Представляется возможным выделить следующие характерные черты принципа правовой определенности: 1) неписаный характер; 2) общеправовой характер; 3) вытекает из принципов верховенства права, правового государства и равенства.

Неписаный характер. Невероятно точным является известное высказывание профессора С.С. Алексеева о правовых принципах. Для ученого принципы права — это его «сквозные «идеи», которые «реально выражены в самой материи права», «как бы «растворены» [в нем]… пронизывают собой многие правовые нормы»[1]. Отсюда в литературе обоснованно утверждается, что принципы могут быть как прямо закреплены в законе (принципы-нормы), так и выводиться из его смысла (принципы-идеи, косвенные принципы)[2]. А.И. Си­доренко, анализируя принцип правовой определенности, приходит к выводу, что это принцип-идея[3], т.е. принцип неписаный[4].

Действительно, идея правовой определенности отражает саму суть права, которое призвано вносить стабильность и предсказуемость в отношения между людьми. Так, например, Н.В. Варламова пишет: «Принцип право[во]й определенности является первоосновной со­циальной легитимации права как средства обеспечения порядка в его противоположности произволу и хаосу»[5]. С этой точки зрения правовая определенность — такой же «закон природы» для права вообще, каким является, скажем, диспозитивность для гражданского процесса.

Вместе с тем отдельные элементы принципа правовой определен­ности закреплены непосредственно в законодательстве в доволь­но явном виде. Хорошим примером наряду с уже называвшимися нормами выступает п. 6 ст. 3 НК РФ: «При установлении налогов должны быть определены все элементы налогообложения. Акты за­конодательства о налогах и сборах должны быть сформулированы таким образом, чтобы каждый точно знал, какие налоги (сборы, страховые взносы), когда и в каком порядке он должен платить». Как видно, данный пункт фиксирует принцип правовой определен­ности как требование качества закона в налоговом праве[6] (хотя со­ответствующим образом принцип в НК РФ не поименован), причем довольно обстоятельно: в комментируемой норме даже указывается на необходимость обеспечения материальной определенности («что­бы каждый точно знал…»).

В литературе звучат призывы нормативно закрепить принцип правовой определенности[7] или же принять постановление Пленума ВС РФ по данному вопросу[8]. Как думается, в этом нет необходимо­сти. Во-первых, нет смысла менять закон или издавать специальные разъяснения при наличии колоссального массива судебной практики (КС РФ, ЕСПЧ и пр.). Во-вторых, существует превеликое множество неписаных принципов, о которых закон даже не упоминает (та же диспозитивность в гражданском процессе), однако они тем не менее давно применяются судами, и никто не сомневается в их существо­вании. В-третьих, почти ни в одной стране мира принцип правовой определенности прямо не закреплен, а сама по себе его «нормативизация» не позволит добиться лучших результатов. Прав Н.А. Власенко: «Свойства права не нуждаются в законодательной констатации»[9].

Кроме того, фиксация принципа правовой определенности в за­коне потребует значительной проработки, проведения масштабных исследований, направленных на обобщение и систематизацию на­копленных знаний об этом принципе, с тем чтобы выработать более или менее единообразный к нему подход и отразить его в тексте нор­мативного акта.

Вместе с тем каких-либо принципиальных возражений идея за­крепить принцип правовой определенности в законодательстве или постановлении Пленума ВС РФ не вызывает, тем более что последний вариант уже был реализован на практике[10].

Общеправовой характер. Как уже отмечалось, социальная ценность права состоит в упорядочении общественных отношений, придании им стабильности и предсказуемости. Отсюда принцип правовой опре­деленности присущ праву в целом, всем его отраслям и институтам.

КС РФ прямо называет правовую определенность «общеправовым принципом»[11] (иногда — «общепризнанным»[12]), «требованием»[13] или же «критерием»[14] (впрочем, последние два наименования используются в основном применительно к требованию качества закона). По мне­нию Суда, правовая определенность является принципом, «лежащ[им] в основе российского конституционного правопорядка»[15].

