Выявив сущность правовой определенности, перейдем к рассмо­трению его содержания, взяв за основу предложенный Венецианской комиссией перечень наиболее значимых аспектов данного принципа.

Доступность законодательства и решений судов. В сущности, ни о какой определенности правового статуса индивида не может быть и речи, если у заинтересованных лиц отсутствует доступ к за­конодательству и судебной практике. Отсюда, по мнению ЕСПЧ, выражение «предусмотрены законом» (требование законности как элемент пропорционального анализа) предполагает доступность права, позволяющую гражданам ориентироваться в подлежащих применению нормах^[1]. В Постановлении от 27 марта 2012 г. № 8-П (заявитель — И.Д. Ушаков) КС РФ демонстрирует корреляцию между требованием доступности законодательства и материальной определенностью в еще более явном виде, отмечая, что «[т]ребование обнародования норма­тивного правового акта от имени государства компетентным органом публичной власти обусловлено общепризнанным принципом право­вой определенности, на основе которого устанавливаются отношения государства и индивида, и означает всеобщее оповещение о том, что данный нормативный правовой акт принят и подлежит действию в из­ложенном аутентичном содержании»^[2].

Требование доступности законодательных актов (в том числе их официального опубликования), кроме того, имеет особое значение, поскольку теснейшим образом связано с общеправовой презумпцией знания законов, известной также в качестве знаменитой латинской формулы «незнание закона не освобождает от ответственности» (ignorantia juris nocet)^[3]. Данная презумпция со всей очевидностью не дей­ствует, если соответствующий закон не был официально опубликован, поскольку она построена на предположении, что любое лицо имело ги­потетическую возможность ознакомиться с содержанием любого зако­на, однако не воспользовалось ею^[4]. Об этом же говорит и КС РФ: лишь при условии официального опубликования закона «на лиц, подпада­ющих под его действие, распространяется общеправовая презумпция, в силу которой незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение»^[5]. Из того же исходят и ч. 3 ст. 15 Конституции РФ, а также принятый в развитие ее предписаний Федеральный закон от 14 июня 1994 г. № 5-ФЗ «О порядке опубликования и вступления в силу федеральных конституционных законов, федеральных законов, актов палат Федерального Собрания».

Примечательным является тот факт, что в названном Постановле­нии КС РФ вполне закономерно распространил требование офици­ального опубликования на временно применяемые международные договоры, затрагивающие права, свободы и обязанности человека и гражданина и устанавливающие при этом иные правила, чем пред­усмотренные законом^[6].

Что же касается судебных решений, их доступность не менее важ­на, поскольку они являются конкретизацией закона применительно к отдельной ситуации^[7]. В практике ЕСПЧ даже прямо признается, что понятие «закон» включает в себя в том числе судебную практику^[8]. Бо­лее того, требование доступности судебных решений ЕСПЧ полагает неотъемлемой частью права на справедливое судебное разбирательство и признает нарушением наличие необоснованных исключений из это­го правила^[9]. В силу указанных причин в России принят специальный нормативный правовой акт — Федеральный закон от 22 декабря 2008 г. № 262-ФЗ «Об обеспечении доступа к информации о деятельности су­дов в Российской Федерации», призванный урегулировать принципы, способы, форму предоставления соответствующей информации и пр.

Здесь с сожалением приходится отметить, что если секретные при­казы, распоряжения, а равно применение официально не опубликован­ных нормативных актов (кроме допустимых случаев) стали достоянием истории, то вот неопубликование судебных актов на официальных сайтах судов — вполне насущная проблема^[10]. Не способствует достиже­нию правовой определенности и блокировка ресурсов, обеспечиваю­щих доступ к судебным решениям^[11] (особенно учитывая то, что само государство публикует далеко не все из них), а равно и некорректная их (решений) деперсонализация, когда помимо указанных в законе сведений из текста судебных актов исключается и иная информация^[12].

Предсказуемость законов. В данное понятие Венецианская комиссия включает прежде всего точность и ясность законодательных формули­ровок^[13], без которых предвидение правового положения личности, как уже упоминалось, невозможно. В практике ЕСПЧ названные аспекты традиционно именуются требованием «качества закона»^[14]; КС РФ же говорит о «принципе формальной определенности»^[15], «общеправовом критерии»^[16] или же «требовании определенности, ясности, недвусмыс­ленности правовых норм и их согласованности в системе действую­щего правового регулирования»^[17]. Более подробно принцип правовой определенности в смысле требования качества закона будет рассмотрен ниже (§ 4 гл. 1).

Принципы nullum crimen sine lege и nullum poena sine lege. Данные принципы в литературе предлагается рассматривать как конкретиза­цию требования качества закона применительно к сфере уголовного права^[18]. Наиболее наглядным подтверждением этой идеи может по­служить следующая позиция КС РФ: «Особую значимость требования определенности, ясности, недвусмысленности правовых норм и их согласованности в системе общего правового регулирования приоб­ретают применительно к уголовному законодательству, являющемуся по своей правовой природе крайним (исключительным) средством, с помощью которого государство реагирует на факты противоправного поведения…»^[19] В другом деле Суд увязал названные принципы еще бо­лее решительно: «не обеспечив надлежащую формальную определен­ность закона, которая в правовом государстве является необходимым условием привлечения к юридической ответственности, федеральный законодатель нарушил тем самым общепризнанный принцип nullum crimen, nulla poena sine lege.»^[20]

Но взглянем на проблему чуть шире. Впервые рассматриваемый принцип был сформулирован немецким правоведом А. Фейербахом^[21]. В зарубежной литературе идеи Фейербаха получили дальнейшее раз­витие, и в современном понимании указанный принцип включает в себя как минимум четыре элемента: 1) принцип отсутствия у (ухуд­шающего) закона обратной силы (nullum crimen, nulla poena sine lege praevia); 2) запрет аналогии (nullum crimen, nulla poena sine lege stricta); 3) принцип определенности (ясности, точности) уголовно-правовых предписаний (nullum crimen, nulla poena sine lege certa); 4) запрет не­писаного уголовного права (nullum crimen, nulla poena sine lege scripta)^[22].

При таком широком подходе следует признать, что правило «нет преступления, нет наказания без указания на то в законе» действи­тельно в чем-то является некой реитерацией отдельных аспектов принципа правовой определенности применительно к уголовному праву. Но в таком случае возникает резонный вопрос: в чем же смысл подобного дублирования? Причин может быть несколько. Во-первых, это уже упомянутый тезис об особой важности требования опреде­ленности именно уголовного закона как ultima ratio. Во-вторых, не­которую роль здесь, возможно, сыграла историческая составляющая: сначала в полноценный принцип сложились отдельные элементы со­временного принципа правовой определенности именно в уголовном праве (поскольку общество в первую очередь осознало, что именно в данной сфере злоупотребления таят в себе наибольшую опасность), а уже потом эти же требования проникли и в другие отрасли. Наконец, в-третьих, все же нельзя сказать, что принцип nullum crimen (poena) sine lege полностью дублирует те или иные аспекты принципа правовой определенности: например, названное правило lex stricta, являющее собой запрет применения уголовного закона по аналогии, отражает специфику только уголовного права.

Таким образом, принцип «нет преступления, нет наказания без указания на то в законе» есть принцип комплексный, включающий в себя несколько требований, часть из которых подчеркивает особую значимость отдельных аспектов правовой определенности в сфере уголовного права, а другая часть составляет характерные лишь для этой отрасли начала.

Интересно, что в России нормативно закреплены лишь три из че­тырех компонентов указанной максимы, а именно запрет обратной силы (ст. 54 Конституции РФ, ст. 10 УК РФ), неписаного уголовного права (ч. 1 ст. 3 УК РФ) и аналогии (ч. 2 ст. 3 УК РФ). Требование же определенности, ясности уголовно-правовых норм (lex certa) прямо в законе не зафиксировано^[23] (однако вытекает из Конституции РФ).

Стабильность и последовательность закона. Стабильность правоот­ношений зиждется прежде всего на стабильности самого закона. «Пра­вовое государство, — писал итальянский философ права Б. Леони, — в классическом смысле этого выражения, может существовать только в условиях гарантированной определенности закона, при которой у индивидов имеется возможность долгосрочно планировать собственное поведение в частной жизни и в предпринимательской деятельности»^[24], «предвидеть последствия собственных действий в соответствии с за­конами завтрашнего дня»^[25].

«Нестабильность и непоследовательность законов или актов ис­полнительной власти, — полагает Венецианская комиссия, — может повлиять на возможность граждан планировать свои действия»^[26]. Та­ким же образом рассуждает и КС РФ, по мнению которого право­вая определенность и предсказуемость законодательной политики необходимы именно для обеспечения возможности предвидения последствий своего поведения и уверенности в неизменности при­обретенных прав^[27].

Первоначально данный вывод был сформулирован КС РФ при­менительно к сфере социального обеспечения, да и о необходимости поддержания стабильности правового регулирования как о составляю­щей принципа правовой определенности Суд впервые заявил именно в делах о проверке конституционности изменений, внесенных в законы о субсидиях, пенсиях и пр.^[28] Однако со всей очевидностью требование стабильности законодательства несводимо лишь к одной узкой сфере, но является требованием универсальным, что подтверждается после­дующей практикой Суда^[29].

Обобщение практики КС РФ показывает, что стабильность за­конодательства означает: 1) собственно «сохранение разумной ста­бильности правового регулирования»^[30]; 2) «недопустимость внесения произвольных изменений»^[31], «изменений, не имеющих объективного обоснования»^[32]; 3) «предсказуемость законодательной политики»^[33]; 4) «предоставление гражданам возможности в течение некоторого переходного периода адаптироваться к вносимым изменениям»^[34].

Кроме того, необходимость обеспечения стабильности правового регулирования КС РФ обосновывает через «принцип поддержания доверия граждан к закону»^[35]. Данный принцип, как представляется, является чрезвычайно важным и призван уберечь законодателя от вне­сения в закон частых и безосновательных поправок, поскольку это способно породить в обществе дух правового нигилизма.

Право неизбежно отстает от потребностей реальной жизни. Рано или поздно действующие регулятивные механизмы устаревают и пере­стают быть адекватными существующим правоотношениям. Это об­уславливает необходимость внесения изменений в законодательство. Вместе с тем безостановочная и хаотичная корректировка текста за­кона, не имеющая под собой каких-либо оснований, напротив, вредит обществу, которое не просто не успевает адаптироваться к очередным поправкам, но и теряет всякую веру в закон. В чем же сила закона, в чем же его стабилизирующая функция, если он подвержен столь частым изменениям? Почему общество должно уважать закон, если сами нормотворцы воспринимают его лишь как инструмент посто­янной «кройки и шитья»?^[36]

К сожалению, сегодня законодатель безразлично относится к требованию стабильности правового регулирования. Поправоч­ные законы (составляющие абсолютное большинство в российском законодательстве) принимаются столь часто, что, по подсчетам спе­циалистов, средняя периодичность внесения изменений, например, в НК РФ на 2017 г. составила раз в две недели, а в КоАП РФ — раз в 10 дней^[37]. «Правила игры» меняются столь быстро, что хозяйству­ющие субъекты совершенно не способны планировать собственные расходы^[38].

В то же время законодатель попытался усмирить «бешеный принтер»^[39], т.е. ограничить сам себя, снабдив некоторые российские кодексы поправочными оговорками, суть которых сводится к запре­ту изменения кодифицированных актов путем принятия законов, вносящих поправки в иные нормативные правовые акты. Примерами таких оговорок служат п. 7 ст. 1 НК РФ (введен в 2013 г.)^[40], п. 2.1 ст. 3 ГК РФ (введен в 2016 г.)^[41].

Введение указанных норм не может не радовать, поскольку го­ворит об осознании законодателем необходимости редуцировать количество принимаемых правовых актов в пользу повышения их качества. Тем не менее сама идея оговорок видится неудачной. Во- первых, остается только удивляться, почему соответствующими ого­ворками не наделены КоАП РФ, российский «поправочный король», и УК РФ, кодекс, который, вероятно, заслуживает придания ему наибольшей стабильности^[42]. Таким образом, избранная мера носит половинчатый характер. Во-вторых, данные оговорки не решают проблему законодательной гиперактивности, являются лишь неким паллиативом^[43], «регламентной нормой», не устанавливающей — да и не способной установить — ответственность за ее (нормы) нарушение^[44].

Неудивительно, что на практике поправочные оговорки законода­телем не соблюдаются^[45].

Другой аспект стабильности законодательства — последователь­ность его изменения. В этом смысле вопиющим нарушением требо­вания стабильности стали изменения, коснувшиеся такого престу­пления, как клевета. Спустя всего семь с половиной месяцев после декриминализации данного преступления, предусмотренного тогда ст. 129 УК РФ (декабрь 2011 г.)^[46], клевета вновь обрела свое место в уго­ловном законе — на этот раз в ст. 128.1 УК РФ (июль 2012 г.)^[47]. Изучение пояснительных записок к соответствующим законопроектам демон­стрирует тотальную непоследовательность законодательной политики в указанном вопросе^[48]. Такое противоречивое поведение российских правотворцев и загадочная реинкарнация клеветы как преступления послужили предметом обоснованной критики со стороны научного сообщества^[49].

Стабильность законодательства также можно понимать как тре­бование наличия у норм стабильной правовой основы. Данная мысль была выражена в известном Постановлении от 23 апреля 2004 г. № 9-П (заявитель — А.В. Жмаковский), которым КС РФ признал законы о бюджете «законодательными актами особого рода», предназначен­ным исключительно для регулирования доходов и расходов Россий­ской Федерации на соответствующий период^[50], а практику включения в законы о бюджете норм постоянного действия — принципиально недопустимой^[51].

При этом КС РФ сослался на принцип правовой определенности и inter alia на требование стабильности законодательства^[52]. Правда, ссылка эта была обусловлена тем, что положения оспариваемых за­конов о бюджете отменяли ряд социальных гарантий для военнослу­жащих. Тем не менее уже в Постановлении от 14 июля 2005 г. № 8-П (заявители — Э.Д. Жуховицкий и др.) КС РФ высказался более опре­деленно, указав, что «включение [норм постоянного действия об ис­полнении исков к Российской Федерации] в специальные законы, каковыми являются федеральные законы о федеральном бюджете на очередной год, приводит к тому, что механизм исполнения соот­ветствующих судебных решений не опирается на стабильную правовую основу, чем нарушается принцип верховенства права, включающий в качестве обязательного элемента правовую определенность»^[53]. Кроме того, еще в указанном Постановлении № 9-П КС РФ отмечал, что по смыслу Конституции РФ «нормы, отменяющие или изменяющие определенные преимущества, компенсации и льготы, вносятся в текст того федерального закона, которым они были установлены»^[54].

В связи с этим недопустимым представляется регулирование, со­держащееся в ч. 20 ст. 30 Федерального закона от 8 мая 2010 г. № 83-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Россий­ской Федерации в связи с совершенствованием правового положения государственных (муниципальных) учреждений». Как видно, данный Федеральный закон является законом о внесении изменений. В то же время упомянутая норма указанного Федерального закона содержит предписания о порядке обращения взыскания на средства бюджетных учреждений; вместе с тем эта норма не вносит изменений в какой-либо нормативный правовой акт. Как обнаружить такую норму — любо­пытный вопрос.

Впоследствии аналогичный режим обращения взыскания был рас­пространен законодателем^[55] и на автономные учреждения (ч. 3.19 ст. 2 Федерального закона от 3 ноября 2006 г. № 174-ФЗ «Об автономных учреждениях»). Надо признать, это поистине уморительное зрелище: закон отсылает к закону о внесении изменений.

В итоге в России выстраивается следующая система правового регулирования исполнительного производства: общий порядок уста­навливает Федеральный закон от 2 октября 2007 г. № 229-ФЗ «Об ис­полнительном производстве» (далее — Федеральный закон об ис­полнительном производстве); порядок исполнения судебных актов по обращению взыскания на средства бюджетов бюджетной системы Российской Федерации, в том числе по денежным обязательствам казенных учреждений, закреплен в БК РФ; бюджетные учреждения «довольствуются» лишь регулированием, содержащимся в законе о внесении изменений; автономные же учреждения подчинены тому же порядку, но соответствующие нормы хотя бы содержатся в спе­циальном законе (правда, эти нормы отсылают к закону о внесении изменений).

Указанное регулирование видится неприемлемым в свете выше­изложенной правовой позиции КС РФ. Как представляется, закон о внесении изменений — также закон особого рода, который прежде всего должен отвечать своему названию и не может содержать иных норм, помимо вносящих изменения (за исключением разве что норм о порядке вступления закона в силу). Проведение параллели с закона­ми о бюджете здесь довольно логично: есть ли разница, где «прятать» хитрые предписания, если в обоих случаях их установление в законе противоречит самому существу последнего? Есть ли разница между ситуациями, когда военнослужащий с удивлением обнаруживает вре­менное приостановление действия определенной социальной льготы, которое не нашло отражения в надлежащем законе, и когда предприни­матель с не меньшим удивлением сталкивается с порядком обращения взыскания на имущество контрагента, существенно отличающимся от общеустановленного?^[56] Допустимо, конечно, сказать, следуя догме гражданского права: предприниматель явно не может ссылаться на не­знание права, он всегда в состоянии нанять себе юристов, знакомых с «уловками» законодателя, и пр. Но с позиций правовой определен­ности подобное положение вещей все же видится неприемлемым, тем более что КС РФ прямо высказывался о недопустимости включения норм в законы особого рода, когда это противоречит существу таких законов, именно в отношении норм об исполнении судебных актов по искам к казне. И это не говоря уже о том, что в течение некоторого времени после принятия указанных федеральных законов № 83-ФЗ и № 239-ФЗ они прямо противоречили ст. 1 Федерального закона об исполнительном производстве, которая до 2013 г. не предусматри­вала возможность регулирования процедуры исполнительного произ­водства иными специальными законами, помимо БК РФ^[57].

Правомерные ожидания. Принцип защиты правомерных (закон­ных) ожиданий тесно связан с правовой определенностью и обычно понимается как предполагающий, что лица, действующие разумно, добросовестно и в соответствии с законом, не должны быть обмануты в своих ожиданиях, основанных на законе^[58].

Данный принцип известен многим правопорядкам, в частности Европейского Союза. Одно из известных дел о защите правомерных ожиданий, рассмотренное Судом ЕС, — дело J. Mulder v. Minister van Landbouw en Vissery^[59]. Заявитель по данному делу занимался продажей молока, но вынужден был временно (на срок в пять лет) приостановить свою деятельность в связи с изданием соответствующего регламента (взамен на определенного рода премии), однако, когда пятилетний срок истек, фермер не смог возобновить продажи из-за введения ус­ловий для входа на рынок, которые он (фермер) не смог соблюсти из-за временного прекращения поставок и о которых первоначальный регламент не упоминал^[60]. Суд ЕС усмотрел в данной ситуации наруше­ние правомерных ожиданий, поскольку заявитель не мог предвидеть указанные изменения, и признал новое регулирование недействи­тельным в части, в какой оно препятствует возвращению молочных фермеров на рынок^[61].

ЕСПЧ также взывает к необходимости защиты правомерных ожида­ний. Например, в деле «Лийвик (Liivik) против Эстонии» Суд выявил, что прокуратура, отказавшаяся вначале возбуждать уголовное дело в отношении обвиняемого, внезапно радикально пересмотрела свою позицию в течение всего нескольких дней в отсутствие какого-либо существенного изменения обстоятельств^[62]. ЕСПЧ согласился с заяви­телем в том, что тот мог правомерно (legitimately) полагаться на оценку своих действий прокуратурой как законных^[63].

Идея о необходимости защиты правомерных ожиданий обретает все большую популярность и в российской правовой системе, причем исследуемый принцип понимается широко: охраняются ожидания, основанные не только на законе, но и на правоприменительных актах и даже актах рекомендательного характера.

Эволюцию этого аспекта принципа правовой определенности ин­тересно проследить на примере налогового права. Так, в Определении от 12 июля 2006 г. № 267-О (заявитель — общество «Востоксибэлек­тросетьстрой») КС РФ подчеркнул, что налоговые органы обязаны истребовать соответствующую информацию у налогоплательщиков во всех случаях сомнений в правильности уплаты налогов^[64]. Следова­тельно, «налогоплательщик вправе предполагать, что если налоговый орган не обращается к нему за объяснениями или документами, под­тверждающими декларируемые налоги, то у налогового органа нет со­мнений в правильности уплаты налогов. Иное означало бы нарушение принципа правовой определенности и вело бы к произволу налоговых органов»^[65]. Эта мысль была воспринята судебной практикой^[66], и по­степенно требование защиты правомерных ожиданий стало прямо упоминаться в судебных решениях применительно ко всем случаям изменения налоговыми органами ранее уже выраженной в отношении того или иного налогоплательщика позиции^[67].

Другой пример обращения к принципу защиты правомерных ожи­даний — так называемое дело «Apple Watch», получившее довольно боль­шую известность. Данный спор был связан с таможенной классифика­цией: от того, к какому классу (группе) товаров относятся «умные» часы, напрямую зависит размер импортной пошлины (0% для «аппаратуры для передачи данных» или же 10% для часов)^[68]. Таможенные органы, а вслед за ними и суды некорректно классифицировали «Apple Watch» как обычные часы. В своем Определении СКЭС ВС РФ указала, что, несмотря на рекомендательный характер международных классифи­каций, они, будучи актами интерпретационного характера, должны учитываться судами и «участники внешнеэкономической деятельности имеют правомерные ожидания в отношении того, что осуществляемая… классификация товаров. будет носить объективный, предсказуемый и прозрачный характер, унифицированный в большинстве государств мира, и не будет зависеть от усмотрения таможенных органов, что являлось бы недопустимым в публичных правоотношениях»^[69].

Один из самых ярких примеров проявления требования защиты правомерных ожиданий^[70] можно обнаружить в сфере инвестиционного права, где существует принцип защиты инвестора от неблагоприятного изменения законодательства принимающей стороны (так называемая «дедушкина оговорка»^[71]). Сегодня данный принцип в общем виде за­креплен, например, в ст. 15 Федерального закона от 25 февраля 1999 г. № 39-ФЗ «Об инвестиционной деятельности в Российской Федерации, осуществляемой в форме капитальных вложений», ст. 9 Федерального закона от 9 июля 1999 г. № 160-ФЗ «Об иностранных инвестициях в Российской Федерации»^[72].

КС РФ также весьма часто ссылается на уже упоминавшийся прин­цип поддержания доверия граждан к закону. При первом приближе­нии может показаться, что перед нами некий новый, самостоятель­ный принцип. В таком случае объяснить его природу и соотношение с идеей правовой определенности довольно проблематично. Но если присмотреться, то под немного другим названием легко угадывается знакомый принцип — защиты правомерных (законных) ожиданий^[73]. Так, по мнению КС РФ, данный принцип «предполагает сохранение разумной стабильности правового регулирования и недопустимость внесения произвольных изменений в действующую систему норм, а также предоставление гражданам в случае необходимости возмож­ности… в течение некоего разумного переходного периода адаптиро­ваться к вносимым изменениям…»^[74]. Что это, как не защита — в широ­ком смысле слова — правомерных ожиданий, основанных на прежде действовавшем законе?^[75]

С другой стороны, семантически, т.е. самим своим названием, принцип поддержания доверия дает еще один ответ на вопрос о том, почему необходимо охранять законные ожидания. Действительно, если ценность права — в гармонизации, придании отношениям ста­бильности, устойчивости, предсказуемости, правомерные ожидания граждан должны защищаться, иначе всякая вера в закон будет подо­рвана. С этой точки зрения принцип поддержания доверия граждан к закону несколько шире более традиционного требования охраны правомерных ожиданий.

Отсутствие обратной силы закона. Весьма точно суть данного за­прета передал О.Э. Лейст: «Обратная сила закона противоречит сущ­ности права, призванного регулировать будущее (а не оценивать про­шлое) поведение людей. <...>

<...>

<...> Мысль о возможности внезапного и непредсказуемого за­конодательного изменения правового положения участников обще­ственных отношений к худшему способна резко ослабить активность, а то и вообще парализовать социальную деятельность»^[76].

Именно поэтому, по мнению КС РФ, «[Преобразование отношений в той или иной сфере… не может осуществляться вопреки… общему (основному) принципу действия закона во времени, который. имеет целью обеспечение правовой определенности и стабильности законода­тельного регулирования в России как правовом государстве. и озна­чает, что действие закона распространяется на отношения, права и обя­занности, возникшие после введения его в действие, и только законо­датель вправе. придать закону обратную силу (ретроактивность)…»^[77]. При этом «[Придание обратной силы закону — исключительный тип его действия во времени.»^[78].

Таким образом, из принципа правовой определенности в мате­риальном его аспекте, предполагающем необходимость обеспечения стабильности правового статуса личности, вытекает перспективное — в качестве общего правила — действие закона во времени, ретроак­тивность же (обратная сила) является исключением. Логично, что исключение это должно быть связано с некими конституционно-пра­вовыми предпосылками настолько фундаментального характера, что они способны потеснить даже правовую определенность, — казалось бы, непреложный идеал.

В роли такой предпосылки выступает идея защиты граждан как слабой стороны во взаимоотношениях с государством. Именно это соображение объясняет, почему в публичном праве закон^[79], улуч­шающий положение лица (устраняющий или смягчающий ответ­ственность и пр. (ч. 2 ст. 54 Конституции РФ, ст. 10 УК РФ, ч. 2 ст. 1.7 КоАП РФ, п. 3 ст. 5 НК РФ)), имеет обратную силу^[80]. Из той же идеи следует, что в частном праве (точнее, во взаимоотношениях физических и юридических лиц), за некоторыми изъятиями, даже «улучшающий» закон обратной силы не имеет. Действительно, ин­тересы лица здесь важнее интересов государства, но интересы двух лиц равнозначны.

Именно так рассуждает КС РФ, обязывая законодателя учиты­вать специфику регулируемых правоотношений при придании закону свойства ретроактивности: «…обратная сила закона применяется пре­имущественно в отношениях, которые возникают между индивидом и государством в целом, и делается это в интересах индивида (уголов­ное законодательство, пенсионное законодательство); в отношениях, субъектами которых выступают физические и юридические лица, обратная сила не применяется, ибо интересы одной стороны правоот­ношения не могут быть принесены в жертву интересам другой, не на­рушившей закон…»^[81].

Улучшив положение лица, придав закону обратную силу, невозмож­но нарушить правомерные ожидания государства, поскольку никаких правомерных ожиданий у государства нет и не может быть, государ­ство нельзя ущемить в правах; вместе с тем в частных правоотноше­ниях ретроактивно действующий закон, улучшая положение одного субъекта, неизбежно ухудшает положение другого, столь же равного (что не согласуется с соответствующим запретом), сводит на нет его правомерные ожидания. Поэтому даже само использование термина «улучшающий закон» применительно к отношениям равных субъектов вряд ли корректно.

В этом смысле наглядным примером является дело № А76- 13283/2012, рассмотренное Судом по интеллектуальным правам (далее — СИП). Данное дело примечательно тем, что в ходе его рас­смотрения нарушавшее права автора деяние, ранее являвшееся не­правомерным (публичное исполнение произведений без согласия правообладателя и выплаты вознаграждения, но осуществляемое без цели извлечения прибыли, с обязательным указанием имени автора и источника заимствования и лишь в определенных организациях и определенными лицами), в результате законодательных изменений^[82] стало полностью правомерным (случаем свободного использования, предусмотренным подп. 6 п. 1 ст. 1274 ГК РФ). СИП посчитал неспра­ведливой ситуацию, при которой лицо должно отвечать за действие, более не считающееся правонарушением, и обратился в КС РФ с во­просом о конституционности положения закона, внесшего соответ­ствующие изменения, о его перспективном действии^[83] во взаимосвязи с более общим предписанием п. 1 ст. 4 ГК РФ^[84].

В ответ на запрос СИП КС РФ прежде всего указал: «…вопрос придания обратной силы закону, изменяющему обязательства юри­дически равных участников гражданского правоотношения, требует дифференцированного подхода, обеспечивающего сбалансирован­ность и справедливость соответствующего правового регулирования, не допускающего ущемления уже гарантированных прав и закон­ных интересов одной стороны и умаления возможностей их защиты в пользу другой»^[85]. Далее КС РФ пояснил, что неретроактивность рас­сматриваемой нормы ГК РФ — не случайное решение законодателя; напротив, последний исходил из того, что «автор. вправе рассчиты­вать на то, что его правомерные ожидания, основанные на действовав­шем на момент возникновения соответствующих правоотношений правовом регулировании. будут учтены в процессе преобразования соответствующего правового регулирования…»^[86]. Комментируя на­званные решения, Н.Ю. Рассказова приходит к выводу: правило об обратной силе «улучшающего» закона «рассчитан[о] на отно­шения в сфере публичного права и не применяется к гражданским правоотношениям, так как они основаны на равенстве и свободе воли их участников…»^[87].

Придание обратной силы «улучшающему» закону в частноправо­вых отношениях может быть оправдано лишь самыми исключитель­ными обстоятельствами. Одна из позиций КС РФ наводит на мысль о том, какого рода обстоятельства здесь могут подразумеваться. Так, Суд признал допустимость придания обратной силы постановлениям высших судов «в исключительных случаях по делам, вытекающим из гражданских правоотношений, если этого требуют — по своему существу публичные — интересы защиты неопределенного круга лиц или заведомо более слабой стороны в правоотношении»^[88]. Как пред­ставляется, этими же критериями должны руководствоваться право­творцы при придании обратной силы гражданскому законодательству. Другой пример — случаи, когда отменяется правило, установленное в интересах государства, поскольку в такой ситуации не нарушаются права частных лиц^[89].

Следует также отметить, что недопустимой является и обратная сила «улучшающего» процессуального закона. Точнее говоря, процес­суальный закон в принципе не может иметь обратной силы^[90], а катего­рии «улучшающий» и «ухудшающий» к нему неприменимы^[91]. Из этого же исходит и действующее процессуальное законодательство (ст. 4 УПК РФ, ч. 3 ст. 1 ГПК РФ, ч. 4 ст. 3 АПК РФ и пр.).

В то же время на разного рода процессуальные штрафы как на нор­мы об ответственности в полной мере распространяются традиционные правила действия закона во времени^[92].

Принцип res judicata. Для обеспечения правовой безопасности важна не только стабильность законодательства, но и стабильность судебных решений. Как указывает ЕСПЧ, «правовая определен­ность предполагает уважение принципа res judicata… то есть прин­ципа недопустимости повторного рассмотрения однажды решенного дела»^[93], или, проще говоря, «принципа окончательности судебных решений»^[94].

Впервые ЕСПЧ провозгласил названный принцип в деле «Брумаре­ску (Brumarescu) против Румынии»^[95]. В то же время принцип res judicata (дословно — «разрешенное дело») имеет давнюю историю и восходит еще к Древнему Риму^[96]; его (принципа) истоки можно проследить и в источниках права Древней Руси^[97]. В российской процессуальной док­трине неопровержимость также традиционно рассматривается как одно из свойств законной силы судебного решения^[98].

Res judicata означает, в частности, недопустимость «пересмотра окончательного и вступившего в законную силу постановления только в целях проведения повторного слушания и получения нового поста­новления» или же ввиду возможного наличия двух точек зрения по од­ному вопросу^[99]. «Отступления от этого принципа оправданы, только когда являются обязательными в силу обстоятельств существенного и непреодолимого характера, таких как фундаментальные ошибки или ошибки, искажающие саму суть правосудия»^[100]; отмена же судебных решений лишь в целях «правового пуризма» недопустима^[101]. Пересмотр не может являться завуалированной формой обжалования, т.е. пере­смотром по существу^[102]. Нарушение res judicata не только влечет за собой нарушение правовой определенности, но и делает право на судебное разбирательство иллюзорным^[103].

Российские суды также активно применяют принцип res judicata. Так, в известном Постановлении от 5 февраля 2007 г. № 2-П (заяви­тели — ОАО «Нижнекамскнефтехим» и др.) КС РФ, во многом руко­водствуясь подходом ЕСПЧ, признал ранее действовавшую систему надзорного производства, предполагавшую крайне длительный про­цесс надзорного обжалования и наличие трех надзорных инстанций, не согласующейся «с вытекающим из Конституции Российской Фе­дерации принципом правовой определенности и основанным на нем принципом стабильности судебных актов»^[104]. Постановлением от 11 мая 2005 г. № 5-П (заявители — ООО «Карелия» и др.) КС РФ признал неконституционной ст. 405 УПК РФ, устанавливавшую абсолютный запрет на пересмотр судебного решения по основаниям, ухудшаю­щим положение осужденного (оправданного), в той мере, в какой она «не позволяет… устранить допущенные в предшествующем раз­бирательстве существенные (фундаментальные) нарушения»^[105]. При этом КС РФ особо отметил, что «требования правовой определенно­сти и стабильности. не препятствуют возобновлению производства по делу. при обнаружении существенных нарушений, которые были допущены на предыдущих стадиях процесса и привели к неправиль­ному разрешению дела»^[106].

ВС РФ принцип res judicata также не чужд. Например, в одном из недавних дел СКЭС рассматривала следующую ситуацию: суды ни­жестоящих инстанций сделали выводы о недоказанности ряда фактов и о пропуске срока исковой давности, однако кассационная инстанция (в роли которой выступал СИП) направила дело на новое рассмо­трение, указав на необходимость повторного исследования назван­ных обстоятельств^[107]. СКЭС указала: «…суд кассационной инстанции вышел за пределы предоставленных ему полномочий и фактически освободил истца от неблагоприятных последствий несовершения про­цессуальных действий, предоставив ему не предусмотренную законом и противоречащую принципу правовой определенности возможность неоднократного рассмотрения дела по правилам. первой инстанции с представлением в материалы дела дополнительных документов в обо­снование требований.»^[108].

Не может не расстраивать, что нередко принцип res judicata ис­пользуется in malampartem, в противоречии со своим истинным пред­назначением. Так, известно, что со ссылкой на правовую определен­ность суды отказывают в передаче кассационных и надзорных жалоб, не устраняют явные судебные ошибки^[109]. Остается надеяться, заключает А.Р. Султанов, что этой негативной тенденции оставления в силе не­правосудных актов и поддержания «неправовой определенности» рано или поздно придет конец^[110].

Иные аспекты принципа правовой определенности. Как уже отме­чалось, составленный Венецианской комиссией перечень аспектов (следствий) принципа правовой определенности является лишь при­близительным. В действительности число значений данного принципа почти безгранично.

Так, правовая определенность имеет также своим следствием тре­бование единства правоприменительной практики^[111], принцип non bis in idem^[112]. Многие сроки в праве (например, срок исковой давности^[113]) установлены в целях правовой определенности.

1. См., например: п. 27 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 24 апреля 1990 г. по делу «Крюслен (Kruslin) против Франции» (жалоба № 11801/85); п. 49 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 26 апреля 1979 г. по делу ««Санди Таймс» («The Sunday Times») против Соединенного Королевства» (жа­лоба № 6538/74). ↑

2. Абзац восьмой п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 27 марта 2012 г. № 8-П. ↑

3. Наличие бесплатного общедоступного интернет-портала, где официально пу­бликуются тексты правовых актов, обеспечивает реальную возможность ознакомления с ними, а значит, крепнет фундамент, на котором зиждется презумпция знания зако­на. Роль такого интернет-портала в России выполняет сайт www.pravo.gov.ru (см. ст. 9.1 Федерального закона от 14 июня 1994 г. № 5-ФЗ «О порядке опубликования и вступле­ния в силу федеральных конституционных законов, федеральных законов, актов палат Федерального Собрания» (в ред. от 1 мая 2019 г.). ↑

4. Следует отметить, во-первых, дискуссионность использования термина «презумп­ция» применительно к знанию закона. Многими авторами небезосновательно утверж­дается, что в действительности речь идет о юридической фикции (см., например: Горя­чев И.Н. Презумпция знания закона и принцип несущественности юридической ошибки в уголовном праве России: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2010. С. 14; Старовойтова Е.И. Презумпция знания закона в избирательном законодательстве Рос­сийской Федерации // Избирательное право. 2008. № 2(10). С. 2). Во-вторых, названное правило не является абсолютным, и в некоторых случаях незнание закона может осво­бождать от ответственности (см., например: Дорогин Д.А. Разновидности юридической ошибки, исключающей уголовную ответственность // Lex russica. 2019. № 8. С. 74—85). В-третьих, несмотря на, возможно, несколько спорные основания действия презумп­ции (фикции) знания закона, очевидно, что без нее обойтись невозможно — по край­ней мере на современном этапе развития права, общества и государства: слишком вы­соки будут издержки, связанные, например, с необходимостью доказывания того фак­та, что тот или иной гражданин действительно знал или должен был знать содержание законов. В то же время нельзя не заметить, что наличие огромного массива норматив­ных актов, принятие бесчисленного множества поправочных законов не просто осла­бляет и без того малопрочную опору презумпции (фикции) знания законов, но и пре­вращает последнюю в явление нелепое и смехотворное. ↑

5. Абзац восьмой п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 27 марта 2012 г. № 8-П. ↑

6. Абзац второй п. 4.2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 27 марта 2012 г. № 8-П. ↑

7. Контрольный список вопросов для оценки соблюдения верховенства права: Ис­следование № 711/2013 (Страсбург, 18 марта 2016 г.) (CDL-AD(2016)007). С. 18 (п. 57) («…решения судов могут устанавливать, уточнять и разъяснять закон…»). ↑

8. Абзац второй п. 29 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 15 ноября 1996 г. по делу «Кантони (Cantoni) против Франции» (жалоба № 17862/91); абзац третий п. 28 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 24 апреля 1990 г. по делу «Крюслен (Kruslin) против Франции» (жалоба № 11801/85). ↑

9. См., например: п. 65 и 66 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 16 апреля 2013 г. по делу «Фазлийский (Fazliyski) против Болгарии» (жа­лоба № 40908/05); п. 90 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 28 июня 1984 г. по делу «Кэмпбелл (Campbell) и Фелл (Fell) против Соединенного Ко­ролевства» (жалобы № 7819/77, 7878/77). ↑

10. См., например: Калентьева Т.А. Информационная доступность судебных актов: миф или реальность? // Вестник Волжского университета им. В.Н. Татищева. 2018. Т. 1. № 2. С. 180-183. ↑

11. Роскомнадзор заблокировал сайт «Росправосудие» по жалобе о распространении персональных данных (18 июля 2018 г.). ↑

12. См. перечень персональных данных применительно к судебным актам ч. 3 и 4 ст. 15 Фе.дерального закона от 22 декабря 2008 г. № 262-ФЗ «Об обеспечении досту­па к информации о деятельности судов в Российской Федерации» (в ред. от 29 июля 2017 г.). ↑

13. Контрольный список вопросов для оценки соблюдения верховенства права: Ис­следование № 711/2013 (Страсбург, 18 марта 2016 г.) (CDL-AD(2016)007). С. 18 (п. 58). ↑

14. См., например: абзац второй п. 67 описательно-мотивировочной части Постанов­ления ЕСПЧ от 2 августа 1984 г. по делу «Мейлоун (Malone) против Соединенного Ко­ролевства» (жалоба № 8691/79); п. 64 описательно-мотивировочной части Постанов­ления ЕСПЧ от 27 января 2015 г. по делу «Рохлена (Rohlena) против Чешской Респуб­лики» (жалоба № 59552/08). ↑

15. См., например, абзац четвертый п. 3 описательно-мотивировочной части Поста­новления КС РФ от 6 декабря 2011 г. № 27-П. ↑

16. См., например, абзац первый п. 8 Постановления КС РФ от 25 февраля 2019 г. № 12-П. ↑

17. См., например, абзац третий п. 5 описательно-мотивировочной части Постанов­ления КС РФ от 27 мая 2008 г. № 8-П. ↑

18. Елинский А. Конституционное измерение уголовного права // Сравнительное кон­ституционное обозрение. 2012. № 3(88). С. 165; ВарламоваН.В. Принцип правовой опре­деленности как выражение социального назначения права. С. 166. ↑

19. Абзац первый п. 5.1 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 27 мая 2008 г. № 8-П. ↑

20. Абзац второй п. 3.4 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 13 июля 2010 г. № 15-П; см. также абзац восьмой п. 3 Постановления КС РФ от 10 февраля 2017 г. № 2-П. ↑

21. Пионтковский А.А. Уголовно-правовые воззрения Канта, А. Фейербаха и Фихте (= Ученые труды ВИЮН. Вып. I). М.: Юрид. изд-во ВИЮН, 1940. С. 101. ↑

22. Krefi C. Nulla Poena Nullum Crimen Sine Lege // Max Planck Encyclopedia of Public International Law. Para. 1. Развернутая трактовка данного принципа не чужда и ЕСПЧ (см., например: п. 90—94 Особого мнения судьи Пауло Пинто де Альбукерке по Поста­новлению ЕСПЧ от 4 декабря 2018 г. по делу «Ильнзеер (Ilnseher) против Германии» (жалобы № 10211/12 и 27505/14); п. 6 Совместного частично не совпадающего особо­го мнения судей Пауло Пинто де Альбукерке и Ксении Туркович по Постановлению ЕСПЧ от 27 марта 2014 г. по делу «Матыцина (Matytsina) против Российской Федера­ции» (жалоба № 58428/10); п. 154 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 20 октября 2015 г. по делу «Василяускас (Vasiliauskas) против Литвы» (жалоба № 35343/05)). В мировой практике, кроме того, встречаются и другие вариации прин­ципа nullum crimen (poena) sine lege (см.: Gallant K. The Principle of Legality in Interna­tional and Comparative Criminal Law. Cambridge University Press, 2008. P. 12-13 https:// doi.org/10.1017/CBO9780511551826). ↑

23. Впрочем, Россия в этом плане не исключение: таково регулирование в большин­стве государств. Тем не менее есть и обратные примеры, когда требование lex certa фик­сируется в позитивном праве, причем даже не в законе, а в конституции (см., напри­мер: абзац девятый ч. 3 ст. 19 Конституции Республики Чили; ч. 1 ст. 7 Конституции Греческой Республики). ↑

24. Леони Б. Свобода и закон / Пер. с англ. В. Кошкина; Под ред. А. Куряева. М.: ИРИСЭН, 2008. С. 115. ↑

25. Там же. С. 98. ↑

26. Контрольный список вопросов для оценки соблюдения верховенства права: Ис­следование № 711/2013 (Страсбург, 18 марта 2016 г.) (CDL-AD(2016)007). С. 19 (п. 60). ↑

27. Абзац второй п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 29 января 2004 г. № 2-П; абзац четвертый п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 3 июня 2004 г. № 11-П. ↑

28. См., например, абзац третий п. 4 описательно-мотивировочной части Постанов­ления КС РФ от 24 мая 2001 г. № 8-П. ↑

29. КС РФ апеллировал к требованию стабильности при рассмотрении дел, связан­ных с различными отраслями права. Так, например, в одном деле Суд связал предска­зуемость законодательства о налогах и сборах с созданием «предпосылок] для кон­ституционно-правового режима разумной стабильности условий хозяйствования, при котором налогоплательщики, действующие добросовестно, должны получать государственную защиту от рисков, создаваемых публичной властью, и в том числе от внезапных изменений налогового законодательства, не позволяющих налогопла­тельщикам своевременно подготовиться к изменяющимся условиям осуществления предпринимательской деятельности» (абзац шестой п. 3 описательно-мотивировоч­ной части Постановления КС РФ от 28 февраля 2019 г. № 13-П). В других делах Суд обращает внимание на необходимость обеспечения стабильности процессуального за­конодательства (см.: п. 9 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 5 февраля 2007 г. № 2-П; абзац четвертый п. 4 Постановления КС РФ от 12 июля 2018 г. № 31-П). Реже Суд формулирует требование стабильности именно как универ­сальное (см. абзац первый п. 4.2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 27 марта 2012 г. № 8-П («…изменение законодателем ранее установленных условий реализации прав и свобод должно осуществляться с соблюдением принци­па поддержания доверия граждан к закону и действиям государства, который пред­полагает сохранение разумной стабильности правового регулирования и недопусти­мость внесения произвольных изменений в действующую систему норм…»); см. так­же абзац девятый п. 3 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 15 февраля 2019 г. № 10-П). ↑

30. Абзац четвертый п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 14 мая 2013 г. № 9-П; абзац третий п. 4.1 описательно-мотивировочной части Поста­новления КС РФ от 23 апреля 2004 г. № 9-П. ↑

31. Там же. ↑

32. Абзац четвертый п. 4.2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 6 февраля 2014 г. № 2-П. ↑

33. Абзац второй п. 4.1 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 20 апреля 2010 г. № 9-П. ↑

34. Абзац первый п. 3.2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 15 февраля 2016 г. № 3-П. ↑

35. См., например, абзац третий п. 2.2 описательно-мотивировочной части Опреде­ления КС РФ от 18 сентября 2014 г. № 1819-О. ↑

36. Наумов А.В. Российское уголовное право. Общая часть: курс лекций. 6-е изд., пе- рераб. и доп. М.: Проспект, 2018. С. 763. ↑

37. Мораторий или дискуссия: как остановить «бешеный принтер» законодательства (13 февраля 2017 г.). ↑

38. См.: Олейник О.М. Формирование правовой определенности и стабильности в сфе­ре государственного контроля (надзора) за бизнесом // Закон. 2016. № 11 (СПС «Кон- сультантПлюс»). ↑

39. Там же. ↑

40. Статья 10 Федерального закона от 7 мая 2013 г. № 104-ФЗ «О внесении изменений в Бюджетный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Рос­сийской Федерации в связи с совершенствованием бюджетного процесса». ↑

41. Федеральный закон от 28 декабря 2016 г. № 497-ФЗ «О внесении изменения в ста­тью 3 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации». ↑

42. В то же время, если законопроект, имеющий самостоятельный предмет регу­лирования, предусматривает внесение изменение в БК РФ, УК РФ и (или) УПК РФ, КоАП РФ, ГК РФ, ТК РФ, «Совет Государственной Думы по предложению профиль­ного комитета принимает решение о возвращении законопроекта его инициатору» (ч. 6—7.3 ст. 108 Регламента Государственной Думы Федерального Собрания Россий­ской Федерации (приложение к Постановлению Государственной Думы Федерально­го Собрания Российской Федерации от 22 января 1998 г. № 2134-II ГД). Таким обра­зом, по не слишком понятным причинам поправочные оговорки в одних случаях были прямо включены в тексты российских кодексов, а в других «удостоились» лишь закре­пления на уровне Регламента Государственной Думы. ↑

43. Если и вводить подобные нормы, то не точечно в кодексы, а путем принятия зако­на о законах (закона о нормативных правовых актах в Российской Федерации) с пред­шествующей ему детальной проработкой вопросов иерархии нормативных правовых актов, соотношения различных коллизионных норм, влияния нарушения поправочных оговорок на действительность законов и пр. Между тем существует большое количество проектов закона о законах (см., например, проект федерального закона «О норматив­ных правовых актах в Российской Федерации» (подготовлен Министерством юстиции Российской Федерации); см. также: О нормативных правовых актах в Российской Фе­дерации (инициативный проект федерального закона). 5-е изд., перераб. и доп. / Рук. авт. коллектива Т.Я. Хабриева, Ю.А. Тихомиров. М.: ИЗиСП, 2019). ↑

44. Основные положения гражданского права: постатейный комментарий к ста­тьям 1—16.1 Гражданского кодекса Российской Федерации [Электронное издание. Ре­дакция 1.0] / Отв. ред. А.Г. Карапетов. М.: М-Логос, 2020. С. 365-366 (авторы коммен­тария к ст. 3 — А.Г. Карапетов, С.В. Сарбаш). ↑

45. Основные положения гражданского права: постатейный комментарий к ста­тьям 1—16.1 Гражданского кодекса Российской Федерации [Электронное издание. Ре­дакция 1.0] / Отв. ред. А.Г. Карапетов. С. 365-366 (авторы комментария к ст. 3 — А.Г. Ка­рапетов, С.В. Сарбаш). ↑

46. Пункт 45 ст. 1, ч. 1 ст. 8 Федерального закона от 7 декабря 2011 г. № 420-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные за­конодательные акты Российской Федерации». ↑

47. Пункт 2 ст. 1 Федерального закона от 28 июля 2012 г. № 141-ФЗ «О внесении из­менений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации». ↑

48. В пояснительной записке к первому законопроекту указывалось: «Оскорбление и клевета по степени общественной опасности… более соответствуют деяниям, пред­усмотренным Кодексом Российской Федерации об административных правонаруше­ниях, нежели Уголовным кодексом Российской Федерации…» (Пояснительная записка к проекту федерального закона «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации» (законопроект зарегистрирован и направлен Председателю Государственной Думы 7 июня 2011 г.)), в связи с чем предлагалось эти деяния декриминализировать. Но уже в составленной че­рез полгода пояснительной записке изложена диаметрально противоположная позиция: «существующие меры защиты чести и достоинства личности, закрепленные в Кодек­се Российской Федерации об административных правонарушениях. регламентирую­щие законодательные положения о клевете и оскорблении в полной мере недостаточ­ны» (Пояснительная записка к проекту федерального закона «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Рос­сийской Федерации» (законопроект зарегистрирован и направлен Председателю Госу­дарственной Думы 6 июля 2012 г.)). Комментарии, как говорится, излишни. Интерес­но, что «оскорбление» не исчезло из УК РФ полностью. Так, по-прежнему существует «оскорбление чувств верующих» (ч. 1 ст. 148 УК РФ), «оскорбление участников судеб­ного разбирательства», а равно «оскорбление судьи, присяжного заседателя или ино­го лица, участвующего в отправлении правосудия» (ч. 1 и 2 ст. 297 УК РФ), «публичное оскорбление представителя власти» (ст. 319 УК РФ), «оскорбление одним военнослу­жащим другого», «оскорбление подчиненным начальника» (ч. 1 и 2 ст. 336 УК РФ). Как представляется, подобная «декриминализация» не только является половинчатой и не­последовательной, но и нарушает принцип равенства (ст. 4 УК РФ). ↑

49. Наумов А.В. Указ. соч. С. 767. ↑

50. Абзац восьмой п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 23 апреля 2004 г. № 9-П. ↑

51. Абзац девятый п. 2, абзацы третий и четвертый п. 3 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 23 апреля 2004 г. № 9-П. ↑

52. Абзац третий п. 4.1 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 23 апреля 2004 г. № 9-П. ↑

53. Абзац шестой п. 3.2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 14 июля 2005 г. № 8-П. ↑

54. Абзац первый п. 4.2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 23 апреля 2004 г. № 9-П. ↑

55. Подпункт «д» п. 1 ст. 3 Федерального закона от 18 июля 2011 г. № 239-ФЗ «О вне­сении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с совершенствованием правового положения автономных учреждений». ↑

56. Известна в этом отношении позиция Аппарата Государственной Думы Россий­ской Федерации: «Наименование законопроекта отражает его содержание и основной предмет правового регулирования. Наименование должно быть точным, четким и мак­симально информационно насыщенным, правильно отражать предмет правового ре­гулирования с тем расчетом, чтобы исполнители могли по наименованию законодатель­ного акта определить его основное содержание, легко запомнить, при необходимости быстро отыскать» (абзац первый п. 1 Методических рекомендаций по юридико-тех­ническому оформлению законопроектов (направлены письмом Аппарата Государ­ственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации от 18 ноября 2003 г. № вн2-18/490). Ссылки на это положение начали появляться в том числе в особых мне­ниях судей КС РФ (см., например, абзац второй п. 1.1 Особого мнения судьи Г.А. Гад­жиева по Постановлению КС РФ от 28 марта 2017 г. № 10-П). ↑

57. См. п. 1 ст. 2 Федерального закона от 5 апреля 2013 г. № 33-ФЗ «О внесении из­менений в статью 32.4 Кодекса Российской Федерации об административных право­нарушениях и статьи 1 и 5 Федерального закона «Об исполнительном производстве»». Данным Федеральным законом в ст. 1 Федерального закона об исполнительном произ­водстве была включена ч. 3, допустившая регулирование условий и порядка исполнения отдельных судебных актов иными федеральными законами. Примечательно, что указан­ная новелла появилась в тексте соответствующего законопроекта лишь к третьему чте­нию и позиционировалась лишь как корреспондирующая проектируемой норме ст. 32.4 КоАП РФ (см.: Таблица поправок, рекомендуемых к принятию (Комитет Государствен­ной Думы по конституционному законодательству и государственному строительству)). ↑

58. Raitio J. Op. cit. P. 200; Контрольный список вопросов для оценки соблюдения верховенства права: Исследование № 711/2013 (Страсбург, 18 марта 2016 г.) (CDL- AD(2016)007). С. 19 (п. 61). ↑

59. C-120/86, J. Mulder v. Minister van Landbouw en Vissery, [1988] ECR I-02321. ↑

60. Ibid., paras. 24-26. ↑

61. Ibid., paras. 27, 28. ↑

62. Пункт 102 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 25 июня 2009 г. по делу «Лийвик (Liivik) против Эстонии» (жалоба № 12157/05). ↑

63. Там же. ↑

64. Абзац первый п. 2.2 описательно-мотивировочной части Определения КС РФ от 12 июля 2006 г. № 267-О. ↑

65. Там же. ↑

66. См., например, Определение ВАС РФ от 29 октября 2010 г. № ВАС-11884/10 по де­лу № А78-5642/2009. ↑

67. Определения СКЭС ВС РФ от 6 марта 2018 г. № 308-КГ17-14457 по делу № А53- 18839/2016, от 19 июля 2019 г. № 305-КГ18-17303 по делу № А40-232515/2017; Кассаци­онное определение Судебной коллегии по административным делам ВС РФ от 10 апреля 2019 г. № 51-КА19-1. Примерно такую же позицию занимает Суд ЕС, посчитавший, что даже двух лет может быть вполне достаточно для формирования у лица законных ожи­даний в связи с отсутствием у властей каких-либо претензий к правомерности его дея­тельности (см.: C-344/85, Ferriere San Carlo v. Commission, [1987] ECR I-04435, para. 13). Восприятие европейских подходов не может не радовать. ↑

68. Исполинов А. С. Решение Коллегии ВС РФ по делу Apple Watch и международное право. Комментарий к Определению Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 20.09.2017 № 305-КГ17-3138 // Вестник экономического правосудия Россий­ской Федерации. 2017. № 11. С. 4. ↑

69. Определение СКЭС ВС РФ от 20 сентября 2017 г. № 305-КГ17-3138 по делу № А40-32818/2016. ↑

70. Одновременно принцип защиты инвестора от неблагоприятных изменений за­конодательства является случаем ультраактивности, т.е. применения закона, уже утра­тившего силу, к последующим отношениям, и, следовательно, исключением из обще­го правила действия закона во времени. ↑

71. В судебной практике указанный принцип иногда прямо так и называется (см. п. 8 информационного письма Президиума ВАС РФ от 18 января 2001 г. № 58 «Обзор практики разрешения арбитражными судами споров, связанных с защитой иностран­ных инвесторов»). ↑

72. Следует сказать, что идея, лежащая в основе «дедушкиной оговорки», проявляет себя не только в области инвестиционного права. Так, ст. 422 ГК РФ устанавливает неприменимость по общему правилу положений вновь принятых законов к ранее за­ключенным договорам. При этом под «новыми обязательными для сторон правилами» понимаются не только императивные, но и диспозитивные нормы. См.: Договорное и обязательственное право (общая часть): постатейный комментарий к статьям 307—453 Гражданского кодекса Российской Федерации [Электронное издание. Редакция 1.0] / Отв. ред. А.Г. Карапетов. М.: М-Логос, 2017. С. 835-837 (авторы комментария к ст. 422 — А.Г. Карапетов, М.А. Церковников). ↑

73. Хабибулина Г.Р. Принцип поддержания доверия граждан к закону и действиям го­сударства в практике конституционных (уставных) судов субъектов // Вестник эконо­мики, права и социологии. 2018. № 4. С. 178; Павлисова Т.Е., Ембулаева Н.Ю. Принцип поддержания доверия к закону и действиям государства (защиты законных ожиданий) в российском праве: проблемы и перспективы // Право и политика. 2018. № 4. С. 1—10. ↑

74. Абзац третий п. 4 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 24 мая 2001 г. № 8-П. ↑

75. Кроме того, КС РФ прямо указал, что «требовани[я] поддержания доверия к за­кону и стабильности гражданских правоотношений» составляют «ядро принципа пра­вовой определенности, имеющего универсальное значение в отношениях государства и индивида» (абзац пятый п. 5 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 17 января 2019 г. № 4-П). ↑

76. Лейст О.Э. Указ. соч. С. 97-98. ↑

77. Абзац первый п. 4 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 22 апреля 2014 г. № 12-П. ↑

78. Абзац десятый Решения КС РФ от 1 октября 1993 г. № 81-р. ↑

79. В равной мере позиции КС РФ об обратной силе распространяются также и на действие во времени правовых позиций высших судов (см., например: п. 4 и 5 опи­сательно-мотивировочной части, п. 1 резолютивной части Постановления КС РФ от 21 января 2010 г. № 1-П; п. 6 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 11 декабря 2014 г. № 32-П). ↑

80. Это правило имеет давнюю историю и, как и запрет на придание обратной силы «ухудшающим» законам, вряд ли нуждается в комментировании. ↑

81. Абзац третий п. 3.1 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 15 февраля 2016 г. № 3-П. Данная позиция была сформулирована КС РФ и ранее (см. абзац десятый Решения КС РФ от 1 октября 1993 г. № 81-р). ↑

82. Подпункт «а» п. 32 ст. 3 Федерального закона от 12 марта 2014 г. № 35-ФЗ «О вне­сении изменений в части первую, вторую и четвертую Гражданского кодекса Россий­ской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации». Согласно ч. 1 ст. 7 данного Федерального закона он вступил в силу с 1 октября 2014 г. Суд апелляционной инстанции же рассматривал дело 15 октября 2014 г., т.е. после вступления названного Федерального закона в действие. ↑

83. Часть 7 ст. 7 Федерального закона от 12 марта 2014 г. № 35-ФЗ «О внесении изме­нений в части первую, вторую и четвертую Гражданского кодекса Российской Федера­ции и отдельные законодательные акты Российской Федерации». ↑

84. Определение СИП от 12 февраля 2015 г. № С01-113/2013 по делу № А76- 13283/2012. ↑

85. Абзац четвертый п. 2 описательно-мотивировочной части Определения КС РФ от 2 июля 2015 г. № 1539-О. ↑

86. Абзац тринадцатый п. 3 описательно-мотивировочной части Определения КС РФ от 2 июля 2015 г. № 1539-О. ↑

87. Рассказова Н.Ю. Действие актов гражданского законодательства во времени // Арбитражные споры. 2019. № 2 (СПС «КонсультантПлюс»). ↑

88. Абзац седьмой п. 5 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 21 января 2010 г. № 1-П. ↑

89. Основные положения гражданского права: постатейный комментарий к ста­тьям 1 — 16.1 Гражданского кодекса Российской Федерации [Электронное издание. Редакция 1.0] / Отв. ред. А.Г. Карапетов. С. 392-393 (автор комментария к ст. 4 — М.А. Церковников). ↑

90. Из этого исходит большинство специалистов (см., например: Арбитражный про­цесс: Учебник / Отв. ред. В.В. Ярков. 6-е изд., перераб. и доп. М.: Инфотропик Ме­диа, 2014. С. 31 (автор гл. 2 — В.В. Ярков); Гражданский процесс: Учебник / Под ред. А. Мусина, Н.А. Чечиной, Д.М. Чечота. 3-е изд., перераб. и доп. М. ПБОЮЛ Гри- женко, 2001. С. 14 (автор гл. I — Д.М. Чечот)). ↑

91. Курс уголовного процесса / Под ред. Л.В. Головко. 2-е изд., испр. М.: Статут, 2017. 252-253 (автор гл. 6 — Н.В. Ильютченко). ↑

92. См. п. 7 Постановления Пленума ВС РФ от 9 июля 2019 г. № 26. Отдельную про­блему составляет также ретроспективность судебного правотворчества: выработанная в практике позиция применяется к отношениям, возникшим до ее появления. Хотя ретроспективность и является во многом феноменом неизбежным, строго говоря, она серьезным образом подрывает правовую определенность. В связи с этим в литерату­ре предлагается при придании правовой позиции суда обратной силы учитывать ряд критериев: наличие у участников оборота четких регулятивных ожиданий; качество и степень влияния новой позиции на прежние отношения; балансирование возможных негативных последствий с позитивными результатами ретроспективности; от­расль права (см.: Верещагин А.Н., Карапетов А.Г., Тай Ю.В. Пути совершенствования правотворческой деятельности Высшего Арбитражного Суда РФ // Вестник ВАС РФ. 2013. № 6. С. 72-73). ↑

93. Пункт 28 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 4 ноября 2010 г. по делу «Эйдельман (Eydelman) и другие «пенсионеры-эмигранты» против Рос­сийской Федерации» (жалобы № 7319/05, 9992/07 10359/07, 13476/07, 3565/08, 10628/08, 33904/08, 33918/08, 40058/08, 42112/08, 42115/08 и 60792/08). ↑

94. Пункт 52 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 24 июля 2003 г. по делу «Рябых (Ryabykh) против Российской Федерации» (жалоба № 52854/99). ↑

95. Пункты 61 и 62 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 28 октября 1999 г. по делу «Брумареску (Brumarescu) против Румынии» (жалоба № 28342/95). ↑

96. Рехтина И.В. Правовая определенность (res judicata) в истории права Древнего Ри­ма // История государства и права. 2011. № 22 (СПС «КонсультантПлюс»). ↑

97. Рехтина И.В. Предпосылки принципа правовой определенности (res judicata) в ис­точниках права Древней Руси X-XVI вв. // История государства и права. 2014. № 15 (СПС «КонсультантПлюс»). ↑

98. См., например: Сахнова Т.В. Курс гражданского процесса. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Статут, 2014. С. 503; Князев А.А. Законная сила судебного решения: Дис. … канд. юрид. наук. М., 2004. С. 18-19. КС РФ прямо указывал, что «[и]менно судебная власть, независимая и беспристрастная по своей природе, играет решающую роль в государ­ственной защите прав и свобод человека и гражданина, и именно суд окончательно раз­решает спор о праве, чем предопределяется значение судебных решений как государ­ственных правовых актов, выносимых именем Российской Федерации и имеющих об­щеобязательный характер…» (абзац второй п. 2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 8 ноября 2012 г. № 25-П). ↑

99. Пункт 52 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 24 июля 2003 г. по делу «Рябых (Ryabykh) против Российской Федерации» (жалоба № 52854/99). ↑

100. Пункт 28 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 4 ноября 2010 г. по делу «Эйдельман (Eydelman) и другие «пенсионеры-эмигранты» против Рос­сийской Федерации» (жалобы № 7319/05, 9992/07 10359/07, 13476/07, 3565/08, 10628/08, 33904/08, 33918/08, 40058/08, 42112/08, 42115/08 и 60792/08). ↑

101. Пункт 38 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 23 ию­ля 2009 г. по делу «Сутяжник (Sutyazhnik) против Российской Федерации» (жалоба № 8269/02). ↑

102. Пункт 52 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 24 июля 2003 г. по делу «Рябых (Ryabykh) против Российской Федерации» (жа­лоба № 52854/99); п. 25 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 18 ноября 2004 г. по делу «Праведная (Pravednaya) против Российской Федера­ции» (жалоба № 69529/01). ↑

103. Пункт 22 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 1 апреля 2010 г. по делу «Царева (Tsareva) против Российской Федерации» (жалоба № 43327/02). ↑

104. Абзац третий п. 9.2 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 5 февраля 2007 г. № 2-П. ↑

105. Пункт 1 резолютивной части Постановления КС РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П. ↑

106. Абзац седьмой п. 3.1 описательно-мотивировочной части Постановления КС РФ от 11 мая 2005 г. № 5-П. ↑

107. Определение СКЭС ВС РФ от 10 декабря 2019 г. № 305-ЭС19-20584 по делу № А40-127011/2018 (отменено Постановлением Президиума ВС РФ от 17 июня 2020 г. № 381-ПЭК19 по иным основаниям). ↑

108. Там же. ↑

109. Кулакова В.Ю. Правовая определенность судебного решения в свете реализации права на судебную защиту в суде кассационной инстанции // Законы России: опыт, анализ, практика. 2014. № 7 (СПС «КонсультантПлюс»); Султанов А.Р. Европейские правовые стандарты, уроки истории и правоприменительная практика. М.: Статут, 2012. С. 176-177. ↑

110. Султанов А.Р. Европейские правовые стандарты, уроки истории и правоприменительная практика. С. 177. ↑

111. См., например: Пудовочкин Ю.Е., Бабаев М.М. Динамизм и стабильность судебной практики // Журнал российского права. 2019. № 7 (СПС «КонсультантПлюс»). ↑

112. Данный принцип имеет тесную связь с res judicata (см.: Дикарев И.С. Указ. соч. С. 41–44; Lelieur J. Op. cit. P. 201). ↑

113. Егоров А.В. Исковая давность по требованиям о привлечении к субсидиарной ответственности при банкротстве // Вестник гражданского права. 2018. Т. 18. № 4 (СПС «КонсультантПлюс»); см. также п. 22 описательно-мотивировочной части Постановления ЕСПЧ от 7 июля 2009 г. по делу «Станьо (Stagno) против Бельгии» (жалоба № 1062/07). ↑