Для конституционно развитого правового сознания любое злоупотребление правом является очевидным. Интуиция безусловной порочности цели, намерения, результата, которого стремится достичь действующее лицо, их недопустимости, а равно и несправедливости, неправосудности актов, допускающих такие последствия, не может сбрасываться со счетов как нечто юридически несостоятельное. Такая интуиция является предпосылкой конституционно обоснованных действий и правоприменительных решений при злоупотреблении правом. Однако научная и профессиональная достоверность соответствующих оценок предполагает отсылку к понятию, определению, отражающему сущность явления.

С позиций конституционного правопонимания наиболее общим образом злоупотребление правом может быть определено как недобросовестное деяние, направленное на осуществление намерений (целей), противных идее конституционного правопорядка, включая несправедливое (неконституционное) приобретение благ посредством: 1) нарушения конституционных принципов правопользования в их актуальном (казуально-ситуационном) сочетании; 2) нарушения основных прав и свобод человека и гражданина (в значении, коренным образом отличном от позитивистского понимания правонарушения); 3) деформации (умаления) конституционных ценностей в силу фактического нарушения их актуального конституционного баланса.

Недобросовестность является сущностным признаком злоупотребления правом и фактически синонимом неконституционное. Принцип (требование) добросовестности, в свою очередь, относится к числу системообразующих интерпретированных принципов конституционного правопользования наряду с принципами справедливости, равенства и разумности. Эти принципы последовательно конкретизируются Конституционным Судом РФ, а также Европейским Судом по правам человека. Например, для журналистов, пользующихся свободой выражения мнения, принцип добросовестности был конкретизирован в плане ответственности и обязанности при ведении репортажей по вопросам, представляющим общественный интерес, обеспечить правдивую и достойную доверия сообщаемую информацию. Подробнее о требовании (и презумпции) добросовестности будет сказано в следующем параграфе настоящей главы.

В ряду категорий и средств, позволяющих выявлять злоупотребления правом и противодействовать им, стоит справедливость. При этом речь идет о конституционной справедливости, не сводимой к принципу формального равенства и выступающей общим требованием и целью конституционного правопользования и его опосредования.

Говоря о справедливости, как правило, прибегают к отсылочным примерам, часто развернутым, «бланкетным» композициям (дефинициям). Например, Дж. Ролз, автор одного из наиболее модных западных исследований, использует предельно неопределенную, изоморфную конструкцию «справедливости как честности»^[1]. В современной отечественной литературе заслуживают внимания представления о справедливости как идеальной форме выражения «интегративистской цели государства» на основе признания взаимной ценности субъектов социально-политического общения и соразмерной реализации их возможностей^[2]. Искомое качество «интегрированной целостности» вполне согласуется с требованием добросовестного пользования полномочиями, а также негативного и позитивного компонентов статуса личности. Только освобожденная от интенции эгоизма и своекорыстия экономическая свобода может проявлять себя социально ответственным образом. Только разумно и честно сформулированные социальные притязания могут быть надлежащим образом обеспечены.

Достоверно конституционная справедливость устанавливается в каждом конкретном случае, при принятии казуальных решений на основе конституционно контекстуальных (по смыслу и содержанию) оценочных суждений. Это объясняется уникальным своеобразием и Конституции РФ, которая является не только нормативным правовым актом, и конституционных отношений, которые не могут рассматриваться как исключительно правовые. Цельность (континуальность) конституционного соглашения выражает уникальную связанность всех обладателей конституционных прав и свобод (народ как социальногосударственную общность) совокупными (конвенциальными) началами высшего порядка совместной жизни. В России к числу таковых относится вера в добро и справедливость, ментально укорененная в культурных традициях нашей страны. Злоупотреблять основными правами и свободами, а равно и властными полномочиями — значит жить вопреки такой вере.

Говоря о том, что злоупотребление правом связано с нарушением конституционных принципов, нужно учитывать следующее. Принципы — исходный («генетический») материал права. К такому выводу неизбежно приходит любая продуманная до конца правовая теория. На этом же представлении основывается конституционное правопонимание. При этом все правовые принципы должны быть конституционными по сути, а значит, и все конституционные принципы являются — в данном аспекте — общеправовыми (конституционными). Конституционные принципы выражают и оформляют идею конституционного в правовом материале (правовой информации) независимо от вида источника правовых предписаний и его места в системе права. Они повсюду выполняют свое конституирующее назначение, но наиболее важны там, где выдвигаются аргументы, противопоставленные в контексте соотношений единичного и общего, частного и публичного. Здесь возникает необходимость обратиться к собственно конституционным принципам, которые в наиболее концентрированном виде выражают дух и смысл Конституции РФ и получают содержательное выражение в актах и правовых позициях Конституционного Суда РФ.

Среди принципов данного уровня выделяются те, которые нами предложено называть принципами опосредования конституционных прав и свобод человека и гражданина^[3]. Они образуют подсистему руководящих положений о допустимом нормативном и правоприменительном воздействии на лиц, пользующихся своими неотъемлемыми полномочиями. Такое воздействие обусловлено целью обеспечения конституционного баланса частных и публичных интересов, сохранения и приумножения конституционных ценностей. Одновременно и правообладатель (каждый человек и гражданин) должен знать, какими принципиальными (конституционными) требованиями ему необходимо руководствоваться, пользуясь своими неотчуждаемыми правами и свободами, даже в ситуации, когда государство не выдвигает каких-либо конкретизированных нормативных требований.

Среди разнообразных правовых коллизий возможны коллизии конституционных принципов. Однако в отличие от норм права конституционные принципы всегда сохраняют свое нормативное — правоограничивающее, праворегулирующее и правообеспечивающее — значение. Коллизия принципов не означает, что конкретное дело должно быть решено на основании одного из этих принципов, а остальные могут не учитываться.

Принципы — это основания для действий, а основание для действий не перестает быть таковым, даже если в данном конкретном случае какое-то другое основание более важно. Однако неизмененная формулировка принципа лишь в определенных случаях оказывается решающей. Американский теоретик Р. Дворкин назвал это сущностное качество принципов их весом^[4]. Благодаря этому свойству принципы нужно в каждом спорном случае (при наличии принципиальной правовой коллизии) взвешивать, чтобы принять правовое и справедливое, т. е. конституционное, решение. Правоприменители (судьи) должны принимать решения, основанные на самом лучшем понимании и взвешивании относящихся к делу принципов. Только такое правосудие можно считать подлинным (конституционным), и только оно способно обеспечить противодействие злоупотреблениям правом. Лицо, злоупотребляющее правом, независимо от того, насколько оно осознает данное обстоятельство, неверно соизмеряет актуальные конституционные принципы, недобросовестно учитывая лишь те из них, которые выгодны для него, и тем самым нарушает конституционный баланс основных требований.

Злоупотребления правом ведут и к специфическому нарушению баланса конституционных ценностей. Конституция РФ методологически основана на ценностном подходе^[5], и именно благодаря этому отечественная юридическая наука получила возможность достоверного осмысления правовых ценностей, их роли и значения для практики воздействия на общественные отношения и субъектов права. Категория конституционной ценности может быть выведена из смысла положений ч. 1 ст. 15, ч. 1 ст. 17, ст. 18 Конституции РФ. Посредством этой категории можно показать, почему, например, взаимообусловлены ключевые ценности свободы и ответственности, собственности и общественного блага, почему не конституируется эгоистически обособленное благо потребления или почему федеральный конституционный закон, выражающий нормативность определенных ценностей, не может вызывать внутреннего противодействия индивида, обладающего конституционным правосознанием. Только безоговорочное восприятие значения этой категории для правотворческой и правоприменительной практики позволяет добиваться воплощения конституционно должного в объективно сущем порядке.

Нормативность российских конституционных ценностей определяется в первую очередь природой и юридическими свойствами Конституции РФ как акта прямого действия и уникальной (нераздельной) природой ее текста. В преамбуле Основного закона РФ названы и утверждены ценности, без композиционно-целостного восприятия и развития которых нельзя уяснить содержание и ценностное значение основ конституционного строя, прав и свобод человека и гражданина, иных отраженных в конституционных разделах и главах юридических и жизненных благ и возможностей. Иначе говоря, для того чтобы некое благо могло считаться конституционной ценностью, оно должно «иметь свое место» (номинальное либо интерпретированное) в Конституции РФ. Конституционно-ценностная нормативность доступна каждому человеку и гражданину как субъекту общенародной целостности, а равно и каждому представителю публичной власти.

Наряду с прочими элементами конституционно-правовой системы конституционные ценности могут входить в противоречие друг с другом, порождая юридические и юридически значимые коллизии. К этому обстоятельству следует подходить спокойно и ответственно. Право — это не формула свободы (В. С. Нерсесянц), а конституционный интеграл справедливости, при «исчислении» которого невозможно обойтись без казуально-нормативного баланса ценностей (включая ценности свободы и формального юридического равенства). Однако для корректного преодоления выявляемых противоречий правовые ценности должны быть «помещены» в единое аксиологическое поле и одновременно в нормативное пространство должного.

В России соответствующая установка обусловлена тем, что высшей конституционной ценностью является человек, его неотчуждаемые и непосредственно действующие права и свободы. Но конституционная равноценность людей не безусловна. Конституционно равны люди, воспринимающие смысл и значение конституционных ценностей и признающие их конституционную нормативность, способные верить в добро и справедливость в национально-культурном контексте миропонимания и самоопределения. Конституционные ценности должны быть в основе своей духовными, хотя бы и относились они к самым обыденным и простым обстоятельствам человеческой жизни. Поэтому в системе российских конституционных ценностей особое композиционное значение получает достоинство человеческой личности как интеллектуально-духовное воплощение и осознание уникальности природы и назначения себя и каждого в «национальном проекте» реализации божественного (исторического) промысла. Такие люди не способны причинить вред другим, пользуясь своими правами и свободами.

Каждое основное право или свобода заключает в себе (содержательно-правовым образом) эталон и цель некоего жизненного блага (ценности). Их обретение и (или) сохранение составляют движущий фактор конституционной активности личности и, следовательно, никто не может быть отлучен от этих благ, т. е. не иметь определенной (в том числе в аксиологическом контексте) возможности пользоваться основными правами и свободами. Одновременно в целях исключения «разрыва» правовой коммуникации всякое индивидуальное благо мыслить как индивидуализированный элемент блага общего. Конституционные права и свободы, таким образом, нормативируют человеческое поведение. Как основные блага-возможности (ценности) даны каждому исключительно для целей добросовестного обретения непротивоправных (конституционных) благ и лишь в той мере, в какой устремленность к актуальным для него благам соответствует общепризнанным стандартам прав человека, уровню политического, социально-экономического и культурного развития государства, а также социальной (общенародной) заинтересованности в сохранении и преумножении иных конституционных ценностей. Лицо, злоупотребляющее правом или свободой, всегда пользуется им недобросовестно, и его несоразмерные притязания нарушают баланс конституционных ценностей. Кроме того, злоупотребление правом сопряжено с такими целями (намерениями), которые обусловлены неконституционными ценностями.

Конституционная заинтересованность также является необходимой предпосылкой правомерного поведения, а неконституционные интересы — признаком злоупотребления правом. Конституционное правопонимание включает аксиому сущностного единства (непротиворечия) публичных и частных интересов. Разумеется, у каждого юридически значимого интереса есть «свой» субъект. Однако для целей установления и обеспечения конституционного должного актуальны только конституционные интересы, частные или публичные.

Конституционный публичный интерес есть легально и легитимно сформулированный (законный) и охраняемый государством соразмерно его установленной ценности (в иерархии конституционных ценностей) общественный интерес либо интерес, признанный таковым в силу легальной конституционной интерпретации (оценки). Значение (статус) конституционных публичных интересов могут приобретать как государственные интересы, так и интересы, ассоциируемые с социальными группами, сообществами, более или менее локализованными по какому- либо критерию (признаку), включая, например, «интересы неопределенно широкого круга лиц», о которых говорит современное процессуальное законодательство.

Применительно к отдельному человеку важно последовательно различать основные права и свободы, с одной стороны, и интересы — с другой. Каждому человеку и гражданину принадлежат одни и те же (по смыслу и содержанию) неотчуждаемые права и свободы. Конституционные интересы различных лиц могут быть различны по содержанию, объему, интенсивности, только качественно оставаясь при этом тождественными, т. е. конституционными. Конституционные права и свободы могут быть ограничены; они, как правило, подвержены нормативному и правоприменительному регулированию. В обоих случаях необходимой предпосылкой надлежащего опосредования правопользования выступает определение конституционного баланса публичных и частных интересов. Но сами интересы при таком «взвешивании» опять-таки остаются одними и теми же (в смысле конституционности). «Ограниченный интерес», «урегулированный интерес» возможны только как другие интересы в сравнении с первоначально данными. Конституционными будут либо те, либо другие. Никакой интерес не может быть конституционным в определенной мере. Просто у любого лица могут быть одновременно и конституционные и неконституционные интересы, к которым и нужно подходить соответствующим образом.

При злоупотреблении правом решающие интересы их субъектов противопоставлены правовым (конституционным) целям и негативны либо безразличны по отношению к правовым (конституционным) ценностям. С объективной точки зрения такое поведение оказывается направленным на умаление (деформацию) конституционных ценностей посредством фактического утверждения их неконституционного баланса. Неконституционные интересы не могут поддерживаться и обеспечиваться правом, а деяния, обусловленные такой заинтересованностью, являются неправомерными.

Неконституционная заинтересованность субъекта злоупотребления правом не только предопределяет направленность его действий на неправомерное обретение благ (ценностей), но и характеризует общую неконституционность целей такого лица. В связи с этим следует учитывать, что в Основном законе РФ говорится о целях соразмерного ограничения прав и свобод человека и гражданина (ч. 3 ст. 55), а также о запрете для обладателей основных прав и свобод определенной целенаправленной деятельности (ч. 5 ст. 13). Аналогичные конституционные цели могут быть выведены и из других положений. Так, в ч. 3 ст. 44 Конституции РФ подразумевается цель сохранения исторического и культурного наследия, в ч. 3 ст. 35 говорится о цели обеспечения государственных нужд, а в ч. 2 ст. 34 фактически утверждается недопустимость целей монополизации и недобросовестного предпринимательства. Особое же целеполагающее значение для проблематики публично-властных злоупотреблений правом имеет ст. 18 Конституции РФ. Именно отступление от заявленной здесь цели характеризует соответствующие деяния в первую очередь.

Конституционная диалектика целей и средств (условий) их обретения, сохранения и возрастания позволяет рассматривать сами права и свободы человека и гражданина как средства, пользование которыми обеспечивает заключенные в них искомые блага как цели. К числу таких благ относятся жизнь, достоинство, безопасность, здоровье, свобода, первозданная (экологическая) и сотворенная для человека полнота сущего и многое другое. Противоположная этим ценностям целеустремленность (суицид, злоупотребление спиртными напитками, неоправданный риск и т. д.) говорит о злоупотреблениях правом.

Цели, как и интересы, допускают конституционное «взвешивание» и сбалансированное обеспечение. Например, в одном из решений Конституционного Суда РФ^[6] было отмечено, что к определенному моменту в России настолько снизилась эффективность исполнительного производства, что неисполнение и несвоевременное исполнение решений судов и иных уполномоченных органов создавало угрозу гарантиям государственной защиты конституционных прав и свобод, законности и правопорядка в целом. При таких обстоятельствах федеральный законодатель был вправе утвердить специальную норму, на основании которой на должника в случае виновного неисполнения им исполнительного документа имущественного характера в срок, установленный для его добровольного исполнения, налагается взыскание в виде штрафных санкций. Противодействие названной угрозе составляет в данном случае конституционную цель, а ограничивающая правопользование норма — средство ее достижения. До принятия нормативного решения соответствующее недобросовестное уклонение должника являлось злоупотреблением правом.

1. Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск. 1995. ↑

2. См.: Щербинин С. С. Проблема цели в теории государства: Авто- реф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2002. С. 16, 17. ↑

3. См.: Крусс В. И. Теория конституционного правопользования. ↑

4. См.: Моисеев С. В. «Понятие права» Герберта Харта // Харт Г. Л. А. Понятие права. Пер. с англ. / Под общ. ред. Е. В. Афонасина, С. В. Моисеева. СПб., 2007. С. 282-289. ↑

5. См.: Зорькин В. Д. Вступительная статья к Комментарию к Конституции Российской Федерации // Комментарий к Конституции Российской Федерации / Под ред. В. Д. Зорькина, Л. В. Лазарева. М., 2009. С. 27. ↑

6. Собрание законодательства Российской Федерации. 2001. № 32. Ст. 3412. ↑