Все элементы общеправового принципа правовой определенности обеспечивают достижение одной цели (материальной определенно­сти, правовой безопасности), но сам он может иметь самостоятельное значение в рамках отдельных отраслей права (например, res judicata — чисто процессуальный аспект правовой определенности)[16]. Кроме того, как представляется, отдельные аспекты принципа правовой опреде­ленности можно разделить (правда, весьма условно и лишь в дидак­тических целях) на обращенные преимущественно к законодателю (доступность законодательства, его предсказуемость, стабильность и последовательность, отсутствие у закона обратной силы и пр.), пре­имущественно к правоприменителю (доступность решений судов, принцип res judicata) или к ним обоим (правомерные ожидания)[17].

При этом помимо того, что все компоненты принципа правовой определенности подчинены одной идее, эти компоненты тесно между собой перекликаются. Так, например, запрет наличия обратной силы у закона, ухудшающего положение граждан, связан с требованием стабильности законодательства и недопустимости внесения в него произвольных изменений, что, в свою очередь, предполагает допу­стимость корректировки нормативных правовых актов лишь с со­блюдением принципа защиты правомерных ожиданий[18]. Кроме того, такое фундаментальное начало процессуального права, как res judicata, не может быть обеспечено без закрепления в законе четких и недвус­мысленных оснований пересмотра судебных решений, что связывает названный аспект принципа правовой определенности с требованием качества закона[19]. Наконец, как уже упоминалось, концепция nullum crimen, nulla poena sine lege во многом артикулирует тезис об особой значимости отдельных элементов правовой определенности в сфере уголовного права (lex praevia — запрет обратной силы, lex certa — тре­бование качества закона).

В литературе признается, что провести грань между отдельными элементами принципа правовой определенности довольно сложно, по­скольку порой сферы их применения пересекаются[20]. Как представляет­ся, в этом нет большой проблемы, поскольку, опять же, все указанные элементы сонаправлены и преследуют единую цель, не противоречат друг другу.

Правовая определенность как следствие принципов верховенства пра­ва, правового государства и равенства. Комплексность, многоаспектность правовой определенности невольно наталкивает на вопрос: не является ли этот принцип слишком широким? Ответ на данный вопрос видится отрицательным. Перед нами действительно фунда­ментальный, системообразующий принцип (можно даже сказать — по­стулат), выступающий одновременно свойством права как регулятора социальных отношений и порождающий множество других принци­пов[21]. Правовая определенность — это «воздух, в котором все юристы научились дышать»[22], и «правовая система [без правовой определен­ности] едва ли достойна своего названия»[23].

Кроме того, принцип правовой определенности — часть (следствие) еще более фундаментальных принципов — верховенства права[24], право­вого государства и равенства. Так, по мнению Венецианской комиссии, правовая определенность — один из шести конституирующих элемен­тов верховенства права (rule of law)[25]. Как компонент верховенства права рассматривают правовую определенность также и ЕСПЧ[26], КС РФ[27]. Иногда, впрочем, последний выводит ее из принципа правового го­сударства[28], а порой и вовсе выстраивает иерархию «правовое государ­ство — верховенство права — правовая определенность»[29]. Федеральный конституционный суд ФРГ также видит правовую определенность одним из аспектов именно правового государства[30].

Требование качества закона также есть следствие принципа юри­дического равенства — «логически [им] обусловленное]», как полагает КС РФ[31]. Суд указывает: «…равенство всех перед законом и судом, а также равноправие могут быть обеспечены лишь при условии едино­образного понимания и толкования нормы всеми правопримени­телями; нарушение принципа формальной определенности норм, напротив, допускает неограниченное усмотрение в процессе право­применения и неизбежно ведет к произволу, а значит — к нарушению принципа равенства…»[32]. Как отмечает Н.С. Бондарь, «требование опре­деленности вытекает из самой природы правовой нормы как равного масштаба, равной меры свободы для всех субъектов права»[33].

Сложнее выявить соотношение правовой определенности и спра­ведливости. С одной стороны, КС РФ нередко называет справедли­вость предтечей определенности (чаще — когда говорит о требовании качества закона)[34], с другой — эти принципы подчас могут вступать в некоторое противоречие, в особенности если речь идет о res judicata. Так, Суд считает, что, «[устанавливая продолжительность совершения процессуальных действий, федеральный законодатель одновременно должен обеспечить и реализацию прав участвующих в деле лиц на ос­нове баланса между правом на справедливое судебное разбирательство, предполагающим возможность исправления посредством надзорного производства существенных нарушений, повлиявших на исход дела, с одной стороны, и принципом правовой определенности — с другой»[35].

Заметим, что из сказанного следует, что требование res judicata не является абсолютным[36]. Как представляется, некоторые иные аспек­ты принципа правовой определенности тоже неабсолютны. Так, на­пример, требование стабильности законодательства знает исключения, ведь без реформ порой не обойтись. Общее правило о перспективном действии закона во времени иногда необходимо принести в жертву во имя защиты правомерных ожиданий — в этом вся суть «дедушкиной оговорки»[37].

Кроме того, важно отметить, что принцип правовой определен­ности не может нарушаться в случае такого изменения статуса лица, которое хотя и было непредсказуемым, но улучшило его положение (в отношениях с государством). Например, не страдает res judicata, если дезавуирование вынесенного судебного решения направлено на восстановление прав гражданина[38]; нельзя упрекать законодателя или правоприменителя в необеспечении стабильности закона или судебной практики соответственно, если резкие перемены повысили уровень предоставляемых индивиду гарантий, и пр.

Как видится, абсолютными в полном смысле слова аспектами правовой определенности выступают лишь доступность законода­тельства[39], запрет аналогии в уголовном праве, а также принцип non bis in idem. Тем не менее ограниченный характер действия принципа правовой определенности не должен развязывать руки законодателю и правоприменителю: к любым исключениям здесь, как и в случае с иными правовыми принципами, следует подходить внимательно и настороженно, скрупулезно выявляя в каждом случае баланс между равновеликими («бинарными», в терминологии Г.А. Гаджиева[40]) кон­ституционными ценностями[41].

Особенно важен подобный баланс при столкновении правовой определенности и законности. Господствовавшая ранее советская идеология, стоявшая на концепции абсолютной истины, предписывала нещадно и безжалостно бороться с любыми незаконными судебными решениями, невзирая на возможную несущественность нарушений и порой куда более существенный вред личности, которая полагалась на вынесенный судебный акт[42]. При таком ретроградном подходе закон­ность и правовая определенность — два злейших врага, хотя в действи­тельности эти принципы взаимодополняют друг друга и государству следует каждый раз устанавливать точку равновесия между ними[43].

Наконец, еще одним «прародителем» требования правовой опреде­ленности является человеческое достоинство[44]. В одном из дел КС РФ указал, что принцип правовой определенности наряду с принципом всеобщего уважения прав человека вытекает «из присущего каждой личности человеческого достоинства»[45]. Эта глубокая мысль вторит сло­вам профессора И.А. Покровского и других ученых, подчеркивавших естественно-правовую природу принципа правовой определенности и рассматривавших его в том числе как фундаментальное право.

  1. Алексеев С.С. Собрание сочинений. В 10 т. [+ Справоч. том]. Т. 3: Проблемы тео­рии права: Курс лекций. М.: Статут, 2010. С. 100-101 (выделение в оригинале опущено).

  2. Кузнецова О.А. Специализированные нормы российского гражданского права: те­оретические проблемы: Дис. … д-ра юрид. наук. Екатеринбург, 2007. С. 83-85.

  3. Сидоренко А.И. Указ. соч. С. 35-36.

  4. Как указывал ЕСПЧ, принцип правовой определенности «неотъемлемо при­сущ праву Конвенции» (абзац третий п. 58 описательно-мотивировочной части По­становления ЕСПЧ от 13 июня 1979 г. по делу «Маркс (Marckx) против Бельгии» (жа­лоба № 6833/74)).

  5. Варламова Н.В. Нормативность права: проблемы интерпретации. С. 90-91.

  6. Это прямо признавал КС РФ (см.: абзац первый п. 3 описательно-мотивировоч­ной части Определения КС РФ от 4 декабря 2003 г. № 441-О; абзац первый п. 3 описа­тельно-мотивировочной части Определения КС РФ от 4 декабря 2003 г. № 442-О («Кон­кретизируя выводимый из указанных положений Конституции Российской Федерации принцип определенности налоговых норм, Налоговый кодекс Российской Федерации за­крепляет в пункте 6 статьи 3, что акты законодательства о налогах и сборах должны быть сформулированы таким образом, чтобы каждый точно знал, какие налоги (сборы), ког­да и в каком порядке он должен платить»)).

  7. Морозова Л.А. Правовая определенность как общеправовой универсальный прин­цип реализации права // Социально-экономические явления и процессы. 2017. Т. 12. № 3. С. 254; Свирин Ю.А. Принцип правовой определенности в гражданском процес­се // Современное право. 2013. № 11. С. 98.

  8. Сидоренко А.И. Указ. соч. С. 123-124.

  9. Власенко Н.А. Конкретизация в праве: методологические основы исследования // Журнал российского права. 2014. № 7. С. 74.

  10. В одном из постановлений Пленума ВС РФ раскрыл содержание правовой опре­деленности в значении res judicata: «Принцип правовой определенности предполагает, что суд не вправе пересматривать вступившее в законную силу постановление только в целях проведения повторного слушания и получения нового судебного постановления. Иная точка зрения суда надзорной инстанции на то, как должно было быть разрешено дело, не может являться поводом для отмены или изменения судебного постановления нижестоящего суда» (абзац четвертый п. 6 постановления Пленума ВС РФ от 12 февра­ля 2008 г. № 2 «О применении норм гражданского процессуального законодательства в суде надзорной инстанции в связи с принятием и введением в действие Федерально­го закона от 4 декабря 2007 г. № 330-ФЗ «О внесении изменений в Гражданский про­цессуальный кодекс Российской Федерации»» (утратило силу); после утраты данным Постановлением силы указанное разъяснение исчезло).

  11. См., например, п. 9 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 5 февраля 2007 г. № 2-П.

  12. См., например, абзац первый п. 5 описательно-мотивировочной части Постанов­ления КС РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П.

  13. См., например, абзац первый п. 3.3 описательно-мотивировочной части Поста­новления КС РФ от 27 июня 2013 г. № 15-П.

  14. См., например, абзац третий п. 4 описательно-мотивировочной части Постанов­ления КС РФ от 14 ноября 2005 г. № 10-П.

  15. См., например, абзац второй п. 4 описательно-мотивировочной части Постанов­ления КС РФ от 11 мая 2017 г. № 13-П.

  16. Синенко В.С. К вопросу о содержании принципа правовой определенности // На­учные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: Философия. Социология. Право. 2013. № 9(152). С. 154; см. также: Сидоренко М.В. Указ. соч. С. 58.

  17. Предлагаемая классификация весьма условна и служит исключительно целям удобства восприятия материала. В действительности почти каждый аспект правовой определенности предполагает участие как законодателя, так и правоприменителя. На­пример, предсказуемость законов обеспечивается также устойчивостью судебной прак­тики, а res judicata — в том числе законодательным закреплением ограниченного числа оснований для пересмотра судебных актов. См. похожую классификацию: Троицкий С.В. Принцип правовой определенности как дефект нормотворчества, выявленный Кон­ституционным Судом Российской Федерации // Вестник Международного института экономики и права. 2017. № 2(27). С. 59-61.

  18. Эту мысль предельно четко транслирует КС РФ: «…придание обратной силы закону, ухудшающему положение граждан и означающему, по существу, отмену для этих лиц права, приобретенного ими в соответствии с ранее действовавшим законодательством. несовместимо с положениями Конституции Российской Федерации, поскольку из­менение законодателем ранее установленных условий должно осуществляться таким образом», чтобы обеспечивались «сохранение разумной стабильности правового регули­рования и недопустимость внесения произвольных изменений в действующую систему норм», с чем «связаны законные ожидания граждан, что приобретенное ими на основе действующего законодательства право будет уважаться властями и будет реализовано» (абзац третий п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 29 ян­варя 2004 г. № 2-П; см. также, например, абзац первый п. 3 описательно-мотивировоч­ной части Определения КС РФ от 4 апреля 2007 г. № 331-О-П).

