В литературе не без иронии отмечают: «…несмотря на свое назва­ние, принцип правовой определенности является, возможно, самым неопределенным по своему содержанию»[1]. Действительно, в состав этого неоднородного понятия включаются самые разные компоненты: как правило, это принцип неопровержимости судебных решений (res judicata)[2] или требование качества закона[3], но иногда принципу право­вой определенности приписываются менее очевидные значения и он увязывается, например, с недопустимостью повторного осуждения за одно и то же преступление[4], строгостью установленных законом сроков[5] и даже с преюдициальностью[6].

Весьма широкого подхода придерживается Европейская комиссия за демократию через право (далее — Венецианская комиссия), кото­рая под правовой определенностью понимает совокупность восьми элементов: 1) доступности законодательства; 2) доступности решений судов; 3) предсказуемости законов; 4) стабильности и последователь­ности закона; 5) правомерных ожиданий; 6) отсутствия обратной силы закона; 7) принципов nullum crimen sine lege и nullum poena sine lege; 8) принципа res judicata[7].

Подобная инклюзивность на первый взгляд вызывает недоумение: действительно ли принцип правовой определенности так многолик? Неужели все упомянутые требования являются его составляющими? Если это так, в чем же его (принципа) сущностная характеристика, которая сводит все восемь аспектов воедино?

Весьма глубокий ответ на эти вопросы дает М.В. Пресняков, ко­торый предлагает различать определенность формальную (опреде­ленность права) и определенность материальную («определенность правового положения личности»)[8]. Первичной является материальная определенность, а требования «[о]пределенност[и] правовых предпи­саний, недопустимости] их произвольного изменения и т.п. являются лишь средствами достижения этой общей цели»[9].

Действительно, точность законодательных формулировок, стабиль­ность действующего регулирования, неопровержимость судебных решений и пр. не являются самостоятельными ценностями — они важны лишь постольку, поскольку обеспечивают стабильность и пред­сказуемость самих правоотношений, ясность и постоянство в юри­дическом положении субъектов права. Эта мысль находит множество подтверждений.

Так, еще в начале XX в. классик дореволюционной юриспру­денции И.А. Покровский писал: «Если каждый отдельный человек должен подчиняться праву, если он должен приспособлять свое по­ведение к его требованиям, то очевидно, что первым условием упорядо­ченной общественной жизни является определенность этих требований. Всякая неясность в этом отношении противоречит самому понятию правопорядка и ставит человека в весьма затруднительное положение: неизвестно, что исполнять и к чему приспособляться»[10] (здесь и далее, кроме оговоренных случаев, курсив мой. — Э.Б.). В словах великого ученого, таким образом, прослеживается довольно простая мысль: неопределенность регулирования ведет к неопределенности поло­жения личности.

В то же время право как раз призвано обеспечивать порядок, стабильность, постоянство. «…Право, его главное назначение и его главная функция, — это внесение правовой определенности в чело­веческие отношения», — пишет В.Ф. Яковлев[11]. О стабилизирующей функции права рассуждал профессор О.Э. Лейст, полагая, что его (права) «[с]оциальной целью… являются упорядочение, стабилизация общественных отношений, создающая в обществе возможность про­гнозирования, уверенность в завтрашнем дне»[12]. Эта цель невероятно важна, ведь человек как существо социальное, указывает Н.В. Варла­мова, нуждается в «предсказуемости, устойчивости, стабильности» во взаимодействии с себе подобными[13], а неопределенность, как от­мечает Н.А. Власенко, есть «нежелательное для личности состояние, от которого она старается уйти»[14].

Ученым вторит КС РФ, по мнению которого как предсказуемость законодательной политики, так и точность и конкретность право­вых норм «необходим[ы] для того, чтобы участники соответствующих правоотношений могли в разумных пределах предвидеть последствия своего поведения и быть уверенными в неизменности своего офици­ально признанного статуса, приобретенных прав, действенности их государственной защиты»[15]. Аналогичной позиции придерживается и ЕСПЧ, полагая, что правовая норма должна быть «сформулирована с достаточной степенью точности, позволяющей гражданину сооб­разовывать с ней свое поведение: он должен иметь возможность — пользуясь при необходимости советами — предвидеть, в разумной при­менительно к обстоятельствам степени, последствия, которые может повлечь за собой то или иное действие»[16].

Более того, внимательное изучение актов КС РФ показывает, что сам Суд разграничивает различные значения принципа правовой опре­деленности. Показательным в этом отношении является Постановле­ние КС РФ от 23 декабря 2013 г. № 29-П (заявитель — М.В. Кондрачук), в котором правовая определенность упоминается в двух разных смыслах: как «определенность правового регулирования» (абзац пер­вый п. 5) или же «формальная определенность норм» (абзац первый п. 5.2) и как материальная определенность. В последнем случае КС РФ хотя и не использует выражение «материальная определенность», все же, как представляется, говорит именно о ней, поскольку нарушение данного принципа Суд усматривает в том, что в результате принятия Постановления Пленума ВС РФ официальное толкование норм ГК РФ о направленном отказе от наследства сменилось на прямо противопо­ложное ранее действовавшему и указанное разъяснение воспринима­ется практикой как предполагающее ретроактивное его применение (п. 5.2). Следовательно, полагает КС РФ, «в отношении участников возникших до 29 мая 2012 года наследственных правоотношений, которые соотносили свои действия с законом в его прежнем офици­альном толковании и полагали, что они могут предвидеть последствия этих действий и быть уверенными в неизменности приобретенных ими прав… оказывается нарушенным принцип правовой определенности» (абзац пятый п. 5.2)[17].

В практике ВС РФ также можно встретить упоминание правовой определенности в материальном смысле. Например, в одном из опреде­лений Судебной коллегии по экономическим спорам (далее — СКЭС) указывается: «…произвольный отказ налоговых органов от исполнения принятого ими решения ставит добросовестно действовавшего нало­гоплательщика в состояние правовой неопределенности в отношениях с государством.»[18].

Суд ЕС указывает: «принцип правовой определенности… тре­бует ясности и точности правовых норм и нацелен на обеспечение предсказуемости ситуаций и правоотношений, регулируемых правом Сообщества»[19].

В зарубежной литературе «правовая определенность» также по­нимается в материальном смысле, а потому увязывается с «право­вой безопасностью». Данные термины в целом употребляются как синонимы, и оба являются в равной мере допустимыми переводами немецкого выражения «Rechtssicherheit»[20]. В то же время одни авторы полагают, что точного перевода этого немецкого термина не суще­ствует[21], тогда как другие исходят из того, что наиболее верно его суть отражает именно выражение «правовая безопасность»[22]. Явный акцент на безопасности личности имеет французский вариант — «securite juridique» [23]. Какими бы ни были наименования, перед нами, заключает Г.А. Гаджиев, одна «широкая концепция, стержнем которой является предсказуемость»[24].

Иногда (правда, весьма редко) в решениях КС РФ можно встретить упоминание именно «правовой безопасности». Так, например, в од­ном из дел Суд указал, что максима non bis in idem («не дважды за одно и то же») является по сути «конкретизацией общеправового принципа справедливости и направлен[а] на обеспечение правовой безопасности и правовой определенности и стабильности»[25].

Правовая безопасность (определенность) может пониматься не только в объективном смысле (как принцип), но и в субъективном смысле, т.е. как право. Здесь вновь не обойтись без слов И.А. Покров­ского: «Индивид, поставленный лицом к лицу с обществом, государ­ством, имеет право требовать, чтобы ему было этим последним точно указано, чего от него хотят и какие рамки ему ставят. Логически это право на определенность правовых норм есть одно из самых неотъем­лемых прав человеческой личности, какое только себе можно пред­ставить; без него, в сущности, вообще ни о каком «праве» не может быть речи»[26]. Современные авторы соглашаются с великим ученым в этом отношении, рассматривая право на правовую определенность как естественное право[27], как право «знать и понимать свое право­вое положение в обществе и государстве»[28], развивая тем самым идеи И.А. Покровского[29].

Таким образом, сущность правовой определенности — в обеспече­нии определенности правового положения личности, что предполагает ясность, стабильность и предсказуемость[30] и в конечном счете защиту от произвола[31]. Именно поэтому неточными, бессодержательными, не раскрывающими сути видятся определения[32] принципа правовой определенности, сводящиеся лишь к простому перечислению его эле­ментов[33].

Кроме того, подобные определения a priori не способны показать все стороны принципа правовой определенности, которых существует превеликое множество[34]. Лишь взгляд на правовую определенность как на определенность материальную дает судебной практике возможность открывать все новые и новые грани применения этого многоаспект­ного принципа.

Именно такое понимание определенности позволило, например, КС РФ указать: «Институт государственной регистрации прав на не­движимое имущество был введен федеральным законодателем как призванный… обеспечивать правовую определенность в сфере обо­рота недвижимого имущества.»[35] Но почему это так? КС РФ продол­жает, делая явную отсылку именно к материальной определенности: названный институт необходим, «с тем чтобы участники гражданских правоотношений имели возможность в разумных пределах предви­деть последствия своего поведения и быть уверенными в неизмен­ности своего официально признанного статуса, приобретенных прав и обязанностей…»[36]. Попытки же объяснить, почему данный институт обеспечивает правовую определенность, сквозь призму компонен­тов этого принципа вряд ли увенчаются успехом, потому что госу­дарственная регистрация недвижимости не укладывается ни в один из аспектов правовой определенности, выявленных, скажем, той же Венецианской комиссией. Оно и понятно: составленный Комиссией перечень является лишь иллюстративным и примерным — реальное же содержание принципа правовой определенности намного шире, и именно в подобной универсальности как раз и состоит его большая ценность.

Отсюда наиболее предпочтительными представляются сущност­ные определения принципа правовой определенности. Например, А.А. Рукавишникова (Плашевская) под правовой определенностью понимает «совокупность юридических норм и институтов, обеспе­чивающих предвидение человеком и гражданином своего положе­ния в обществе и государстве»[37]. Примерно в том же ключе подходит к понятию правовой определенности Ю. Романец: по его утверж­дению, «это ясность относительно наличия прав и обязанностей в конкретном правоотношении»[38]. Еще более точную дефиницию приводит А.Ю. Алаторцев: «…правовая определенность — это до­ступность для понимания субъектом права содержания его правового статуса и предсказуемость изменения этого статуса»[39]. Менее удачным видится определение, данное Р. Масаладжиу: «Принцип правовой определенности в общем плане заключается в ясности и четкости действующих правовых норм, устойчивости законных и обоснован­ных судебных актов, а также стабильности складывающихся на их основе правоотношений, чтобы заинтересованные лица с разумной степенью вероятности могли предвидеть последствия применения к ним судом действующих правовых предписаний и в соответствии с этим предвидеть последствия выбора того или иного варианта сво­его поведения»[40]. Несомненным достоинством данной дефиниции является указание на материальную определенность, т.е. раскрытие сущностного признака; в то же время очевидны и недостатки: по­пытка (безуспешная) перечислить все аспекты принципа правовой определенности и чрезмерная громоздкость.

С учетом изложенного принцип правовой определенности следует определить следующим образом: это универсальный принцип права, обеспечивающий ясность, стабильность и предсказуемость правового положения личности. Максимально кратко: это принцип, обеспечива­ющий определенность правового положения личности как состояние. Наиболее типичные элементы же (компоненты, аспекты или, точнее говоря, следствия[41], «дочерние категории»[42]) данного принципа целесо­образно рассматривать отдельно.

  1. Крыжан В.А. О содержании принципа правовой определенности // Пермский юридический альманах. 2018. № 1. С. 88.
  2. См., например: абзац третий п. 3.1 Постановления КС РФ от 5 февраля 2007 г. № 2-П; п. 61 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 28 октяб­ря 1999 г. по делу «Брумареску (Brumarescu) против Румынии» (жалоба № 28342/95).
  3. См., например: абзацы первый—третий п. 3 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 6 апреля 2004 г. № 7-П; п. 49 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 26 апреля 1979 г. по делу ««Санди Таймс» («The Sunday Times») против Соединенного Королевства» (жалоба № 6538/74).
  4. Абзацы третий и четвертый п. 3.1 описательно-мотивировочной части Постанов­ления КС РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П.
  5. Сидоренко А.И. Принцип правовой определенности в судебной практике: импле­ментация решений Европейского Суда по правам человека: Дис. … канд. юрид. наук. Пермь, 2016. С. 45; п. 110 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 20 (февраля 2014 г. по делу «Шишков (Shishkov) против России» (жалоба № 26746/05).
  6. Абзацы 5 и 8 п. 3.1 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 21 декабря 2011 г. № 30-П.
  7. Контрольный список вопросов для оценки соблюдения верховенства права: Ис­следование № 711/2013 (Страсбург, 18 марта 2016 г.) (CDL-AD(2016)007). С. 18-20. При­мерно тот же перечень можно встретить и в других источниках: «Принцип правовой определенности включает в себя, но не исключительно, следующее: нормативные акты должны быть опубликованы, должны быть ясными и точными, решения судов должны быть обязательными и исполняться, обратная сила нормативных актов должна устанав­ливаться в исключительных случаях, законные интересы и ожидания сторон должны быть защищены» (абзац четвертый п. 2 Особого мнения судьи Т.Н. Нешатаевой по Ре­шению Суда ЕврАзЭС от 10 июля 2013 г. по делу № 1-6/1-2013). Впрочем, встречаются и более длинные перечни компонентов принципа правовой определенности. Напри­мер, польский автор А. Печеник (A. Peczenik) привел список из 20 элементов, указав, что концепция правовой определенности является «расплывчатой» («vague») (см.: Raitio J. The Principle of Legal Certainty in EC Law. Kluwer Academic Pub., 2003. P. 338-339). Из­вестный американский философ права Л.Л. Фуллер в знаменитой книге «Мораль пра­ва» на примере вымышленной притчи о короле-неудачнике показал «восемь способов потерпеть неудачу, составляя закон», и восемь соответствующих требований к закону, которые по существу относятся к элементам принципа правовой определенности: все­общность, обнародование, неретроактивность, ясность, непротиворечивость, осуще­ствимость, стабильность, реальность (Фуллер Л.Л. Мораль права / Пер. с англ. Т. Дани­ловой; Под ред. А. Куряева. М.: ИРИСЭН, 2007. С. 47, 53, 61-112; см. также: Варламо­ва Н.В. Типология правопонимания и современные тенденции развития теории права. СПб.: НИУ ВШЭ, 2010. С. 128-129; Дикарев И.С. Принцип правовой определенности и законная сила судебного решения в уголовном процессе: Монография. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2015. С. 12-13).
  8. Пресняков М.В. Правовая определенность: формальный и материальный аспек­ты // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: Экономика. Управле­ние. Право. 2014. Т. 14. Вып. 4. С. 669.
  9. Там же.
  10. Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. 8-е изд. М.: Статут, 2020. С. 91.
  11. Яковлев В.Ф. Правовая система России — состояние и проблемы // Яковлев В.Ф. Правовое государство: вопросы формирования. М.: Статут, 2012. С. 263; см. также: Лив­шиц Р.З. Теория права: Учебник. М.: БЕК, 2001. С. 67-68.
  12. Лейст О.Э. Сущность права. Проблемы теории и философии права / Под ред. В.А. Томсинова. М.: Зерцало, 2008. С. 96.
  13. Варламова Н.В. Нормативность права: проблемы интерпретации // Труды Инсти­тута государства и права Российской академии наук. 2013. № 4. С. 76. Как справедли­во отмечает ученый, эти идеи «[в] концентрированном юридико-догматическом виде» заключены в принцип правовой определенности (Варламова Н.В. Принцип правовой определенности как выражение социального назначения права // Определенность и не­определенность права как парные категории: проблемы теории и практики: Материалы XII международной научно-практической конференции: В 3 ч. / Отв. ред. В.М. Сырых, В.Н. Власенко. М.: РГУП, 2018. Ч. I. С. 163).
  14. Власенко Н.А. Разумность и определенность в правовом регулировании: Моногра­фия. М.: ИЗиСП; ИНФРА-М, 2014. С. 99.
  15. Абзац второй п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 29 января 2004 г. № 2-П.
  16. Пункт 49 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 26 ап­реля 1979 г. по делу ««Санди Таймс» («The Sunday Times») против Соединенного Коро­левства» (жалоба № 6538/74).
  17. См. также, например: абзац второй п. 2.3 Постановления КС РФ от 14 мая 2012 г. № 11-П («.федеральный законодатель призван обеспечивать правовую определенность, стабильность и предсказуемость в сфере гражданского оборота, поддерживая как можно более высокий уровень взаимного доверия между субъектами экономической деятель­ности и создавая все необходимые условия для эффективной защиты права собствен­ности и иных имущественных прав» (в .данном случае КС РФ также, очевидно, имеет в виду материальную определенность); абзац шестой п. 2 описательно-мотивировоч­ной части Постановления КС РФ от 4 июня 2015 г. № 13-П («Определенность и кон­кретность предписаний закона, стабильность и предсказуемость в сфере гражданского оборота, высокий уровень взаимного доверия между субъектами экономической дея­тельности предполагаются в числе прочего общеправовым принципом правовой определен­ности…» (еще более явный пример разграничения определенности формальной и ма­териальной)); абзац второй п. 3 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 14 июля 2005 г. № 9-П («в целях достижения стабильности правопорядка, правовой определенности, устойчивости сложившейся системы правоотношении при юридически обеспеченной возможности сбора и закрепления доказательств правона­рушения… законодатель ввел институт давности привлечения к налоговой ответствен­ности за совершение налоговых правонарушений»).
  18. Определение СКЭС ВС РФ от 21 февраля 2017 г. № 305-КГ16-14941 по делу № А40-89628/2015.
  19. C-63/93, Fintan Duff and Others v. Minister for Agriculture and Food, Ireland, and the At­torney General, [1996] ECR I-00569, para. 20.
  20. Peczenik A. On Law and Reason. Springer, 2009. P. 24.
  21. Ibidem; Potrzeszcz J. Legal Security — Synthetic Presentation // Teka Komisji Prawni- czej. 2016. T. IX. S. 140.
  22. Панкратова В. Принцип правовой определенности в европейском праве // Legea si viata. 2015. № 7(3). С. 64; Сидоренко М.В. Правовая определенность российского уго­ловно-процессуального права: Дис. … д-ра юрид. наук. Краснодар, 2017. С. 32-33. При этом М.В. Сидоренко указывает, что именно немецкий термин «Rechtssicherheit» «мето­дологически точно» указывает на назначение правовой определенности, которое состо­ит в «обеспечении особого правового состояния стабильности и безопасности функци­онирования как самого общества и государства, так и «рядовых» его членов, требующих стабильности правового статуса, правовых отношений, последствий применения пра­ва» (Сидоренко М.В. Указ. соч. С. 34). Переводчики фундаментальной работы Р. Алекси «Понятие и действительность права (ответ юридическому позитивизму)» отмечают, что «Rechtssicherheit» может переводиться с немецкого как «определенность», «безопас­ность», «стабильность» и «устойчивость» (см.: Алекси Р. Понятие и действительность права (ответ юридическому позитивизму) / Пер. с нем. А.Н. Лаптева, Ф. Кальшойера (Германская юридическая литература: современный подход. Кн. 1). М.; Берлин: Инфотропик Медиа, 2011. С. 25 (сн. *)).
  23. Дикарев И.С. Указ. соч. С. 4.
  24. Гаджиев Г.А. Конституционные принципы рыночной экономики (развитие ос­нов гражданского права в решениях Конституционного Суда Российской Федерации). М.: Юристъ, 2002. С. 82.
  25. Абзац четвертый п. 3.1 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П; см. также абзац третий п. 2 Постановления КС РФ от 4 февраля 2019 г. № 8-П. Вместе с тем КС РФ ставит «правовую безопасность» в один ряд с принципами справедливости и соразмерности (см., например: абзац второй п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 16 июня 2009 г. № 9-П; абзац пятый п. 2 описательно-мотивировочной части Определения КС РФ от 28 фев­раля 2019 г. № 316-О).
  26. Покровский И.А. Указ. соч. С. 91. Взгляд на правовую определенность как на право не чужд и зарубежной доктрине (см., например: Bernitz U., Nergelius J. General Principles of European Community Law (= European Monographs. Vol. 25). Kluwer Law International, 2000. P. 163). Польский автор Е. Врублевский также понимает правовую определен­ность в объективном смысле («предсказуемость в правотворчестве и правопримене­нии») и в субъективном («чувства субъектов относительно стабильности права и пра­вовой безопасности») (см.: Wroblewsky J. Functions of Law and Legal Certainty // Anuario de filosofla del derecho. 1973-1974. Vol. 17. P. 314; см. также: Cherneva B. Legal Security as a Principle of Lawmaking // Globalization, the State and the Individual. 2017. No. 2(14). P. 24; Potrzeszcz J. Op. cit. P. 141-142).
  27. Романец Ю. Правовая определенность или безнаказанность? // эж-Юрист. 2011. № 49 (СПС «КонсультантПлюс»).
  28. Рукавишникова (Плашевская) А.А. Генезис категории «правовая определенность» в современной юридической науке // Вестник Томского государственного универси­тета. Право. 2014. № 3(13). С. 79.
  29. Более того, как отмечается в литературе, право на безопасность или же «право быть в безопасности» («right to be secure») было закреплено еще во французской Декла­рации прав человека и гражданина 1789 г. Первоначально «безопасность» понималась широко и включала в себя не только личную безопасность (personalsecurity), но и пра­вовую определенность. См.: Lelieur J. ‘Transnationalising’ Ne Bis In Idem: How the Rule of Ne Bis In Idem Reveals the Principle of Personal Legal Certainty // Utrecht Law Review. 2013. Vol. 9. Issue 4. P. 210.
  30. В одном из дел КС РФ указал, что «законодатель… вправе устанавливать, из­менять и отменять сроки исковой давности в зависимости от цели правового регулирования и дифференцировать их при наличии к тому объективных и разумных основа­ний, а также закреплять порядок их течения во времени, с тем чтобы обеспечивались возможность исковой защиты права, стабильность и предсказуемость правового ста­туса субъектов правоотношений» (абзац первый п. 1.2 Постановления КС РФ от 5 мар­та 2019 г. № 14-П). Иными словами, КС РФ ограничивает законодательную дискре­цию необходимостью соблюдения принципа правовой определенности в материаль­ном его аспекте.
  31. См., например: абзац третий п. 4 описательно-мотивировочной части Постанов­ления КС РФ от 15 июля 1999 г. № 11-П («.Неопределенность содержания правовой нор­мы… допускает возможность неограниченного усмотрения в процессе правопримене­ния и неизбежно ведет к произволу.»); абзац первый п. 5 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П (неустановление «точных и четких оснований, условий и порядка пересмотра вступивших в законную силу судебных ре­шений. приводило бы к нестабильности правовых отношений, произвольности изме­нения установленного судебными решениями правового статуса их участников и тем самым — к нарушению общепризнанного принципа правовой определенности»).
  32. См., например: Таранец Ю.С. Реализация принципа правовой определенности при обременении прав на имущество // Вестник Арбитражного суда Московского округа. 2018. № 1 (СПС «КонсультантПлюс»). Кроме того, во многих работах, посвященных принципу правовой определенности, даже не предпринимаются попытки его дефинировать; в большинстве случаев исследование ограничивается анализом содержания данного принципа и указанием на его многоаспектность (см., например: Дикарев И.С. Указ. соч. С. 12-13; Крыжан В.А. Указ. соч. С. 91-98; Рехтина И.В. Многоаспектный характер категории «правовая определенность» в постановлениях Конституционного Суда Российской Федерации // Российский судья. 2019. № 7. С. 51-54).
  33. В юридической науке принято выделять так называемые «структурные» определе­ния, отображающие «признаки, характеризующие структуру, строение предмета, мыс­лимого с помощью определяемого понятия» (см.: Черданцев А.Ф. Логико-языковые фе­номены в юриспруденции. М.: Норма; ИНФРА-М, 2012. С. 57). В то же время примени­тельно к правовой определенности использование структурного определения видится неудачным ввиду необъятности этого принципа. Гораздо более уместным смотрелось бы определение функциональное, т.е. определение сущности объекта через выполняе­мую им функцию (о функциональных определениях см. там же. С. 58).
  34. Raitio J. Op. cit. P. 127.
  35. Абзац четвертый п. 3.1 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 4 июня 2015 г. № 13-П.
  36. Там же. Кроме того, данный реестр обладает особой значимостью для поддер­жания определенности в налоговых отношениях. Например, в одном из дел КС РФ указывал, что «именно на государстве лежит обязанность обеспечения достоверно­сти предоставляемых налогоплательщику-организации сведений, необходимых ему для целей налогообложения» и что «налогоплательщик не должен нести бремя небла­гоприятных налоговых последствий, вызванных как неопределенностью положений законодательства, так и ненадлежащим применением норм государственными и му­ниципальными органами», поэтому какие-либо их действия (бездействие), «которые повлекли включение в Единый государственный реестр недвижимости. неактуаль­ной. кадастровой стоимости, сами по себе не могут служить безусловным основа­нием для изменения порядка определения налоговой базы по земельному налогу, а также влечь доначисление налогоплательщику сумм недоимки и пени.» (абзац седьмой п. 3 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 28 фев­раля 2019 г. № 13-П). Отсюда можно сделать вывод, что публичная достоверность государственных реестров также есть в некотором смысле следствие принципа пра­вовой определенности.
  37. Рукавишникова (Плашевская) А.А. Указ. соч. С. 79.
  38. Романец Ю. Указ. соч.
  39. Алаторцев А.Ю. Правовая определенность уголовно-правового запрета: Дис. … канд. юрид. наук. М., 2018. С. 42.
  40. Масаладжиу Р. Принцип правовой определенности в науке, практике ЕСПЧ и его влияние на доступность правосудия на стадии надзорного производства в гражданском и арбитражном процессе // Арбитражный и гражданский процесс. 2009. № 7 (СПС «КонсультантПлюс») (выделение в оригинале опущено).
  41. Например, в ряде дел Суд ЕС прямо указывал, что принцип защиты правомерных ожиданий является следствием (corollary) более общего принципа правовой определен­ности (см.: C-63/93, Fintan Duff and Others v. Minister for Agriculture and Food, Ireland, and the Attorney General, [1996] ECR I-00569, para. 20; C-107/97, Criminal proceedings against Max Rombi and Arkopharma SA, party liable at civil law, [2000] ECR I-03367, para. 66). По мне­нию КС РФ, принцип res judicata «основан» на требовании правовой определенности (см. абзац третий п. 9.2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 5 февраля 2007 г. № 2-П). ВС РФ в одном из недавних дел признал подзаконный акт не соответствующим «общеправовому критерию правовой определенности и вытека­ющим из него требованиям ясности, недвусмысленности и согласованности правовых норм» (см. Решение ВС РФ от 23 января 2020 г. № АКПИ19-899). Действительно, «след­ствие» — наиболее уместный здесь термин, однако для целей удобства в настоящей рабо­те слова «элементы», «аспекты», «компоненты», «следствия» и пр. применительно к со­держанию принципа правовой определенности используются в качестве синонимичных.
  42. Умнова (Конюхова) И.А., Алешкова И.А. Применение Конституции Российской Фе­дерации судами общей юрисдикции: актуальные вопросы теории и практики: Моногра­фия. М.: РГУП, 2016. С. 31 (автор разд. 1.2 — И.А. Умнова (Конюхова)).

Оглавление

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *