Во всех социально-экономических формациях эксплоататорского классового общества гнет и насилие эксплоатирующих классов вызывали сопротивление трудящихся и эксплоатируемых масс. Это сопротивление выливалось в различные формы — от индивидуального слепого протеста до классовой борьбы. И в тех и в других случаях оно вызывало и вызывает беспощадное подавление со стороны господствующих эксплоататорских классов, подавление, служащее целям господства эксплоататоров и подчинения эксплоатируемых. Те формы сопротивления трудящихся, которые не являются высшими его формами — формами классовой борьбы, составляют во многих случаях^[1] содержание уголовных преступлений. Что же представляют собою эти формы сопротивления, не являющиеся формой классовой борьбы?

В феодальном обществе основная масса трудящихся — крестьяне — находилась под гнетом многоэтажной социальной иерархии — князей, дворянства, попов, а затем и городские бюргеров. Положение крестьянина было чрезвычайно тяжелым: «Принадлежал ли он, — говорит Энгельс, —князю, вольному имперскому рыцарю, монастырю или городу, с ним всюду обращались, как с вещью или вьючным животным или же еще хуже»^[2]. Однако нужно было преодолеть значительные препятствия, чтобы в ответ на этот гнет крестьянство отвечало восстанием. Энгельс показывает эти препятствия; сюда относятся: раздробленность крестьянских хозяйств, мешавшая общему соглашению, внедрившаяся веками привычка к подчинению, отсутствие оружия и навыков в обращении с ним, жестокость эксплоатации и отсутствие союзников в лице других классов. Поэтому массовое упорное и длительное восстание как форма классовой борьбы крестьянства оказалось возможным (хотя все же неудачным) только тогда, когда в самом феодализме стал более ощутительным процесс его разложения и ослабления феодальных связей.

До тех пор крестьянство оказывалось неспособным даже на местные, спорадические восстания. Акты индивидуального сопротивления, выражавшегося в отдельных убийствах, поджогах, грабежах и т. п., вызывали жестокую расправу со стороны каждого феодала: «Он в любой момент, — говорит Энгельс, — мог бросить крестьянина в башню, где его тогда ждали пытки с тою же неизбежностью, как теперь ждет арестованного судебный следователь. Он бил его до смерти и, если хотел, мог приказать обезглавить его. Из тех поучительных глав «Каролины», которые говорят об «обрезывании ушей», «обрезывании носа» и «выкалывании глаз», «обрубливании пальцев и рук», «сжигании», «пытке раскаленными щипцами», «колесовании», «четвертовании», нет ни одной, которой бы милостивый господин и покровитель не применял к своим крестьянам по усмотрению»^[3].

Эти жестокие кары не требовали для их применения обязательно совершения преступления в том смысле, в каком это понятие вошло потом в уголовное право буржуазии: всякое неисполнение хозяйственных повинностей уже было тягчайшем преступлением, достаточным поводом, чтобы «собственное усмотрение» феодала вступило в действие^[4], ибо непосредственная расправа феодала заменяла для крестьянина какой бы то ни было суд. «Между сеньором и его крестьянином нет другого судьи кроме бога» — таков был непререкаемый тезис феодальной юриспруденции. В лице феодала таким образом сливались и непосредственный хозяин-эксплоататор и суд, непосредственно же принуждавший угрозой смерти, пыток, телесных и увечащих наказаний выполнять хозяйственные повинности, т. е. бывший орудием внеэкономического принуждения, как формы феодальной эксплоатации.

Конечно не все преступления совершались крестьянами против феодалов и потому вызывали расправу. Многочисленны были также преступления крестьян, направленные против представителей своего же класса на почве мести, ревности, имущественных споров и т. д. Но эти преступления давали, так сказать, тон уголовной политике феодальных времен. За эти преступления долгое время еще применялись композиции, выкупы и соглашения между преступником и потерпевшими или его близкими. Так, по западнорусскому праву только в середине XV в. судебник Казимира устанавливает ограничение мировых по уголовным делам, а в XVI в. статутами устанавливается более широкий круг случаев, когда по уголовным делам допускается мировая^[5]. По Псковской судной грамоте (конец XIV в.) мировая устраняет последствия уголовного преследования^[6].

Во всяком случае, если тогда наряду с композициями существовала и «продажа» в пользу князя, то это свидетельствует только о том, что публичный момент примешивается к частноправовому в интересах «фискальных» и в интересах укрепления судебных функций феодала, т. е. в обоих случаях по существу в интересах того же внеэкономического принуждения. Так или иначе, но эта группа преступлений в основном была вне применения «уголовных наказаний» (если принять традиционную терминологию, противопоставляющую уголовные наказания композициям); не она характерна для массы преступлений, вызывавших со стороны господствующего класса феодалов ту кровавую, исполненную произвола, репрессию, о которой говорит Энгельс.

Поэтому, если иметь в виду не эту группу преступлений (хотя, повторяю, и многочисленных), а характерные для подневольного положения крестьянства преступления, то о них следует сказать, что уголовные преступления крестьян в эпоху феодализма в основном были индивидуальными актами неорганизованного сопротивления непосредственных производителей внеэкономическому принуждению, в форме которого осуществлялась феодальная эксплоатация крестьянства.

В эпоху разложения феодализма, так называемую эпоху первоначального накопления, многочисленные уголовные преступления, совершаемые трудящимися, явились результатом пролетаризации экспроприированного крестьянства, которое не могло быть сразу поглощено мануфактурой и образовывало шайки и массу одиночек бродяг, грабителей и т. д. Кражи, нищенство, бродяжничество и разбой — вот чем отвечали разоренные крестьяне, выбитые из своих классовых позиций, уже пролетаризированные в том смысле, что их широко захватил процесс отделения производителя от средств производства, но еще далекие от того, чтобы стать пролетариатом, организованным в класс. «Освобожденные» от феодальной дисциплины, они еще не приучились к дисциплине наемного труда^[7].

Эпоха первоначального накопления завершается революционным переходом к капиталистическому строю. Буржуазия, игравшая в этом периоде революционную роль, оказавшись у власти и укрепив свои позиции, все полнее развертывает свою эксплоататорскую сущность, делает поворот к реакции и все теснее сжимает пресс капиталистической эксплоатации. Революционная роль теперь принадлежит пролетариату^[8], который сначала только сопротивляется экономической эксплоатции и политическому господству буржуазии, а затем переходит и в наступление.

Однако пролетарии не сразу в состоянии повести классовую борьбу; их сопротивление господствующим в капиталистическом строе отношениям проходит первично стадию, в которой известную роль играют уголовные преступления. Энгельс на богатейшем конкретном материале характеризует эту форму сопротивления и протеста рабочих в первые десятилетия XIX в.

«Неуважение к существующему социальному строю, — говорит он, — всего резче выражается в его крайнем проявлении — в преступлениях»^[9]. Рост этих преступлений превращает их в открытую войну против буржуазии: «Кто из «лишних» достаточно смел, чтобы открыто восстать против общества и на скрытую войну, которую против него ведет буржуазия, ответить открытой войной против буржуазии, — тот отправляется красть, грабить и убивать»^[10]. Делая сводку из английских газет, Энгельс приводит самые разнообразные случаи уголовных преступлений^[11], которые в своей совокупности и динамике дают картину социальной войны: «В Англии социальная война находится: в полном разгаре. Каждый защищает себя и борется за себя против всех остальных, и вопрос о том, причинит ли он вред всем тем, кого он считает своими врагами, разрешается им с одной только эгоистической точки зрения: что ему выгоднее»^[12].

Однако эта социальная война — еще не классовая борьба пролетариата, эти уголовные преступления, совершаемые рабочими, — не формы классовой борьбы пролетариата. Как мы видим, в этой социальной войне «каждый защищает себя», а не свой класс, «каждый борется за себя против всех остальных», а не против класса капиталистов, как своего классового врага. Борясь против «всех остальных», рабочий частенько выступает и против рабочего в силу конкуренции, существующей и среди рабочего класса.

В борьбе «против всех» рабочий, совершая уголовное преступление, тем не менее часто выражает этим свой протест против условий своего существования, против угнетения, эксплоатации, против тех коллизий, в которые его как отдельную единицу, но принадлежащую определенному — эксплоатируемому — классу, ставит антагонистическое капиталистическое общество на каждом шагу, против непомерного труда, фактической нищеты и фактического бесправия. Он протестует против того строя, в котором, по словам Маркса, «все средства для развития производства превращаются в средства подчинения и эксплоатации производителя, уродуют рабочего, делая из него неполного человека, принижают его до роли придатка машины, с тяжестью труда отнимают и его содержательность, отчуждают от рабочего духовные силы процесса труда в той мере, в какой наука соединяется с последним как самостоятельная сила; они извращают условия, при которых рабочий работает, подчиняют его во время процесса труда самому мелочному, отвратительному деспотизму, все время его жизни превращают в рабочее время, бросают его жену и детей под джаггернаутову колесницу капитала»^[13]. В этих условиях протест рабочего — протест, вынужденный его условиями жизни. «Когда бедность пролетария, — говорит Энгельс, — доходит до настоящего недостатка в самых необходимых средствах к жизни, до нищеты и голода, то склонность к пренебрежению всем общественным порядком возрастает еще сильнее… Нищета предоставляет рабочему на выбор: медленно умирать с голоду, сразу покончить с собою, либо брать себе все, что нужно, где только возможно, попросту говоря, красть»^[14].

Этот протест — не протест класса: «Преступники могли протестовать путем воровства… только как отдельные лица… К тому же кража была самой некультурной, самой бессознательной формой протеста и уже по одному этому не могла стать всеобщим выражением общественного мнения рабочих, хотя бы они в душе одобряли ее»^[15]. Именно этот индивидуальный характер протеста рабочих, выражающегося в форме уголовных преступлений, определил Маркс в «Немецкой идеологий», говоря: «Подобно праву и преступление, т. е. борьба изолированного индивида против господствующих отношений, тоже не возникает из чистого произвола. Наоборот, оно коренится в тех: же условиях, что и существующее господство»^[16]. Разумеется, как сказано было выше^[17], борьба изолированного индивида, которая выражается в совершении уголовных преступлений, не означает того, что преступления в причине своей не связаны с противоречиями классового общества, с классовой борьбой; это означает лишь, что индивид борется против господствующих отношений как единица, изолированно от иной борьбы — борьбы своего класса в целом.

Если таким образом уголовные преступления, совершаемые рабочим, укладываются в социальную войну всех против всех, то эта социальная война всех против всех не есть все же классовая борьба пролетариата. Ленин еще в 1894 г. чрезвычайно ярко проводит это различие, когда говорит о борьбе русских рабочих: «Когда передовые представители его (рабочего класса —Г. В.) усвоят идеи научного социализма, идею об исторической роли русского рабочего, когда эти идеи получат широкое распространение и среди рабочих создадутся прочные организации, преобразующие теперешнюю разрозненную экономическую войну рабочих в сознательную классовую борьбу (подчеркнуто мной — Г. В.), тогда русский рабочий, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет русский пролетариат (рядом с пролетариатом всех стран) прямой дорогой открытой политической борьбы к победоносной коммунистической революции»^[18].

Для того чтобы рабочие могли вести борьбу как классовую борьбу, необходима достаточная организация рабочего класса: «Организация революционных элементов в класс предполагает существование всех тех производительных сил, которые могли бы зародиться в недрах старого общества»^[19]. Этот процесс организации рабочего класса в равных своих стадиях претерпевает качественное изменение в том смысле, что в первые десятилетия развития капитализма рабочая масса уже является классом для капитала, над ней господствующего, но еще не защищает своих интересов, как интересов класса в целом, еще не объединена сознанием общности этих интересов, еще не является классом для себя. Достигнув в борьбе и в процессе организации и сплочения более высокой фазы своего развития, эта рабочая масса превращается уже в класс для себя и ведет борьбу политическую, т. е. классовую борьбу под руководством своей коммунистической партии, борьбу за диктатуру и за построение бесклассового общества. В «Нищете философии» мы находим чрезвычайно важное высказывание Маркса, которое является для нашей темы исходным теоретическим положением для определения этих стадий развития рабочего класса, для вытекающего отсюда исторически развивающегося принципиального разграничения массы актов индивидуального протеста рабочих против господствующих общественных отношений (в том числе следовательно уголовных преступлений, совершаемых рабочими), от классовой борьбы пролетариата как борьбы политической, акты которой составляют итак называемые «политические преступления». Вот что говорит Маркс: «Экономические условия превратили сперва массу народонаселения в рабочих. Господство капитала создало для этой массы одинаковое положение и общие интересы. Таким образом по отношению к капиталу масса является уже классом, но сама для себя она еще не класс. В борьбе, намеченной нами лишь в некоторых ее фазисах, сплоченная масса конституируется как класс для себя. Защищаемые ею интересы становятся классовыми интересами. Но борьба между классами есть борьба политическая»^[20].

На первой стадии своей борьбы отдельные, но многочисленные рабочие самыми условиями своего существования вынуждены протестовать индивидуально различными способами, в том числе в форме уголовных преступлений, в большинстве случаев — преступлений имущественных, краж^[21], бессознательно протестуя таким образом против частной капиталистической собственности.

На следующей, более высокий и принципиально отличающейся стадии борьбы, борьбы классовой, протест, но уже протест класса, сознательно направлен против самой системы капиталистической собственности. В борьбе с этой системой как основой капиталистического строя заключается внутренняя движущая и организующая сила превращения пролетариата в класс для себя, сила, которая в конечном счете должна привести к отрицанию самого пролетариата как класса и к построению бесклассового строя развернутого коммунизма. «Пролетариат как пролетариат, — говорит Маркс, — вынужден отвергнуть самого себя и тем самым и обусловливающую его противоположность, делающую его пролетариатом, — частную собственность. Это — отрицательная сторона противоречия, его беспокойство внутри себя, упраздненная и упраздняющая себя частная собственность»^[22]. Организация пролетариата в класс для себя ни в коем случае не является чем-то протекающим отдельно от борьбы рабочих с капиталом, как это представляли и представляют меньшевики — апологеты капитала — с их струвианскими теориями «борьбы со скрещенными руками», «хождением на выучку к капитализму» и т.п. Этот процесс, как мы видим из приведенной выше мысли, высказанной Марксом в «Нищете философии», сам протекает в борьбе — стачках, коалициях и других формах^[23].

Эти формы борьбы: встречают сопротивление со стороны буржуазии, старающейся их подавить всевозможными средствами. Еще во время Французской революции в 1791 г. закон Шапелье воспрещал рабочие стачки и коалиции под угрозой штрафа и тюрьмы. Впоследствии с развитием силы рабочего класса пролетариату удается отвоевать себе в известных границах право стачек и коалиций, и хотя буржуазия старается воспользоваться всякими обстоятельствами, чтобы сузить пределы легального рабочего движения, все же за пролетариатом остается известный легальный плацдарм для борьбы с буржуазией. Но в силу того, что границы этого плацдарма все время меняются, в силу того, что классовая борьба пролетариата не может уместиться и в этих границах, так как возрастает ее революционность, эта классовая борьба наряду с легальными формами слагается из ряда нелегальных форм, преследуемых буржуазным законом и репрессией, как «политические преступления». Таким образом классовая борьба пролетариата, а среди ее различных форм и те акты, которые объявляются буржуазией «политическими преступлениями», не являются просто дальнейшим развитием прежних примитивных форм протеста, включающих кражи и другие уголовные преступления. Хотя и то и другое — формы борьбы трудящихся, хотя те и другие формы соответствуют различной степени организации рабочих в класс, но между этими двумя стадиями — качественный скачок, принципиальное отличие. Ниже это будет показано в более развернутом виде.

Процесс организации пролетариев как класса для себя блестяще показан Лениным на примере с российским пролетариатом: «Эксплоатация трудящегося в России повсюду является по сущности своей капиталистической, если опустить вымирающие остатки крепостнического хозяйства; но только эксплоатация массы производителей мелка, раздроблена, неразвита, тогда как эксплоатация фабрично-заводского пролетариата крупна, обобществлена и концентрирована. В первом случае эксплоатация эта еще опутана средневековыми формами, разными политическими, юридическими и бытовыми привесками, уловками, ухищрениями, которые мешают трудящемуся и его идеологу видеть сущность тех порядков, которые давят на трудящегося, видеть, где и как возможен выход из них. Напротив, в последнем случае эксплоатация уже совершенно развита и выступает в своем чистом виде без всяких запутывающих дело частностей. Рабочий не может не видеть уже, что гнетет его капитал, что вести борьбу приходится с классом буржуазии. И эта борьба его, направленная на достижение ближайших экономических нужд, на улучшение своего материального положения, неизбежно требует от рабочих организации, неизбежно становится войной не против личности, а против класса, того самого класса, который не на одних фабриках и заводах, а везде и повсюду гнетет и давит трудящегося»^[24]»

В этих ленинских высказываниях мы находим не только анализ процесса организации рабочих в класс для себя, но и указание еще на одно чрезвычайно важное для нашей темы обстоятельство: до организации рабочих в класс для себя борьба рабочих есть еще война против личностей, с организацией же рабочего класса как класса для себя эта война заменяется борьбой против класса. Но и в атаках «войны против личностей» необходимо различать две формы, принципиально отличных друг от друга: во-первых, когда «война» ведется изолированными индивидами и в частности может выражаться в форме уголовных преступлений, и, во-вторых, когда эта «война» ведется коллективами — рабочими отдельных предприятий и т. д. В этом последнем случае борьба уже представляет собою зачаточную форму классовой борьбы рабочих. Hо и в этом случае классовая борьба рабочих есть только зачаточная форма классовой борьбы пролетариата как класса: «Соединение рабочих отдельной фабрики,— говорит Ленин, — даже отдельной отрасли промышленности оказывается недостаточным для отпора всему классу капиталистов, становится безусловно необходимым совместное действие всего класса рабочих. Таким образом из отдельных восстаний рабочих вырастает борьба всего рабочего класса. Борьба рабочих с фабрикантами превращается в классовую борьбу»^[25]. Ленин таким образом строго различает эти две формы классовой борьбы — начальную классовую борьбу рабочих и классовую борьбу пролетариата в целом. В другом месте он говорит: «Во всех европейских странах мы видим, что все сильнее и сильнее проявлялось стремление слить социализм и рабочее движение в единое социал-демократическое движение. Классовая борьба рабочих превращается при таком слиянии в сознательную борьбу пролетариата за свое освобождение от эксплоатации его со стороны имущих классов, вырабатывается высшая форма социалистического рабочего движения: самостоятельная рабочая социал-демократическая партия»^[26].

Уголовные преступления, совершаемые рабочими, когда эти преступления представляют собой акт протеста индивидуума, могут входить в «войну против личностей», но они уже не входят в эту войну против личностей, когда она выражается в действиях рабочих групп — рабочих отдельного предприятия или отдельной отрасли промышленности, действующих именно как рабочие. Другими словами, уголовные преступления не входят в зачаточные формы пролетарской классовой борьбы, классовой борьбы рабочих. Тем более они не являются формой классовой борьбы пролетариата как класса.

Однако направленные против «личностей», они бьют по всему классу буржуазии и находят свое место в буржуазных уголовных кодексах. Вспомним приведенную выше мысль из «Нищеты философии»: не будучи еще для себя самой классом, рабочая масса уже является классом по отношению к капиталу, поэтому всякие опасные поступки, исходящие от этой массы и бьющие по «личностям», классово опасны для класса капиталистов; если пролетарские массы еще не организованы в класс для себя, то буржуазия уже организована в класс для себя^[27]; для нее «война против личностей»^[28] опасна как для класса в целом и тогда, когда эта «война» еще не является даже зачаточной формой классовой борьбы. Буржуазия прекрасно сознает, хоть и не сознается в этом, классовую опасность и тех действий, которые могут входить в такого рода войну против личностей и которые она включает в перечень уголовных преступлений.

Исходя из этих же положений, легко объяснить и то обстоятельство, что уголовные преступления, совершаемые в буржуазном обществе трудящимися, далеко не всегда совершаются ими против представителей враждебного класса, против представителей буржуазии. Будучи борьбой вслепую, протестом стихийным, такого рода преступления бьют сплошь и рядом непосредственно против личностей из среды трудящихся. Это происходит вследствие того, что неорганизованные еще в класс «для себя» рабочие не ведут общей объединенной борьбы против буржуазии и потому, не сознавая общности своих классовых интересов, могут в противоречивых условиях классового общества выступать враждебно друг против друга: «Отдельные индивиды, — говорят Маркс и Энгельс, — образуют класс лишь постольку, поскольку им приходится вести общую борьбу против некоторого другого класса, в остальном они сами противостоят друг другу враждебно, как конкуренты»^[29].

По мере организации в класс для себя пролетариат переходит от индивидуальных протестов и в числе их также от протестов в форме уголовных преступлений (главным образом имущественных) к классовой борьбе. Но этот переход вовсе не следует понимать как развитие форм классовой борьбы из уголовных преступлений. Энгельс говорит: «Возмущение рабочих против буржуазии началось вслед за развитием промышленности и прошло через различные фазисы… Первой, наиболее грубой и самой бесплодной формой этого возмущения было преступление… Но рабочие скоро заметили, что воровство не помогает»^[30]. Таким образом переход состоял вовсе не в том, что воровство «перешло на высшую ступень», а в том, что рабочие отошли от воровства, стали отказываться от уголовных преступлений как формы индивидуального протеста, чтобы перейти к классовой борьбе — сначала к «классовой борьбе рабочих», а затем — к классовой борьбе пролетариата как целого, когда рабочий класс превращается окончательно в класс для себя. Организация рабочих в класс для себя организовала классовое сознание рабочих^[31].

Таким образом уголовные преступления рабочих не являются зачаточной, первичной формой «политических преступлений». Рабочие, классово и политически достаточно созрев, попросту отбрасывают оружие протеста, которое уже оказывается отсталым методом протеста, и берутся за другое, новое оружие, оставив отсталые формы протеста отсталому крестьянству, неспособному к самостоятельной классовой борьбе^[32]. «Рабочие фабрично-заводской и горной промышленности, — говорит Энгельс, — быстро прошли первую стадию протеста против своего социального положения — стадию непосредственного протеста отдельных лиц, выражающегося в преступлениях; крестьяне же и до сих пор остались на этой стадии. Излюбленным приемом социальной войны являются поджоги»^[33].

Пройденная ступень борьбы была для рабочих последней ступенью перед тем, как вступить в новую фазу^[34]. Вот как Энгельс уже в 1847 г. характеризовал эту новую фазу — фазу классовой борьбы:

«С господством буржуазии под давлением обстоятельств рабочие также достигают того бесконечно важного успеха, что они не выступают и не восстают уже как отдельные единицы или как несколько сотен или тысяч против существующего строя, но что они все вместе, как один класс, со своими особыми интересами и принципами, по общему плану, соединенными силами вступают в смертельный бой со своим последним злейшим врагом — с буржуазией»^[35].

Но в эту фазу пролетариат вступает с тем, чтобы, как сказано было выше, сначала использовать лишь слабые зачаточные формы классовой борьбы, первые, начальные формы рабочего движения^[36], выразившиеся в разрушении машин, зданий и т. п., зачастую только в отдельных фабриках. Но поскольку эта борьба велась уже не как борьба отдельных лиц, это было началом классовой борьбы.

«Преступники могли протестовать путем воровства против существующего общественного строя только как отдельные лица… Как рабочий класс рабочие впервые восстали против буржуазии тогда, когда силой воспротивились введению машин, что произошло в самом начале промышленного переворота»^[37]. Ленин с предельною ясностью и глубиной определяет классовую борьбу пролетариата и зачаточные формы классовой борьбы; это ленинское определение необходимо привести полностью: «Мы все согласны в том, что наша задача — организация классовой борьбы пролетариата. Но что такое классовая борьба? Когда рабочие отдельной фабрики, отдельного ремесла вступают в борьбу со своим хозяином или со своими хозяевами, есть ли это классовая борьба? Нет, это только слабые зачатки ее. Борьба рабочих становится классовой борьбой лишь тогда, когда все передовые представители всего рабочего класса всей страны сознают себя единым рабочим классом и начинают вести борьбу не против отдельных хозяев, а против всего класса капиталистов и против поддерживающего этот класс правительства. Только тогда, когда отдельный рабочий сознает себя членом всего рабочего класса, когда в своей ежедневной, мелкой борьбе с отдельными хозяевами и с отдельными чиновниками он видит борьбу против всей буржуазий и против всего правительства, только тогда его борьба становится классовой борьбой. «Всякая классовая борьба есть борьба политическая» — эти знаменитые слова Маркса неверно было бы понимать в том смысле, что всякая борьба рабочих с хозяевами всегда бывает политической борьбой. Их надо понимать так, что борьба рабочих с капиталистами необходимо становится политической борьбой по мере того, как она становится классовой борьбой. Задача социал-демократии состоит именно в том, чтобы посредством организации рабочих, пропаганды и агитации между ними превратить их стихийную борьбу протий угнетателей в борьбу всего класса, в борьбу определенной политической партии за определенные политические и социалистические идеалы»^[38].

Итак, рабочие в своей борьбе сначала выступают разрозненно, поодиночке, прибегая при этом к различным формам протеста и в том числе к уголовным преступлениям, особенно имущественным, как форме борьбы изолированного индивида, затем отбрасывают эту форму протеста и переходят к классовой борьбе, сначала в ее зачаточных, первоначальных и примитивных формах^[39], и наконец, окончательно организовавшись в класс для себя, к высшим формам классовой борьбы, которую пролетариат ведет под руководством коммунистической партии к борьбе за диктатуру. Классовая борьба пролетариата в ее различных формах встречает яростное сопротивление буржуазии, и поскольку ее формы выходят за пределы легальности, отвоевываемой пролетариатом у буржуазии^[40], акты классовой борьбы преследуются как «политические преступления».

Формы борьбы одной стадии однако переходят в следующую и существуют в этой следующей стадии рядом с новыми формами борьбы. «Так как степень развития, — говорит Маркс, — различных групп рабочих в одной и той же стране и рабочего класса в различных странах по необходимости весьма различна, то и действительное движение неизбежно находит свое выражение в весьма различных теоретических формах»^[41].

Если рабочий класс в целом отбрасывает на данном этапе своего развития такие отсталые формы борьбы и протеста, как уголовные преступления, то отсталые слои рабочего класса в лице своих отдельных, хотя и многочисленных, представителей сохраняют еще в силу недостаточной классовой сознательности и эти формы протеста. Процессу организации рабочих в рабочий класс свойственны внутренние противоречия. Эти противоречия задерживают многие сотни тысяч и даже миллионы рабочих, отрывая их от основного ядра рабочего класса и его авангарда. Сильнейшее влияние в этом отягощении имеет конкуренция, проникающая в рабочий класс^[42].

Конкуренция служит серьезным тормозом для организации рабочего класса, для развития классового сознания пролетариата, она продолажет толкать многие тысячи отсталых рабочих и на бессмысленный протест в форме уголовных преступлений.

В эпоху империализма, когда все противоречия капиталистического общества обостряются, и это противоречие выступает резче. Наряду с громаднейшими успехами, в особенности в наши годы, в деле организации рабочего класса во всем мире под руководством Коминтерна, наряду с увеличением и укреплением основного ядра пролетариата и его авангарда — коммунистических партий, отсталые массы рабочих выделяют на своей среды большое количество отдельных рабочих, толкаемых противоречиями капиталистического строя к уголовным преступлениям. Все большее обострение противоречий в империалистических государствах, возрастающее в последние годы, в годы всеобщего кризиса и колоссальной безработицы, еще больше увеличивает рост^[43] уголовной преступности, обильную дань которой приносят отсталые части пролетариата, хотя в основном этот рост идет не за счет пролетарских элементов.

Резко разграничивая уголовные преступления, совершаемые рабочими, и формы классовой борьбы пролетариата, нельзя однако их полностью отрывать друг от друга, ибо и уголовные преступления одиночек рабочих могут, как уже сказано было выше, быть формами сопротивления эксплоатируемых. Если мы говорим, что акты политической борьбы рабочих, фигурирующие в качестве так называемых «политических преступлений», не развиваются из уголовной преступности, то это еще не означает, что не существует переходных форм борьбы. Такой переходной формой являются, например, единоличные выступления рабочих, не связанные с организованной классовой борьбой пролетариата, но носящие явно политический характер. Сюда относятся также индивидуальные террористические акты, являющиеся выражением влияния мелкобуржуазной анархичности; сюда относятся индивидуальные акты классовой мести, например когда рабочий наносит побои хозяину или мастеру, причем конкретный повод к этим побоям непосредственно может быть с классовой борьбой и не связан и т. д.

Но даже так называемые «чисто уголовные» преступления могут служить в отдельных случаях прологом к участию в революционной борьбе: кража во время безработицы может быть поводом к тому, что совершивший ее рабочий перейдет к иным формам борьбы и протеста, к участию в классовой борьбе. Перед таким рабочим, по замечанию т. Пашуканиса, открываются два пути — путь уголовщины и деклассации и путь отказа от уголовщины как от отсталой формы борьбы, с заменой этого метода борьбы другими методами — участием в борьбе своего класса. Важно, чтобы более сознательный товарищ вовремя разъяснил обе эти перспективы совершившему кражу.

Резко отмежевываясь от бакунинской ставки на люмпен-пролетариат, от смешения индивидуального бунтарства с классовой борьбой пролетариата, необходимо столь же резко отмежеваться от каутскианского меньшевистского пренебрежения этим бунтарством, от лакейски-оппортунистического стремления внедрить в пролетарское сознание уважение к буржуазному благочинию, внедрить почтение к «лойяльным» методам борьбы.

Разумеется, в краже, совершонной безработным, или в том, что он, озлобившись, разбил стекло в магазинной витрине, нет пролетарской революционности. Но необходимо и в этом «бунтарстве» уметь найти некоторое «рациональное зерно» — классовый корень этого бунтарства, необходимо суметь переключить эти не достигающие цели формы протеста на другие рельсы — на рельсы классовой борьбы. При этом обязательно следует помнить, что уголовные преступления, совершаемые представителями отсталой части пролетариата, представляя собою изолированные от классовой борьбы пролетариата акты слепого протеста, не только не содействуют пролетариату в его классовой борьбе, но, наоборот, мешают этой борьбе, дезорганизуют ее, так как дезорганизуют ряды пролетариата. В классовой борьбе пролетариата его организованность в класс, его дисциплина, целеустремленность его действий, в максимальной степени политически осознанные, являются решающим условием успешности борьбы. Только под руководством коммунистической партии пролетариат может идти и идет к победам в классовых боях; наибольшее осуществление этого руководства выражает собою именно наибольшую организованность и дисциплину пролетарских рядов, идущих за своим авангардом — коммунистической партией. Всякое отклонение от этой организованности, распыление сил, отвлечение внимания от классовой борьбы в сторону изолированных выпадов ослабляет это руководство авангарда, ослабляет следовательно силы рабочего класса.

Поэтому совершение уголовных преступлений вовсе не совпадает с интересами пролетариата, а противоречит пролетарским, интересам. Но это ни в какой степени не означает, что у пролетариата устанавливается или должен установиться с буржуазией какой-то «общий фронт» против уголовной преступности, что здесь какое-то совпадение интересов пролетариата и буржуазии, что уголовные преступления, как это говорит Пионтковский^[44], должны считаться преступными с точки зрения пролетарского правосознания. Для пролетариата они вредны именно потому, что мешают его борьбе с тою же буржуазией, а не потому, что они вредны для буржуазии. Это различие определяет собою и различие в реагировании буржуазии и пролетариата на уголовные преступления: в то время, как буржуазия, охраняя свой классовый интерес, стремится подавить уголовные преступления посредством репрессии и этим укрепить свое господство, пролетариат, противопоставляя слепому протесту изолированных индивидов классовую организованность, стремится заставить представителей этих отсталых слоев бросить бесполезное и потому вредное оружие борьбы и протеста и влиться в ряды сознательно борющегося класса, стремится переключить борьбу изолированных индивидов на путь классовой борьбы. Покидая эту форму протеста, рабочий класс относится к ней отрицательно не только как к бесполезной, но и как к вредной для пролетарского движения хотя вредной не потому, что уголовные преступления вредны для буржуазии, и борется с этой формой протеста, хотя и методами диаметрально противоположными методам буржуазии — не путем подавления классового сознания в отсталых рабочих, а наоборот путем его пробуждения и укрепления, путем организации этих отсталых масс для классовой борьбы против буржуазии.

Тормозящая рост пролетарского революционного движения роль уголовных преступлений усугубляется тем обстоятельством, что среди уголовных преступлений все больше возрастает удельный вес профессиональной преступности, усиливающейся особенно в эпоху империализма с ее резким обострением противоречий и разложением загнивающего капиталистического общества. «Носителями» профессиональной преступности являются в основном деклассированные элементы — люмпен-пролетарии, пополняющие свои ряды за счет разложившихся элементов мелкой буржуазии и — в значительно меньшей степени — за счет рабочих, выбитых из колеи в силу застойных форм безработицы. Люмпен-пролетариат вследствие своей беспринципности готов в любую минуту стать орудием в руках буржуазии против пролетарского революционного движения, что создает опасность разлагающего влияния в тех точках, где он соприкасается с наиболее отсталыми рабочими: уголовные преступления часто оказываются как раз той точкой, где легко проявляется разлагающее влияние люмпен-пролетариата на отсталые слои рабочих.

Необходимо отметить серьезный пробел в нашей уголовно-правовой литературе по вопросу о связи преступлений с классовой борьбой. Речь идет о преступлениях, которые совершаются в капиталистическом обществе представителями буржуазии. По этому поводу обычно ограничиваются указанием на то, что в силу противоречий, существующих среди господствующего класса, под влиянием конкуренции представители господствующего класса совершают мошенничества и жульничества, остающиеся в большинстве случаев безнаказанными или почти безнаказанными. Это верно, но этого совершенно недостаточно. Необходимо поставить вопрос о том, не являются ли некоторые категории преступлений, совершаемых представителями буржуазии, формой классовой борьбы против пролетариата, или еще более широкий вопрос — не являются ли некоторые категории преступлений, совершаемых представителями эксплоататорских классов в различные социально-экономические формации, формами классовой борьбы против эксплоатируемых классов.

Этот вопрос представляет собою вовсе не только академический интерес. Нет, теоретическая важность этого вопроса заключается в том, что без его разрешения не будет выполнено методологическое условие диалектического материализма: изучать предмет полностью, во всех его связях, сторонах и опосредствованиях, изучать общественные явления в неразрывной связи с изменениями на протяжении различных социально-экономических формаций и в отношении всех основных связанных между собою упорной борьбой классов. Отсюда же и политическая важность и актуальность этой проблемы: находясь в капиталистическом окружении, стоящий у власти пролетариат и его наука кровно заинтересованы в том, чтобы изучать все формы классовой борьбы буржуазии в тех странах, где буржуазия стоит у власти. Недаром т. Молотов в докладе на XVII партконференции подчеркивал такое характерное явление, как деятельность бандита-капиталиста Аль-Капонэ и ему подобных в Америке. Больше того, теоретическое и политическое значение этот вопрос приобретает с тем большей силой, что не только в капиталистических странах, но и у нас в СССР капиталистические элементы в своем сопротивлении наступлению пролетариата пользуются преступлением как формой классовой борьбы и на определенном этапе развития революции, когда СССР уже вступил в период социализма, прибегают к преступлениям, которые по буржуазной уголовно-правовой номенклатуре считаются «чисто уголовными», «имущественными», как к основной форме своего сопротивления, основной на данном этапе форме классовой борьбы.

Поэтому необходимо поставить эти вопросы и попытаться дать на них ответ.

1. Не всегда конечно сопротивление выливается в преступление. Оно может находить и легальные формы. ↑

2. Энгельс, Крестьянская война в Германии, Соч. М. и Э. т. VIII, с. 125. ↑

3. Там же, с. 125—126. Хотя «Каролина» была законодательным сборником XVI в., т. е. уже в начале разложения феодализма, но, разумеется, в ней подытоживалась и кровавая практика предыдущих феодальных времен. ↑

4. «Вполне зависимое экономическое положение, — говорит Кистяковский, — те чрезвычайно тяжелые повинности, которые крестьяне отбывали в пользу сеньоров, служили неистощимым источником столкновений и тем или другим путем доводили крестьянина до смертных казней» (Кистяковский. Исследование о смертной казни, 1896, с. 119). ↑

5. Ср. Владимирский-Буданов, Обзор истории русского права. Хотя Владимирский-Буданов сомневается в правильности такого толкования соответствующего текста Псковской судной грамоты, но и для него бесспорно существование в это время остатков композиций. ↑

6. Там же, с. 115. ↑

7. Подробнее о преступлениях и уголовной репрессии эпохи первоначального накопления см., мою книгу «Уголовная политика эпохи промышленного капитализма», § 1—3. ↑

8. «Из всех классов, противостоящих теперь буржуазии, только пролетариат представляет собой действительно революционный класс. Все прочие классы приходят в упадок и уничтожаются с развитием крупной промышленности; пролетариат же именно ею и создается» (Маркс и Энгельс. Манифест коммунистической партии, Соч. т. V, с. 493). ↑

9. Энгельс, Положение рабочего класса в Англии, Соч. М. и Э., т. III, с. 420. Энгельс имеет в виду, здесь, как и в других местах этого труда, преступления уголовные. ↑

10. Цит. соч., с. 380. ↑

11. Подробней см. в упомянутой выше моей книге, с. 45—51. ↑

12. Энгельс, Соч. М. и Э., т. III, с. 423. ↑

13. Маркс, Капитал, т. I, с. 514. ↑

14. Энгельс, Положение рабочего класса в Англии, Соч. М. и Э., т. III, с. 407. ↑

15. Там же, с. 496—497. ↑

16. Маркс и Энгельс, т. IV, с. 312. ↑

17. См. выше, с. 23. ↑

18. Ленин, Что такое «друзья народа»? Соч., т. I, с. 191. ↑

19. Маркс, Нищета философии, Соч. М. и Э., т. V, с. 415. ↑

20. Маркс, Нищета философии, Соч. М. и Э., т. V, с. 415. ↑

21. Недаром, как показано выше, Энгельс преимущественно останавливается на этой форме протеста — протеста путем воровства. См. Энгельс, Положение рабочего класса в Англии, с. 235, 380, 496—497 и др.То же — в энгельсовских «Письмах из Англии»: «В конце концов выходит, что Англия своей промышленностью посадила себе на шею не только обширный класс неимущих, но и среди них довольно значительный класс безработных, от которого избавиться не может. Эти люди обречены на произвол судьбы: государство о них не заботится, даже отталкивает их от себя. Кто осудит их, если мужчины пустятся на грабеж, женщины — на воровство (подчеркнуто мной — Г. В.) и проституцию» (Маркс и Энгельс, т. II, Лондонский и манчестерский период, с. 278). ↑

22. Маркс, Святое семейство, Соч. М. и Э., т. III, с. 55. ↑

23. «Но когда приходится дать себе ясный отчет относительно стачек, коалиций и других форм, в которых пролетариат на наших глазах организуется как класс, то одних охватывает самый реальный страх, другие выказывают трансцедентальное презрение» (Маркс, Нищета философии, Соч. М. и. Э., т. V, с. 415). ↑

24. Ленин, Что такое «друзья народа»? Соч., т. I, с. 193. ↑

25. Ленин, т. I, с. 432. ↑

26. Ленин, т. II, с. 535. ↑

27. «В истории буржуазии, мы должны различать два фазиса: в первом — она складывалась в класс под господством феодального порядка и абсолютной монархии; во втором — уже образовав из себя класс, она низвергла феодализм и монархию, чтобы из старого общества сделать общество буржуазное» (Маркс, Нищета философии, Соч. М. и Э., т. V, с. 415). ↑

28. «Борьба против личностей» может выражаться не только в преступлениях — те или иные враждебные выступления могут эту враждебность заключать в себе в скрытом виде или, проявляя эту враждебность открыто, не достигать такой степени, какая необходима для того, чтобы эти выступления превращались в опасные действия, охватываемые уголовным правом. Нас, при рассмотрении этого вопроса, интересуют те формы «борьбы против личности», которые уголовным правом охватываются. ↑

29. Маркс и Энгельс, О Людвиге Фейербахе, Соч. М. и Э., т. I, с. 243. ↑

30. Энгельс. Положение рабочего класса в Англии, Соч. М. и Э., т. III, с. 496. ↑

31. «…Класс объективируется, в свою очередь становясь чем-то самостоятельным по отношению к индивидам, так что последние находят предустановленными условия своей жизни: класс указывает им их житейское положение, а вместе с тем и их личное развитие он подчиняет их себе… Это подчинение индивидов классу превращается в то же время в подчинение их всякого рода представлениям?» (Маркс и Энгельс, О Л. Фейербахе, Архив М. и Э., т. I, с. 243). ↑

32. «Крестьяне, под которыми мы здесь разумеем лишь мелких сельских хозяев, арендаторов или собственников, исключая поденщиков и батраков, — крестьяне составляют такой же беспомощный класс, как мелкие буржуа, от которых они, однако, выгодно отличаются тем, что превосходят их храбростью. Но зато они и оказываются совершенно неспособными к какой бы то ни было исторической инициативе. Даже их освобождение от цепей крепостной зависимости совершается только благодаря покровительству буржуазии» (Маркс и Энгельс, т. V, с. 526. См. также Ленин, т. I, с. 194). ↑

33. Энгельс, Положение рабочего класса в Англии, Соч. М. и Э., т. III, с. 544. ↑

34. «Рабочие года два уже (написано в 1844 г. — Г. В.) как (достигли последней ступени старой цивилизации и протестуют против старого общественного строя путём быстрого роста преступлений, грабежей и убийств. Улицы вечером весьма небезопасны, буржуазию бьют, режут и грабят, и если здешние пролетарии будут развиваться по тому же закону, что и английские, то они скоро поймут, что этот способ индивидуального протеста против старого общества путём насилий бесполезен, и будут протестовать против него как люди путем коммунизма» (Письмо Энгельса к Марксу, Соч. М. и Э., т. XXI, с. 2—3). ↑

35. Энгельс, Покровительственные пошлины или система свободной торговли (статья в «Deutsche Briisseler Zeitung», Соч. М. и Э. т. V, с. 159). ↑

36. «Было время, когда вражда рабочих против капитала выражалась только в смутном чувстве ненависти против своих эксплоататоров, в смутном сознании своего угнетения и рабства и в желании отомстить капиталистам. Борьба выражалась тогда в отдельных восстаниях рабочих, которые разрушали здания, ломали машины, били фабричное начальство и т. п. Это была первая, начальная форма рабочего движения… Но из этой первоначальной формы русское рабочее движение уже выросло. Вместо смутной ненависти к капиталисту рабочие стали уже понимать враждебность интересов класса рабочих и клacca капиталистов. Вместо неясного чувства угнетения они стали уже разбирать, чем именно и как именно давит их капитал, и восстают против той или другой формы угнетения, ставя предел давлению капитала, защищая себя от алчности капиталистов» (Ленин, Проект и объяснение программ с.-д. партии, Соч., т. I, с. 439—440). ↑

37. Энгельс, Положение рабочего класса в Англии, Соч. М. и Э., т. III, с. 497. ↑

38. Ленин, Наша ближайшая задача (Соч., т. II, с. 495—496). ↑

39. «Пролетариат проходит через различные ступени развития. Его борьба против буржуазии начинается самым его существованием. Сначала рабочие борются поодиночке, потом сплачиваются рабочие одной фабрики, далее — одной отрасли промышленности в известной местности против отдельных, непосредственно их эксплоатирующих буржуа. Они нападают не только на буржуазные условия производства, но и на самые средства производства: они разбивают машины, уничтожают иностранные конкурирующие товары, поджигают фабрики, они стараются восстановить разрушенное положение средневекового рабочего» (Маркс и Энгельс, Манифест коммунистической партии, Соч., т. V, с. 491). В «Статьях из «Новой рейнской газеты» также показаны эти ступени развития пролетарской борьбы: «Вся война рабочих против фабрикантов, которая длится вот уже восемьдесят лет, борьба, которая началась с разрушения машин и через коалиции, через отдельные нападения на личность и собственность фабрикантов и немногих преданных фабрикантам рабочих, через более или менее крупные восстания, через инсуррекции 1839 и 1842 гг. развилась в самую сознательную классовую борьбу, какую только видел свет» (Соч. М. и Э., т. VI, с. 247). См. у Ленина: «Рабочие начинают стачками борьбу с фабрикантами, и среди них появляется усиленное стремление к объединению. Из отдельных восстаний рабочих вырастает борьба русского рабочего класса». (Проект и объяснение программы соц.-дем. партии, 1896, Соч. т. I, с. 425. Там же в «Проекте и объяснении программы с.-д. партии», т. I, с. 432). ↑

40. Буржуазия бывает вынуждена — особенно в эпоху промышленного капитализма — уступать некоторые участки на фронте классовой борьбы, где рабочее движение — местами и временами — протекает легально. Но по мере обострения классовой борьбы эти легальные формы ликвидируются. Резче всего это проявляется в эпоху империализма и особенно в последние годы кризиса и обостреннейшей классовой борьбы. ↑

41. Письма Маркса к Энгельсу, т. XXIV, с. 171. ↑

42. Ср. Маркс, Нищета философии, Соч. М. и Э., т. V, с. 398. ↑

43. Об общем росте преступлений в империалистических странах можно судить по данным статистических таблиц, разработанным статбюро Госинституга уголовной политики при Прокуратуре СССР. К сожалению, сведения даны за годы до кризиса, лишь частично затрагивая его начало (и только по Германии захватывая 1930 г.) и, кроме того, официальная статистика (главным образом германская), откуда статбюро почерпнуло материал, классового положения совершивших преступления не обозначает. Таким образом приводимые цифры могут иллюстрировать только общую картину движения преступлений по годам, без процента участия рабочих. Во Франции общее число обвиняемых за преступления, проступки и нарушения в 1871 г. равнялось 436 195, в 1928 г. оно возросло до 980 549. В Италии число донесений о совершенных преступлениях и проступках в 1890 г. было 609 873, в 1929 оно возросло до 1 122 227. В Германии в 1890 г. число обвиняемых равнялось 362 163, в 1930 г. оно поднялось до 596 127. В Англии (без колоний, из числа доминионов входит только Канада) — в 1890 г. — 93 726, в 1928 г. — 336 695 (здесь рост больше всего был в Канаде). ↑

44. По этому вопросу см. мою книгу «Уголовная политика эпохи промышленного капитализма», с. 18, где приведена критика меньшевистской концепции Пионтковского. ↑