  19. По мнению КС РФ, «[и]з Конституции Российской Федерации вытекает необхо­димость законодательного закрепления оснований, условий, порядка и сроков пересмотра вступивших в законную силу судебных актов, — иное приводило бы, так же как чрезмер­ные или неопределенные сроки, нечеткие и неясные основания пересмотра, к нестабильно­сти правовых отношений, произвольному изменению установленного судебными ак­тами правового статуса их участников, создавало бы неопределенность как в спорных материальных правоотношениях, так и в возникших в связи с судебным спором про­цессуальных правоотношениях» (абзац третий п. 3.1 описательно-мотивировочной ча­сти Постановления КС РФ от 5 февраля 2007 г. № 2-П).

  20. Paunio E. Legal Certainty in Multilingual EU Law: Language, Discourse and Reasoning at the European Court of Justice. Ashgate Pub., 2013. P. 65-66.

  21. В этой связи Ж. Шевалье рассматривал правовую определенность как трюизм или даже нечто тавтологичное: разве определенность — не есть само право, его атрибут, не­отъемлемый компонент? (см.: Chevallier J. Le droit économique: insécurité juridique ou nouvelle sécurité juridique // Sécurité juridique et droit économique / Sous la coord. de L. Boy, J.-B. Racine, F. Siiriainen. Larcier, 2008. P. 559 (приводится по: Index of Legal Certainty: Report for the Civil Law Initiative (May 2015). P. 5 (fn. 5))). Для Н.А. Власенко определен­ность права (как и разумность) — одновременно его начало, цель, принцип и свойство (см.: Власенко Н.А. Разумность и определенность в правовом регулировании: Моно­графия. С. 11).

  22. Maxeiner J.R. 4. Some Realism about Legal Certainty in the Globalization of the Rule of Law // Rule of Law in Comparative Perspective (= lus Gentium: Comparative Perspectives on Law and Justice. Vol. 3) / M. Sellers, T. Tomaszewski (eds.). Springer, 2010. P. 43—44.

  23. Ibidem.

  24. Для известного австрийского экономиста Ф.А. фон Хайека идея правовой опреде­ленности была настолько значимой, что он сводил всю суть верховенства права имен­но к этой концепции: «Если отбросить детали, — писал Хайек, — это [верховенство пра­ва] означает, что правительство ограничено в своих действиях заранее установленными гласными правилами, дающими возможность предвидеть с большой точностью, какие меры принуждения будут применять представители власти в той или иной ситуации» (Хайек Ф.А. фон. Дорога к рабству / Пер. с англ. М. Гнездовского, И. Пильщикова. М.: Новое издательство, 2005. С. 90).

  25. Доклад о верховенстве права: Исследование № 512/2009 (Страсбург, 4 апреля 2011 г.) (CDL-AD(2011)003rev.). С. 11 (п. 41). Для Т.Н. Нешатаевой правовая опре­деленность — один из трех столпов, на которых зиждется верховенство права (наряду с правовой эффективностью и пропорциональностью) (см.: Нешатаева Т.Н. Уроки су­дебной практики о правах человека: европейский и российский опыт. М.: Городец, 2007. С. 67-68).

  26. См., например, п. 56 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 28 марта 2000 г. по делу «Барановский (Baranowski) против Польши» (жало­ба № 28358/95).

  27. См., например, абзац восьмой п. 4 описательно-мотивировочной части Постанов­ления КС РФ от 12 января 2018 г. № 2-П. Иногда Суд говорит о «верховенстве» не «пра­ва», а «закона» (см. абзац пятый п. 2 описательно-мотивировочной части Постановле­ния КС РФ от 28 ноября 2017 г. № 34-П). Этот термин представляется менее предпо­чтительным, поскольку «верховенство закона», как указывает Венецианская комиссия, отражает лишь формальное понимание «верховенства права» (см.: Контрольный спи­сок вопросов для оценки соблюдения верховенства права: Исследование № 711/2013 (Страсбург, 18 марта 2016 г.) (CDL-AD(2016)007). С. 7 (п. 15) и сн. 4).

  28. См., например, абзац второй п. 2 описательно-мотивировочной части Постанов­ления КС РФ от 25 апреля 2018 г. № 17-П.

  29. См., например, абзац пятый п. 3.3 описательно-мотивировочной части Постанов­ления КС РФ от 27 июня 2013 г. № 15-П.

  30. BVerfG, 23.03.1971 — 2 BvL 2/66, 2 BvR 168/66, 2 BvR 196/66, 2 BvR 197/66, 2 BvR 210/66, 2 BvR 472/66, BVerfGE 30, 367, Rn. 73 (с цитатой из: BVerfG, 31.03.1965 — 2 BvL 17/63, BVerfGE 18, 429, Rn. 38). Такое разнообразие подходов объясняется отсутствием в юридической науке единства мнений в вопросе о содержании и соотношении верхо­венства права и правового государства, особенностями развития правовой доктрины в различных странах и пр. (см.: Сидоренко А.И. Указ. соч. С. 31-32). Оставим, однако, возможные дискуссии за рамками настоящего исследования.

  31. Абзац первый п. 5 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 27 ноября 2008 г. № 11-П.

  32. Абзац второй п. 5 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 27 ноября 2008 г. № 11-П.

  33. Бондарь Н.С. Судебный конституционализм в России в свете конституционно­го правосудия. М.: Норма; ИНФРА-М, 2011. С. 526 (выделение в оригинале опущено).

  34. Абзац второй п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 29 января 2004 г. № 2-П; абзац четвертый п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 3 июня 2004 г. № 11-П. В другом деле Суд и вовсе указал, что справедливость направлена на поддержание правовой безопасности и определенно­сти (см. абзац третий п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 4 февраля 2019 г. № 8-П). С другой стороны, право может вовсе не быть справедли­вым. Как здесь не вспомнить знаменитую «формулу Радбруха»! Как известно, немецкий философ права при конкуренции справедливости и определенности отдавал предпо­чтение именно последней: «Справедливость — вторая важнейшая задача права. Первая же — правовая стабильность, мир, порядок. «По мне лучше совершить несправедли­вость, чем терпеть отсутствие порядка», — говорил Гете и продолжал: «Лучше, если в от­ношении тебя творится несправедливость, чем мир остается без закона»». Тем не ме­нее «[и]сключение составляют ситуации, когда действующий закон становится столь вопиюще несовместимым со справедливостью, что закон как «несправедливое право» отрицает справедливость» (Радбрух Г. Философия права / Пер. с нем. Ю.М. Юмашева. М.: Междунар. отношения, 2004. С. 99, 234). Как отмечают исследователи, «формула Радбруха» применяется в практике Федерального конституционного суда ФРГ и ЕСПЧ (см.: Варламова Н.В. Нормативность права: проблемы интерпретации. С. 108—109; Bohlander M. Principles of German Criminal Law (= Studies in International and Comparative Criminal Law. Vol. 2). Hart Pub., 2009. P. 11).

  35. Абзац третий п. 3.1 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 5 февраля 2007 г. № 2-П. Схожую позицию занимает, в частности, ВС РФ: «Вводя сроки для обжалования, процессуальный закон устанавливает баланс между принципом правовой определенности, обеспечивающим стабильность правоотношений в сфе­ре предпринимательской и иной экономической деятельности, и правом на справедли­вое судебное разбирательство, предполагающим возможность исправления судебных ошибок» (п. 5 разд. II «Процессуальные вопросы» (СКЭС) Обзора судебной практики Верховного Суда Российской Федерации № 4 (2015) (утв. Президиумом ВС РФ 23 де­кабря 2015 г.). По мнению ВАС РФ, «необоснованное восстановление пропущенного процессуального срока может привести к нарушению принципа правовой определен­ности и соответствующих процессуальных гарантий.

