами, залогодатель еще сам не имеет никаких прав в отношении причитающегося от должника исполнения, и, следовательно, у него нет правовой власти для передачи соответствующего предмета в залог (nemo plus iuris ad alium transferre potest, quam ipse haberet).

Разумеется, в отношении указанного предмета (который еще не перешел от должника залогодателю) залогодатель и залогодержатель управомочены заключить договор залога будущей вещи. Однако такая конструкция предполагает возникновение права залога лишь после того, как залогодатель станет правообладателем предмета исполнения, полученного от должника.

Данное положение вещей не имеет никакого отношения к залогу прав требований (и не может объяснить последний), где право залога устанавливается в отношении обремененного требования сразу после заключения договора залога. Так, при залоге прав требований и до момента перехода собственности на исполненное должником к залогодателю, залогодержатель располагает обеспечением в виде права требования, в отношении которого сразу обладает рядом контрольных правомочий^[37].

Представляется, что более удачное объяснение залога прав требований через призму вещного права можно видеть в следующем.

Для залога как для вещного по своей природе права имеет значение именно меновая ценность обременяемого имущества^[38]. Суть права залога как вещного состоит в предоставлении залогодержателю такого господства над вещью, которое сообщает правомочия, позволяющие извлечь из предмета обременения ценность, которая направляется на погашение основного (обеспечиваемого) долга^[39]. При том, как и полагается ограниченному вещному праву, такое господство над вещью носит абсолютный характер: залогодержатель располагает средствами защиты заложенного имущества от неопределенного круга третьих лиц; залог по общему правилу не прекращается в случае отчуждения предмета обременения залогодателем третьему лицу; содержание права залога установлено законом, обременению подлежит лишь индивидуализированный предмет, право залога приоритетно перед обязательственными правами. Все указанные традиционные вещные признаки залога имеют место и при залоге прав требований^[40]. Так, залогодержатель требования может самостоятельно защищать предмет залога от посягательств неопределенного круга третьих лиц,^[41] право залога по общему правилу сохраняется в случае отчуждения требования залогодателем третьему лицу^[42], содержание права залога установлено в законе (а не формируется сторонами), последний имеет приоритет перед обязательственными правами^[43], обременению подлежит лишь надлежащим образом индивидуализированное право требования^[44].

Основная разница между залогом вещей и залогом требований состоит в том, что объектом залога требований является res incorporates, что контрастирует с классическим пониманием отечественной доктриной вещного права как субъективного права в отношении материального (физически осязаемого) объекта^[45].

Между тем, учитывая, что указанные выше традиционные признаки вещных прав присущи и залогу обязательственных прав, представляется непоследовательным позиционирование залога требований не в качестве вещного права.

Упомянутое теоретическое препятствие для позиционирования залога требований в качестве ограниченного вещного права в виде наличия при залоге требований нематериального объекта может быть преодолено несколькими способами.

Первый предполагает, что можно рассматривать любое ограниченное вещное право как право, объектом которого всегда выступает res incorporalis, а именно: отдельная хозяйственная функция имущества^[46]. В таком понимании «вещное право предполагает отстранение (исключение) всех посторонних от определенного блага, формализованного в качестве объекта права (телесной вещи или иного, невещественного блага)»^[47].

Исходя из этого, если определенное субъективное право будет иметь традиционные признаки вещных прав, то для классификации его в качестве вещного не будет иметь препятствия тот факт, что объектом выступает именно требование (res incorporates).

Если же парадигму позиционирования вещного права как права именно на физически осязаемый материальный объект признать конститутивной особенностью взглядов российской доктрины, не подлежащих ревизии, то для обозначения подобных явлений вещно-правовой природы, имеющих своим объектом бестелесные предметы, можно предложить другой термин (не «вещное право»), а некий прототип немецкого dingliches Recht. В качестве рабочего русскоязычного варианта подобного термина можно помыслить использование выражения «реальное право», «реальные права» (real rights, das Realrecht)^[48] или «вещное» право в широком смысле^[49]. Данные условные понятия включали бы в себя как классические вещные права на материальные объекты, так и имеющие вещно-правовую природу субъективные права, устанавливаемые в отношении нематериальных объектов. Примером такого «реального права» помимо залога обязательств может служить узуфрукт на права^[50]. Названные термины позволяли бы одним абстрактным понятием показать, что определенное явление включает в себя признаки вещных прав, имеет вещно-правовую природу, пусть даже оно может быть установлено и в отношении «бестелесной вещи».

Применительно к исследованию залога обязательственных прав данный понятийный аппарат (dingliches Recht, «реальные права», «вещное право в широком смысле») помогает сосредоточиться на сути залоговых правоотношений, избегая не подходящих для объяснения залога требований цессионные (и подобные им) теории.

При этом, подобно теории прав на права, объяснение залога обязательств в качестве ограниченного вещного права (или, если угодно, права, имеющего вещно-правовую природу, «реального права») последовательно и стройно позволяет сконструировать стройную систему, объясняющую, почему для залога прав требований характерны обычные вещно-правовые признаки (право следования, абсолютный характер, вещные средства защиты и т.д.), а также, стандартные для классического вещного залога проявления эластичности (принципа замещения) и акцессорности.

***

Таким образом, ввиду указанных выше недочетов и противоречий при помощи цессионных и близких к ним теорий нельзя понять многие аспекты залога обязательственных прав (требований), в связи с чем следует констатировать, что залог требований не является цессией.

Наиболее последовательное объяснение рассматриваемого института можно видеть в теории прав на права и в вещно-правовой квинтэссенции залога требований. Именно такое понимание залога обязательств помогает ответить на все вопросы, которые ставят в тупик цессионные теории. В итоге следует признать, что залог прав является таким же обеспечением, что и классический «вещный» залог, с тем лишь отличием, что предметом здесь является «нематериальная вещь».

Особенности ряда черт залогового обеспечения, присущие исключительно для залога обязательств (ius exigendi, специальные возможности участия в приеме исполнения и т.д.), предопределяются нематериальным предметом обременения, но не специфической правовой природой самого института, которая остается такой же, как и у института залога в целом: все основные признаки классического залогового обеспечения (абсолютность, следование, эластичность/замещение, приоритет перед обязательствами, господство над ценностью актива и т.д.) проявляются и при залоге обязательственных прав (требований).

Изложенный теоретический вывод о том, что отличительная специфика залога обязательственных прав детерминируется не уникальной правовой природой, а особым «бестелесным» объектом обременения в виде права требования, предопределяет необходимость провести анализ основных проблем, связанных с предметом залога обязательственных прав, что и является целью следующего параграфа.

1. В настоящем параграфе использованы выводы и обоснования, опубликованные в следующей статье диссертанта: Волчанский М.А. Возможность использования залогодержателем механизма процессуального правопреемства при реализации прав, установленных п. 3 ст. 358.6 ГК РФ» // Арбитражный и гражданский процесс. 2021. № 7. С. 30-35 // СПС «Консультант Плюс». ↑

2. Стругков В. Г. Указ соч. ↑

3. Дернбург Г. Указ. соч. С. 336; Струкгов В. Г. Указ. соч.; Muechlenbruch C. F. Die Lehre von der Zession der Forderungsrechte. Greifswald, 1835. S. 519. ↑

4. Васьковский Е. В. Учебник гражданского права. М.: Статут, 2003. С. 371. ↑

5. Главными разработчиками и последователями данной теории являются Мюленбрух и Пухта. См.: Струкгов В. Г. Указ. соч. // СПС «Консультант Плюс». ↑

6. Звоницкий А. С. О залоге по русскому праву. Киев, 1911, С. 204. См. об этом: Волчанский М.А. Возможность использования залогодержателем механизма процессуального правопреемства при реализации прав, установленных п. 3 ст. 358.6 ГК РФ» // Арбитражный и гражданский процесс. 2021. № 7. С. 30-35 // СПС «Консультант Плюс». ↑

7. Muechlenbruch C. F. Die Lehre von der Zession der Forderungsrechte. Greifswald, 1835. S. 519. ↑

8. Гамбаров Ю. С. Гражданское право: Общая часть. М.: Зерцало, 2003. С. 779-780; Синайский В. И. Русское гражданское право. Классика российской цивилистики. Москва: Статут, 2002. С.155. Суханов Е. А. Учебник гражданского права в 2 томах. Т. 1. — М.: Статут. 2013. С. 353. ↑

9. Звоницкий А. С. Указ. соч. С. 205. ↑

10. Гражданский кодекс Франции (Кодекс Наполеона) от 21.03.1804 (с изм. и доп. по состоянию на 01.09.2011). См.: Гражданский кодекс Франции (Кодекс Наполеона). М.: Инфотропик Медиа, 2012. С. 4 — 592 // СПС «Консультант Плюс». ↑

11. Гражданское уложение Германии (ГГУ) от 18.08.1896 (ред. от 02.01.2002) (с изм. и доп. по 31.03.2013). См.: Гражданское уложение Германии: Вводный закон к Гражданскому уложению. — 4-е изд., перераб. — М.: Инфотропик Медиа, 2015. С. VIII — XIX, 1 — 715 // СПС «Консультант Плюс». ↑

12. Азаревич Д. Система римского права. Том 2. Варшава, типография Марии Земкевич. 1888. С. 33. В том числе это является естественным для классической римской конструкции залога обязательственных прав (см. подробнее: Ф.М. Дыдынский. Указ. соч. С. 235). ↑

13. Звоницкий А. С. Указ. соч. С. 205. ↑

14. Третьяков С. В. Некоторые аспекты формирования основных теоретических моделей структуры субъективного частного права. «Вестник гражданского права», 2007. № 3. с. 242 — 260 // СПС «Консультант Плюс». ↑

15. Дыдынский Ф. Залог по римскому праву. Варшава, типография С. Оргельбранда, 1872. С. 236. ↑

16. Дернбург Г. Пандекты, Т2 // под. Ред. А. Ф. Мейендорфа. С.-Петербург. 1905. С. 336. ↑

17. Стругков В. Г. Указ. соч.; Д. Д. Гримм. Указ. Соч. С. 302. ↑

18. Звоницкий А. С. Указ. соч. С. 206. См. об этом также: Волчанский М.А. Возможность использования залогодержателем механизма процессуального правопреемства при реализации прав, установленных п. 3 ст. 358.6 ГК РФ» // Арбитражный и гражданский процесс. 2021. № 7. С. 30-35 // СПС «Консультант Плюс». ↑

19. Стукгов В. Г. Указ. соч. // СПС «Консультант Плюс». ↑

20. Дернбург Г. Указ. Соч. С. 336. ↑

21. Суть признака исключительной правовой возможности заключается в том, чтобы внутренняя (здесь отношения кредитора против должника по получению исполнения) и внешняя (передача абсолютного статуса кредитора другим лицам) стороны субъективного права принадлежали только одному лицу, исключительно которому принадлежит возможность осуществлять субъективное право от своего имени и по своей инициативе. Третьяков С. В. О проблеме догматической квалификации «правомочия распоряжения». Основные проблемы частного права. Сборник статей к юбилею доктора юридических наук, профессора Александра Львовича Маковского//отв. ред. В.В. Витрянский, Е.А. Суханов. М.: Статут, 2010. — 575 с. // СПС «Консультант Плюс». ↑

22. Дернбург Г. Указ. соч. С. 338. ↑

23. Дыдынский Ф. Указ. соч. С. 236. ↑

24. См. эту идею в: Hellwig K. Die Verpfaendung und Pfaendung von Forderungen. Leipzig, 1883, S. 54-55. ↑

25. См. об этом: Волчанский М.А. Возможность использования залогодержателем механизма процессуального правопреемства при реализации прав, установленных п. 3 ст. 358.6 ГК РФ» // Арбитражный и гражданский процесс. 2021. № 7. С. 30-35 // СПС «Консультант Плюс». ↑

26. Черепахин Б. Б. Труды по гражданскому праву. М.: Статут, 2001. С. 311. ↑

27. См. подробнее: Белов В. А. Сингулярное правопреемство в обязательстве. Глава 1. Параграф 2 М.: ЮрИнфоР, 2000. ↑

28. Белов В. А. Там же. ↑

29. Интерес самого младшего залогодержателя в таком случае будет обуславливаться потенциальным получением большего обеспечения при «скольжении» рангов. См. подробнее об этом: Новиков К. А. О Динамике залоговых рангов // Вестник ВАС РФ. 2011. № 2. С. 14 — 21. ↑

30. Эннекцерус Л. Курс Германского гражданского права. Т. I. Полутом I. М., 1949. С. 258 — 259. ↑

31. Струкгов В. Г. О закладе долговых требований (de pignore nominum) // Вестник гражданского права. 2011. № 4. С. 224 — 272; № 5. С. 164 — 244; № 6. С. 139 — 210 // СПС «Консультант Плюс». ↑

32. См. эту мысль: Bremer F. P. Das Pfandrecht und die Pfandobjecte — eine dogmatische Untersuchung auf Grundlage des gemeinen Rechts, Tauchnitz. 1867. S. 30. ↑

33. См. эту идею в: Sohm R. Die Lehre vom subpignus — Eine v. D. Rostocker Juristenfak. Gekronte Preisschrift, 1864. S. 42-45. См. об этом также: Волчанский М.А. Возможность использования залогодержателем механизма процессуального правопреемства при реализации прав, установленных п. 3 ст. 358.6 ГК РФ» // Арбитражный и гражданский процесс. 2021. № 7. С. 30-35 // СПС «Консультант Плюс». ↑

34. Дернбург Г. Указ. соч. С. 338. ↑

35. Покровский И. А. Указ. соч. // СПС «Консультант Плюс». ↑

36. См. эту идею: K.F. Sintenis. Handbuch des gemeinen Pfandrechts. Halle: Schwetschke, 1836. S. 140. ↑

37. Звоницкий А.С. Указ. соч. С. 194. ↑

38. Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М.: Статут, 2009. С. 207. ↑

39. Кассо Л.А. Русское поземельное право. М.: Книжный магазин И. К. Голубева, под фирмою «Правоведение», 1906. С. 234. ↑

40. Договорное и обязательственное право (общая часть): постатейный комментарий к статьям 307-453 Гражданского кодекса Российской Федерации / Отв. ред. А.Г. Карапетов (Автор комментария — Р.С. Бевзенко) — М.: М-Логос, 2017. С. 241; См. об этом также: Волчанский М.А. Возможность использования залогодержателем механизма процессуального правопреемства при реализации прав, установленных п. 3 ст. 358.6 ГК РФ» // Арбитражный и гражданский процесс. 2021. № 7. С. 30-35 // СПС «Консультант Плюс». ↑

41. Отечественный ГК прямо закрепляет данное положение в п. 1 ст. 358.7 ГК РФ. Примером такой защиты мыслится иск залогодержателя об исключении из описи заложенного права (абз. 2 п. 2 ст. 347 ГК РФ). ↑

42. В современном регулировании это прямо следует из п. 4 ст. 334 и п. 1 ст. 353 ГК РФ. ↑

43. Данная идея проводится в действующем нормах — см. п. 1 и п. 4 ст. 334 ГК РФ. ↑

44. См. ст. 358.3 ГК РФ. ↑

45. Суханов Е.А. Вещное право: научно-познавательный очерк. М.: Статут, 2017. — 560 с. // СПС «Консультант Плюс». ↑

46. Дождев Д. В. Римское частное право. М: Норма: Инфра-М, 2013. С. 455; аналогичную позицию см. подробнее: Дождев Д.В. Самой идеей вещного права мы преодолеваем зависимость от материальных вещей // Закон. 2016, № 6. С. 6 — 19. ↑

47. Дождев Д.В. Римское частное право. М: Норма: Инфра-М, 2013. С. 139. См. анализ данной позиции также в: Волчанский М.А. Конкуренция прав залогодержателей на получение исполнения с должника по заложенному требованию при его последующем залоге // Вестник экономического правосудия РФ, 2018. № 10. С. 145-155. ↑

48. Аналогичное словоупотребление можно встретить и в отечественной доктрине. См., к примеру: Модельные правила европейского частного права / Пер. с англ.; Науч. ред. Н.Ю. Рассказова. М.: Статут, 2013. — 989 с. // СПС «Консультант Плюс». ↑

49. См. Бевзенко Р.С., Егоров А.В. Поправки о залоге. Новые возможности для маневра. М.: ООО «Актион-Медиа», 2015. С. 132 (автор раздела — А.В. Егоров). ↑

50. См. Pruetting H. Sachenrecht. Ein Studienbuch. Verlag C. H. Beck Muenchen, 2010. S. 385386. Суханов Е.А. также констатирует, что «§ 1068 BGB допускает возникновение узуфрукта не на вещь, а на право, т.е. ситуацию существования «вещного права на право»» (см. Суханов Е.А. Вещное право: научно-познавательный очерк. М.: Статут, 2017. — 560 с. // СПС «Консультант Плюс»). ↑