В целом научная и практическая актуальность проблемы злоупотребления правом признается отечественной теорией права. Исключение составляют наиболее последовательные позитивисты, а также ученые, безоговорочно отождествляющие право с принципом формального равенства^[1]. При этом в учебниках по теории права используются преимущественно разработки ученых-цивилистов (позитивистского толка). В результате особо подчеркивается необходимость наличия у лица субъективного гражданского права, злоупотребление которым заключается в его использовании вопреки интересам других лиц или общества при формальном соблюдении установленных требований (запретов). В более «сложных» версиях говорят об осуществлении субъективных прав с использованием недозволенных конкретных форм в рамках дозволенного общего типа поведения либо в противоречии с его назначением или с доброй совестью. Как правило, такие злоупотребления называют гражданскими правонарушениями и связывают с умыслом управомоченного лица на причинение вреда. Иногда отмечается факультативное значение социальных (не юридических) последствий злоупотребления правом^[2].

Складывается парадоксальная и тревожная ситуация. С одной стороны, юридическая литература изобилует примерами злоупотреблений правом; растет число публикаций, затрагивающих такие вопросы в связи с отраслевыми исследованиями в различных областях частного и публичного права. С другой стороны, отраслевая специализация авторов мешает им слышать друг друга, а редкие попытки подступиться к сущности явления, дать ему развернутую содержательную характеристику и классифицировать нельзя признать убедительными. Стремление формально-логическим образом разрешить вопросы, выходящие за рамки аналитической юриспруденции, следование догме позитивизма часто приводят исследователей (людей преимущественно молодых) к противоречивым умозаключениям и выводам.

Рассматривая ключевые вопросы сущности и понятия злоупотребления правом, многие современные авторы (вслед за В. П. Грибановым) трактуют это явление как использование права во зло, на чем, собственно, и останавливаются^[3]. Другие принципиально отрицают целесообразность и юридического осмысления этико-философской категории «зло», и «абсурдного» поиска зла в праве. При этом и они вынуждены признавать недобросовестный характер соответствующих деяний, а значит, и необходимость определенных значений понятий «добро» и «совесть».

Для российского исследователя естественным в данном случае представляется обращение к русской этимологии. В Толковом словаре В. И. Даля находим: зло определяет двоякую духовную антитезу добра — умственную и нравственную; добро относится к истине и благу, зло — ко лжи и худу (плохому). И тут же читаем: всякое зло противно Божескому порядку^[4]. Если представить правопорядок как общественное состояние, не чуждое традиционным (религиозным) заповедям, то можно прямо утверждать, что злоупотребление правом имеет совокупным квалифицирующим признаком направленность против надлежащего (правильного и справедливого) порядка общественных отношений. Порядка, который для светского государства на современном юридическом языке может быть определен только как конституционный. Злоупотребление правом, таким образом, телеологически (по критерию цели) антиконституционно. Вслед за В. И. Далем и И. Кантом мы понимаем, что злоупотребляют благими по сути предметами. Злоупотребить чем-либо, в том числе правом, значит употреблять его во зло, на худое дело, во вред себе или другому, извратив назначение употребляемого. Причем злоупотреблением определяется как действие, так и его последствие^[5].

Онтологическая неопределенность влечет неясность (недоговоренность) ответов на вопросы о соотношении злоупотребления правом с другими формами социальной активности, его квалифицирующих признаках, содержании, связи с правовыми отношениями, средствах противодействия этому явлению. Любое известное теоретическое определение правонарушения заведомо неприменимо к злоупотреблению правом. Сказать, что злоупотребление правом — это не правонарушение или что его нельзя признавать правомерным поведением, недостаточно. Равным образом недопустимо манипулировать термином «неправовые» (действия, цели, средства), подразумевающим некое «очевидное» понимание права, на поверку оказывающееся отождествлением права и закона. Даже, например, применительно к эгоистическим побуждениям управомоченного субъекта нельзя просто сказать, что они противоречат природе права. Необходимо пояснить, какого именно права, и помнить при этом, что многие авторитетные ученые (особенно «успешные» практикующие юристы) с такой посылкой не согласятся.

Несостоятельность юридической науки всегда проявляется на нормативном уровне. Ключевое положение российской системы законодательства о злоупотреблении правом — в ст. 10 Гражданского кодекса РФ (далее — ГК РФ) — не критикует разве что ленивый. В этой статье законодатель объединил: классическую шикану (дословное воспроизведение § 226 Германского гражданского уложения), иные (неконкретизированные) формы злоупотребления правом, а также использование гражданских прав в целях ограничения конкуренции и комплексные экономические практики, определяемые понятием злоупотребления экономическим положением на рынке. Такая эклектическая конструкция действительно обесценивает юридическую значимость этого положения и ограничивает возможности по защите лиц, пострадавших от злоупотребления правом^[6].

Крайне редко в юридической литературе обозначается связь проблематики злоупотребления правом с положениями Конституции РФ. Иногда кажется, что это только на благо правовой теории. Например, цивилист Н. А. Ковалева предлагает считать, что норма ст. 10 ГК РФ «является регламентацией конституционного положения о необходимости безвредного осуществления права»^[7]. Остается предположить, что здесь подразумевается положение ч. 3 ст. 17 Конституции РФ.

Часто сугубо конституционные явления и критерии в соответствующих отраслевых и общетеоретических разработках предпочитают называть как-то иначе. К примеру, конституционные принципы определяют как общеправовые или универсальные (при этом иногда используют понятия «оговорка» или «клаузула»); основные права и свободы оказываются (по умолчанию) «просто» правами; конституционные интересы — интересами участников «цивилизованных рыночных отношений»; конституционные нормы — нормами объективного права; неконституционные решения — неправильными; неконституционные цели — общественно неприемлемыми (порицаемыми); конституционные ограничения прав человека — пределами осуществления субъективных прав.

Категория пределов осуществления субъективных прав имеет решающее значение для тех, кто понимает злоупотребление правом как осуществление субъективного права в противоречии с его назначением. Ее активно используют в работах и позитивистского и непозитивистского толка. В первом случае пределы ищут в установлениях закона, во втором — в определенной догме права, например в принципе формального равенства (равенства в свободе). Так или иначе, это означает признание функциональной подчиненности (предназначенности) субъективных прав. Например, Гражданский кодекс РСФСР 1922 г. устанавливал запрет на пользование субъективными гражданскими правами в противоречии с их социально-хозяйственным назначением, т. е. вопреки тому, ради чего (для чего) эти права давались субъекту. В Основах гражданского законодательства Союза ССР и республик 1961 г. субъективными гражданскими правами запрещалось пользоваться в противоречии с их назначением в социалистическом обществе в период развернутого строительства коммунизма.

Сегодня подобные нормативные формулировки исключаются. Однако если помнить не только о неотчуждаемых экономических правах и свободах каждого, но и о конституционных целях Российского государства как правового и социального, а также о конституционных принципах рыночной экономики, станет понятным, что и названными правами можно пользоваться только определенным образом, в соответствии с их конституционным назначением.

Многие авторы признают надуманность разграничения понятий «пределы субъективного права» и «пределы осуществления права», но и они при этом не апеллируют к Конституции РФ. Например, В. Емельянов справедливо подчеркивает, что применительно к определенному субъективному праву идеальная (нормативная) модель дозволенного поведения всегда остается единой, поэтому и говорить об ограничении субъективного права контрпродуктивно^[8].

Однако к этому необходимо добавить: всякая идеальная модель субъективного права есть уже некая ограниченная возможность, поскольку в современной конституционной ситуации они могут быть поняты только как конкретизированные на отраслевом либо институциональном уровне элементы однородно общей (композиционно целостной) содержательной возможности личностного самоопределения, а именно соответствующего основного, конституционного неотчуждаемого права или свободы человека и гражданина. Ограничиваются только конституционные права, в том числе в силу конституционного принципа недопустимости злоупотребления правом. Одним из первых указал на общеправовое (конституционно-правовое) значение данного принципа Г. А. Гаджиев^[9], и вывод этот подтвержден правовыми позициями Конституционного Суда РФ. Соответственно, главным признаком всякого злоупотребления правом должна полагаться его неконституционность, а достоверное осмысление связи таких деяний с реализацией тех субъективных прав, из отраслевых моделей которых составлены конституционные права и свободы, оказывается возможным только в рамках последовательного конституционно-правового анализа.

1. См.: Бекназар-Юзбашев Г. Т. К вопросу о понятии злоупотребления правом // Ежегодник либертарно-юридической теории. 2007. Вып. 1. С. 188, 189. ↑

2. См.: Теория государства и права: Учебник / Под ред. В. М. Карельского, В. Д. Перевалова. М., 2003; Хропанюк В. Н. Теория государства и права. М., 2001; Общая теория права и государства / Под ред. В. В. Лазарева. М., 1994. С. 324. ↑

3. См.: Грибанов В. П. Осуществление и защита гражданских прав. М., 2001. С. 43; Малиновский А. А. Злоупотребление правом. М., 2002. ↑

4. См.: Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1998. Т. 1. С. 683. ↑

5. См.: Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. С. 685. ↑

6. См.: Зайцева С. Г. «Злоупотребление правом» как правовая категория и как компонент нормативной системы законодательства Российской Федерации. Рязань, 2002. ↑

7. Ковалева Н. А. Злоупотребление правом по гражданскому законодательству Российской Федерации: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2005. С. 12. ↑

8. См.: Емельянов В. Запрет злоупотребления гражданскими правами // Законность. 1999. № 10. С. 54, 55. ↑

9. См.: Гаджиев Г. А. Конституционные принципы добросовестности и недопустимости злоупотребления субъективными правами // Государство и право. 2002. № 7. С. 60. ↑