    …Судам следует соблюдать баланс между принципом правовой определенности и правом на справедливое судебное разбирательство, предполагающим вынесение за­конного и обоснованного судебного решения, с тем чтобы восстановление пропущен­ного срока могло иметь место лишь в течение ограниченного разумными пределами периода и при наличии существенных объективных обстоятельств, не позволивших заинтересованному лицу, добивающемуся его восстановления, защитить свои права» (п. 32 постановления Пленума ВАС РФ от 25 декабря 2013 г. № 99 «О процессуальных сроках»).

  36. См., например: п. 56 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 20 июля 2004 г. по делу «Никитин (Nikitin) против Российской Федерации» (жалоба № 50178/99); абзац второй совместного несовпадающего особого мнения судей Ковлера и Штейнер по Постановлению ЕСПЧ от 23 июля 2009 г. по делу «Сутяжник (Sutyazhnik) против Российской Федерации» (жалоба № 8269/02). Аналогичной позиции вслед за ЕСПЧ придерживается и КС РФ (см. абзац седьмой п. 3.1 описательно-мотивировоч­ной части Постановления КС РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П). Кроме того, отмена реше­ния по новым обстоятельствам в связи с принятием постановления ЕСПЧ также «пре­валирует над принципом правовой определенности» (см. п. 22 постановления Пленума ВС РФ от 27 июня 2013 г. № 21 «О применении судами общей юрисдикции Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года и Протоколов к ней»).

  37. Американский правовед Л.Л. Фуллер, описавший в своей работе «Мораль права» по сути восемь элементов принципа правовой определенности, отмечал, что возведе­ние каждого из них в абсолют химерично: «…на утопию законности [читай — правовой определенности] нельзя смотреть как на ситуацию, в которой каждое desideratum спе­цифической морали права реализовано в совершенстве», здесь «мы неизменно будем сталкиваться с проблемой нахождения баланса в некоторой точке» (Фуллер Л.Л. Указ. соч. С. 61). Уже приводившаяся «формула Радбруха», предполагающая, что определен­ность — первичная для Радбруха правовая ценность — в ряде случаев уступает справед­ливости, также демонстрирует, что даже у определенности есть пределы.

  38. Абзацы двенадцатый и тринадцатый п. 5 описательно-мотивировочной части По­становления КС РФ от 21 января 2010 г. № 1-П.

  39. Что касается доступности решений судов, существует ряд категорий дел, тексты вынесенных судебных актов по которым в сети «Интернет» не размещаются (см. ч. 5 ст. 15 Федерального закона от 22 декабря 2008 г. № 262-ФЗ «Об обеспечении доступа к информации о деятельности судов в Российской Федерации» (в ред. от 11 июля 2011 г. и от 5 апреля 2016 г.)).

  40. Гаджиев Г.А. Конституционно-правовое концептуальное пространство и его цен­ности // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2012. № 2. С. 12.

  41. Стандарты справедливого правосудия: международные и национальные практики / Под ред. Т.Г. Морщаковой. М.: Мысль, 2012. С. 125-126 (автор гл. I — М.А. Филатова).

  42. Там же. С. 132-133.

  43. Там же. С. 127, 133.

  44. Здесь уместно вспомнить и используемое КС РФ определение достоинства по И. Канту, для которого человек сам по себе есть цель (а не средство) и отсюда не мо­жет выступать простым «объектом» государственной деятельности (см.: БлохинП.Д. За­щита основных прав средствами конституционного правосудия в Германии // Сравни­тельное конституционное обозрение. 2014. № 3 (СПС «КонсультантПлюс»); см. также, например, абзац восьмой п. 3 описательно-мотивировочной части Определения КС РФ от 11 апреля 2019 г. № 866-О («…в сфере любых правоотношений личность выступает не как объект государственной деятельности, а как полноправный субъект, который может защищать свои права и свободы всеми не запрещенными законом способами и спорить с государством в лице любых его органов…»)).

  45. Абзац шестой п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 27 марта 2012 г. № 8-П.

Оглавление

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *