Злоупотребления правом в экономической сфере связаны с такими основными правами и свободами, как право на предпринимательскую и иную экономическую деятельность, право частной собственности, конституционные права на землю и другие природные ресурсы, право на интеллектуальную собственность, свобода труда и конституционные права трудящихся, право на отдых, свобода творчества (ч. 1 ст. 34, ч. 1 и 2 ст. 35, ч. 1 и 2 ст. 36, ст. 37, ч. 1 ст. 44 Конституции РФ).

Правовое регулирование экономической, или предпринимательской в широком смысле, деятельности не поддается отраслевой кодификации, поскольку предпринимательство в его юридическом выражении есть сложный комплекс правоотношений публичного, частного и смешанного характера. Соответствующее законодательство является умозрительно обособленным комплексом всех видов нормативных правовых актов материального и процессуального характера (и отдельных частей таковых) всех уровней публичного властвования и корпоративного самоопределения.

Правомочия (возможности), содержательно представляющие (составляющие) экономическую свободу, по сути неисчислимы. Каждым из них предприниматели (физические и юридические лица) могут злоупотреблять. Кроме того, на предпринимателей возлагаются специальные (статусные) обязанности, производные от конституционных обязанностей человека и гражданина. Уклонение недобросовестных предпринимателей от выполнения своих обязанностей также может выражаться в злоупотреблениях правом. Равным образом возможны злоупотребления правом со стороны лиц, наделенных публично-властными полномочиями по ограничению и регулированию предпринимательской деятельности. Полномочия эти конкретизируются в гражданском, налоговом, административном, таможенном, природоресурсовом, экологическом и других видах законодательства.

Согласно ч. 2 ст. 34 Конституции РФ не допускается экономическая деятельность, направленная на монополизацию и недобросовестную конкуренцию. Определенные таким образом основные формы (способы) злоупотреблений правом предпринимателями конкретизируются в ГК РФ и ряде федеральных законов (о конкуренции, о рекламе, о банкротстве и др.), составляющих и нормативно- правовую базу противодействия подобным деяниям.

В силу дефиниции, легализованной в Федеральном законе от 26 июля 2006 г. № 135-ФЗ «О защите конкуренции» недобросовестная конкуренция — это любые действия хозяйствующих субъектов (группы лиц), которые направлены на получение преимуществ при осуществлении предпринимательской деятельности, противоречат законодательству Российской Федерации, обычаям делового оборота, требованиям добропорядочности, разумности и справедливости и причинили или могут причинить убытки другим хозяйствующим субъектам — конкурентам либо нанесли или могут нанести вред их деловой репутации (п. 9 ч. 1 ст. 4).

В том же Законе (ст. 14) конкретизирован ряд деяний, одни из которых могут быть поняты только как правонарушения, другие — как злоупотребления правом. Например, распространение ложных, неточных или искаженных сведений, которые могут причинить убытки хозяйствующему субъекту либо нанести ущерб его деловой репутации (п. 1 ч. 1 ст. 14), — очевидный деликт, поскольку ни у кого не может быть соответствующего права. Напротив, нельзя запретить хозяйствующему субъекту сравнивать производимые или реализуемые им товары с товарами, производимыми или реализуемыми другими хозяйствующими субъектами: это обычная деловая практика. Вместе с тем законодатель указал на недопустимость некорректного характера таких сравнений (п. 3 ч. 1 ст. 14), которые следует квалифицировать как злоупотребления правом.

Согласно п. 4 ч. 1 ст. 14 Федерального закона «О защите конкуренции» недопустимы продажа, обмен или иное введение в оборот товара, если при этом незаконно использовались результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации юридического лица, средства индивидуализации продукции, работ, услуг. Кодекс РФ об административных правонарушениях (ч. 2 ст. 14.33) устанавливает административную ответственность за такие деяния. Кроме того, в ч. 2 ст. 14 Федерального закона «О защите конкуренции» вновь актуализируется недопустимость недобросовестной конкуренции, связанной с приобретением и использованием исключительного права на средства индивидуализации юридического лица, средства индивидуализации продукции, работ или услуг, при этом никакие особые формы (способы) соответствующих деяний не уточняются. Таким образом, административные правонарушения, деликты и злоупотребления правом оказались под общим названием «недобросовестная конкуренция», а юридико-техническая порочность отдельных нормативных формулировок порождает правоприменительные трудности и ошибки. Ситуация осложняется тем обстоятельством, что подобные комплексные нормативные положения широко распространены и в международном праве, общепризнанные принципы и нормы которого являются частью правовой системы России, но и такие нормы и принципы должны применяться в соответствии с их функциональным назначением.

Например, по одному из дел Президиум ВАС РФ признал злоупотреблением правом акт недобросовестной конкуренции, выразившийся в действиях хозяйствующего субъекта (гонконгской компании), способных вызвать смешение в отношении предприятия, продуктов, промышленной или торговой деятельности его конкурента (японской компании)^[1]. При этом правильно было указано на противоречие таких действий требованиям ст. 1 Obis Парижской конвенции по охране промышленной собственности 1883 г., ратифицированной еще СССР в 1965 г. Между тем данная статья не только утверждает принципиальную недопустимость недобросовестной конкуренции как всякого акта конкуренции, противоречащего честным обычаям в промышленных и торговых делах, что действительно позволяет активно применять ее для противодействия злоупотреблениям правом, но и конкретизирует (в ч. 3) отдельные способы недобросовестной конкуренции, подлежащие запрету. Поскольку в данном случае имели место именно конкретизированные действия, их надлежало квалифицировать как нарушение общепризнанных норм международного права.

По сходному делу действия хозяйствующего субъекта, нарушающие конкретизированные положения ст. 10bis Парижской конвенции (а равно и нормы действовавшего на момент совершения деяния Закона РФ от 23 сентября 1992 г. № 3520-1 «О товарных знаках, знаках обслуживания и наименованиях мест происхождения товаров»), были квалифицированы как недобросовестные, хотя их достаточно было признать незаконными.

Особую сферу предпринимательства образует корпоративная практика. Реальная экономическая деятельность (в отличие от виртуальной) по сути своей совместна и солидарна. К сожалению, и большинство злоупотреблений правом в этой сфере имеют совместный (согласованный) характер. Например, занижение цены нефти путем введения так называемых внутрикорпоративных трансфертных цен позволяет сэкономить на налоговых платежах в бюджет, при этом нарушаются общенародные (государственные) интересы. Однако неконституционная согласованность может быть направлена против правопользования других конкретных правообладателей. Так, по одному из дел^[2] суд правильно оценил как злоупотребление правом определение в уставе акционерного общества в качестве мест проведения общих собраний акционеров населенных пунктов, находящихся вне пределов Российской Федерации и отдаленных от места нахождения акционерного общества. Эта корпоративная норма ограничивала возможности правопользования для миноритарных акционеров общества.

Объем возможностей злоупотребления корпоративными правомочиями находится в прямой зависимости от объема специфических субъективных прав. Любая недобросовестность в отношении использования таких возможностей в определенном смысле снимает их конституционное значение. Например, уставом одного из акционерных обществ было предусмотрено, что решения совета директоров по вопросам назначения и досрочного прекращения полномочий генерального директора данного акционерного общества принимаются не менее чем пятью голосами при обязательном присутствии на заседании всех (семи) членов совета директоров. Одно из заседаний совета директоров было проведено с участием шести его членов. Проголосовав, они единогласно приняли решение о досрочном прекращении полномочий отсутствующего на совете генерального директора общества.

Казалось бы, налицо нарушение нормы корпоративного права. Однако суд, разрешавший дело по иску пострадавшего лица, установил, что истец был надлежащим образом извещен о месте и времени проведения заседания совета директоров, а также о повестке дня данного заседания, при этом им не оспаривалось отсутствие уважительных причин неучастия в заседании. Суд установил, что истец, будучи заинтересованным в непринятии решения по вопросу о досрочном прекращении его полномочий как генерального директора, воспользовался указанным положением устава общества, для того чтобы посредством неявки в заседание блокировать принятие соответствующего решения совета директоров. Такое поведение (по факту его правосудного установления) было справедливо расценено судом как недобросовестное и должно квалифицироваться как злоупотребление правом. Устав акционерного общества не содержал запрета не посещать заседания совета директоров без уважительной причины. Следовательно, у семи членов акционерного общества (и только у них) соответствующее право было. И если бы, например, истец не явился на совет с иной целью (стремясь воспрепятствовать принятию иного решения), то квалифицировать такой поступок как злонамеренный (недобросовестный) было бы чрезвычайно затруднительно. Иная корпоративная коллизия интересов уже выходила бы за рамки внешних оценок добросовестности руководящего органа акционерного общества.

В приведенном примере относительная легкость принятия решения объясняется едва ли не арифметическими критериями, на которые ориентировался суд: согласованные интересы шести номинально равных лиц (членов совета директоров) действительно перевешивают интерес одного лица (генерального директора). Однако к такому способу идентификации злоупотреблений правом можно прибегать только в редких случаях. В связи с этим юристы, представляющие интересы бизнес-элиты (и позиционирующие себя в качестве ее части), нередко делают акцент на недобросовестном поведении рядовых (миноритарных) акционеров, не желающих надлежащим образом соотносить свои личные интересы с подлинно корпоративными интересами (иначе — с интересами собственников и топ-менеджеров компаний). Их даже обвиняют в корпоративном шантаже (так называемый гринмейл, от англ. greenmail — зеленое письмо). Это глубоко неправильная позиция. Конституционность интересов и требований определяется не объемом правомочий лица. Внутрикорпоративные злоупотребления правом недопустимы как таковые, а не потому, что они направлены против интересов большинства, меньшинства или одного из членов организации.

Каждому, кто слышал о такой экономико-правовой и управленческой процедуре, как банкротство, не трудно догадаться, что в этой сфере процветают злоупотребления правом. Постоянные изменения, которые претерпевает соответствующее законодательство, во многом обусловлены и этим обстоятельством. Однако качественно улучшить ситуацию не удается. Формальные возможности для таких злоупотреблений создают специфические институциональные права, которые появляются у широкого круга связанных с банкротством лиц, включая хозяйствующих субъектов и специально уполномоченных арбитражных управляющих. Способами злоупотреблений являются, например, недобросовестные требования принудительной ликвидации должника; затягивание конкурсного производства посредством обжалования действий арбитражного управляющего; статусная трансформация кредиторов (юридических лиц в физических) в целях первоочередного удовлетворения задолженности; арбитражное управление, направленное исключительно на ликвидацию предприятия-банкрота вопреки конституционным интересам его трудового коллектива и (или) государства.

Банкротство любопытно и тем, что некоторые связанные с ним неправомерные деяния законодатель квалифицировал как административные правонарушения, а в случаях причинения крупного ущерба — как преступления. Это уничтожение собственником имущества или передача его в иное владение, отчуждение в предвидении банкротства (ст. 14.13 КоАП РФ; ст. 195 УК РФ), а также умышленное создание или увеличение собственником неплатежеспособности его коммерческой организации либо аналогичное преднамеренное банкротство индивидуального предпринимателя (ст. 14.12 КоАП РФ; ст. 196 УК РФ). Не будь такой квалификации, названные деяния следовало бы трактовать как злоупотребления правом.

С институтом банкротства тесно связано рейдерство. Это явление в последние годы известно всюду, где существует рыночная экономика. В России наблюдается неуклонный рост рейдерских угроз неправомерного слияния и поглощения предприятий, атак на чужую собственность. Схемы таких операций при их кажущейся оригинальности вполне заурядны: психологическое и (или) физическое давление на акционеров, аккумулирование пакета акций, смена учредителя и генерального директора, продажа и перепродажа, реорганизация и ликвидация, регистрация и перерегистрация, фальсификация и подделка документов и иные деяния, образующие цепочку по возможности «легальных» актов и сделок с единственной подлинной целью: как можно более удалить вожделенную недвижимость от тех, кто мог бы заявить об обмане, о шантаже, давлении, фальсификации и в конечном счете попрании их конституционных прав и свобод, и противопоставить им права и интересы ничем не запятнанного «добросовестного приобретателя».

Разумеется, рейдерам приходится преодолевать не только фактическое, но и определенное юридически оформленное сопротивление. Причем промежуточные этапы акции рейдерства могут сопровождаться возбуждением уголовных дел, однако и они, как правило, благополучно прекращаются по разным основаниям. Во всяком случае, «цена вопроса» такова, что сопутствующие издержки (включая оплату исполнительно-властных и даже судебных услуг) воспринимаются как терпимые и приемлемые.

Успех рейдерства обеспечивает симбиоз бывших (рейдерская команда) и благополучно практикующих (властное прикрытие) сотрудников исполнительных и правоохранительных органов, чиновников регистрационных палат, налоговых инспекторов и нотариусов, судей и судебных приставов, а роли генераторов идей и консультантов чаще всего исполняют адвокаты. Именно они наиболее опасны. В своих юридических познаниях и опыте они видят не только залог достижения неправомерной цели, но и средство избежать юридической ответственности. Так оскорбительно — для права и правоведения — подтверждаются социальный вес и практическая актуальность юридического профессионализма и компетентности.

Сложившаяся ситуация побуждает ученых-юристов думать о природе рейдерства и способах юридического противодействия ему. Их выводы сводятся преимущественно к необходимости общей или специальной (фрагментарной) криминализации таких деяний, поскольку гражданско-правовые способы борьбы с ними непродуктивны. На практике, однако, однородного по составу рейдерства не бывает, и каждое из составляющих кампанию деяний нуждается в отдельной юридической квалификации. За рубежом в связи с этим последовательно разграничивают добросовестное, агрессивное недружественное, но при этом законное, и незаконное (преступное) поглощение. В России к числу юридически актуальных рейдерских деяний необходимо относить правонарушения и злоупотребления правом. Задача обоснования эффективных форм борьбы с криминальными составляющими рейдерских практик какой-либо особой сложности для юридической науки представлять не может. Гораздо труднее противодействовать законному рейдерству.

В 2009 г. в российскую систему законодательства был внедрен так называемый антирейдерский пакет, — комплекс соответствующих процессуальных и материальных мер. Меры эти призваны помешать рейдерам убеждать несговорчивых собственников посредством бесконечных судебных тяжб с неожиданными истцами в различных регионах страны, многоступенчатых манипуляций с реестрами бездокументарных акций, требований, основанных на документах, удостоверенных сговорчивыми и безответственными нотариусами. Однако объективные аналитики уже заявляют, что, вероятно, быстрее рейдеры найдут средства обойти препятствия, чем добросовестные собственники научатся использовать предоставленные им ресурсы.

Неотъемлемым элементом и существенным признаком современной экономической деятельности является реклама. Рекламирование может быть самостоятельной разновидностью предпринимательской деятельности или ее функционально-структурным компонентом. Рекламный продукт приобрел статус интеллектуальной собственности. В сфере рекламы возможны различные злоупотребления правом, и они успешно осуществляются. Более того, на наш взгляд, сомнительна конституционная ценность коммерческой рекламной практики как таковой. Совокупный социальный эффект и отдаленные последствия подспудной «трансформационной миссии» такой рекламы представляются разрушительными для ценностей культуры, образования, здоровья и нравственности населения, солидарности и связи поколений. Не случайно и в России и в мире в целом устанавливается все больше правовых ограничений в сфере рекламы. Однако рекламодатели, рекламоизготовители и рекламораспространители столь же последовательно преодолевает вводимые ограничения, руководствуясь единственной эгоистической целью: подчинить человека рекламной установке, побудить его стать потребителем рекламируемого продукта.

Отечественный законодатель достаточно адекватно воспринимает социальные угрозы и потенциальную вредоносность рекламы и рекламирования. В Федеральном законе от 13 марта 2006 г. № 38-ФЗ «О рекламе» многие виды и способы рекламной деятельности запрещены (правопользование ограничено) или сопряжены с особыми условиями. Прямо запрещена и недобросовестная реклама (ч. 2 ст. 5 названного Закона). Однако это не исключает недобросовестного пользования узаконенными возможностями, т. е. злоупотреблений правом, а также изыскания соответствующих возможностей в сфере экономической свободы.

Например, конкретизируя способы запрещенной скрытой рекламы (ч. 9 ст. 5 названного Закона), также неконституционной по сути, законодатель использовал юридико-технический прием открытого перечня. Это вынужденное решение: нельзя предугадать все технические «находки» недобросовестных рекламораспространителей. И даже если законодатель будет максимально быстро реагировать на их «инновации» и уточнять список запретов, кто или что защитит потребителей рекламного продукта в неизбежные временные «разрывы»? Только конституционное отношение правоприменителей ко всякому незапрещенному способу скрытого рекламирования как к злоупотреблению правом позволит минимизировать угрозы такой активности предпринимателей и при этом не повредит стабильности конституционного правопорядка.

Злонамеренная рекламная практика может быть направлена и на решение иных, но всегда связанных с названной целью стратегических и тактических задач, например на обеспечение успеха недобросовестной конкуренции. В Федеральном законе «О защите конкуренции» (ч. 1 ст. 14) конкретизирована информация, распространение которой в форме рекламы позволяет говорить о таких злоупотреблениях правом. Это, в частности, неточные или искаженные сведения, которые могут причинить убытки определенному хозяйствующему субъекту либо нанести ущерб его деловой репутации, а также некорректное сравнение производимых или реализуемых рекламодателем товаров с товарами, производимыми или реализуемыми другими хозяйствующими субъектами.

У рекламы, впрочем, есть свои почитатели и даже идеологи. Для них возможность рекламной коммуникации выступает необходимым элементом демократической свободы. Более того, сам отказ от получения рекламной информации они хотели бы приравнять к злоупотреблению правом. В последнее время владельцы таких бесплатных информационных ресурсов, как телеканалы и интернет-сайты, прямо заявляют о недопустимости уклонения лиц, пользующихся этими ресурсами, от получения рекламы, а равно и распространения блокирующих «рекламные атаки» телевизионных приставок или компьютерных программ. Разумеется, ссылаются они при этом не только на свои экономические интересы, но и на недопустимость подрыва конкуренции. Верховный федеральный суд Германии отказался принять подобные доводы во внимание, поскольку зрители имеют право не смотреть рекламу, если они не желают этого делать, а изготовители «блокирующей» техники вправе содействовать реализации такого правомерного выбора. Тем не менее вряд ли можно надеяться, что каждый желающий получит в ближайшее время средство индивидуальной защиты от информационно-рекламных злоупотреблений. Для этого нужны не только правовые, но и политические решения.

Природа виртуальной реальности определяет своеобразие трансграничных рекламных злоупотреблений правом в сети Интернет. Информацию в Интернете можно получать как односторонним, так и интерактивным образом. В первом случае пользователь оказывается под воздействием рекламы, размещаемой способом наложения, когда независимо от запроса часть места на экране занимают рекламные баннеры и вставки (до 50% всего объема информации). При интерактивных режимах распространены злоупотребления правом посредством так называемого спама (рассылки незапрашиваемых сообщений). Мы вернемся к этому вопросу в параграфе о злоупотреблениях правом в сфере трансграничного права гл. 5 настоящего пособия.

В последнее время начали говорить об актуальности злоупотреблений правом в трудовых отношениях, хотя в Трудовом кодексе РФ (далее — ТрК РФ) соответствующее понятие отсутствует. Общей предпосылкой злоупотреблений правом в этой сфере следует признать неконституционное восприятие возможностей, производных, с одной стороны, от конституционной свободы труда, с другой — от права на предпринимательскую деятельность, порождающих разнообразные коллизии и конфликты интересов работодателей и наемных работников.

В п. 27 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 17 марта 2004 г. № 2 «О применении судами Российской Федерации Трудового кодекса Российской Федерации» указывается на недопустимость злоупотребления правом субъектами трудовых отношений (как недобросовестных действий) и отмечается традиционный способ противодействия этому — отказ суда в удовлетворении требований защиты трудовых прав, в том числе по иску о восстановлении на работе.

В литературе в связи с этим приводится анализ следующей спорной ситуации. Работник был уволен за отсутствие на работе без уважительной причины более четырех часов. В иске о восстановлении он указал, что был вынужден в рабочее время обратиться за медицинской помощью, и представил доказательство — справку из стоматологической поликлиники. Ответчик пояснил, что данный документ противоречит содержанию объяснительной записки, которая была затребована работодателем в порядке ст. 193 ТрК РФ, а справка из поликлиники была направлена истцом работодателю по почте уже после увольнения. Такое поведение истца ответчик полагал необходимым квалифицировать как злоупотребление правом. Однако суд не согласился с этим, указав в решении, что работодателем не были затребованы документы, подтверждающие уважительность отсутствия истца на работе.

Данный вывод суда нельзя признать убедительным. Добросовестный работник должен был самостоятельно и своевременно (при даче объяснений) представить работодателю правоустанавливающий документ (медицинскую справку), а работодатель не был обязан принимать меры к выявлению информации неопределенного характера, которая могла повлиять на квалификацию действий работника при его отсутствии на работе, сверх требований, определенных ст. 193 ТрК РФ. Фактический отказ работника от своевременного представления документов, подтверждающих объяснение его отсутствия на работе, следует квалифицировать как злоупотребление субъективным правом на представление объяснений, исключающих возможность его увольнения^[3].

Возможно ли аналогичным образом квалифицировать неинформирование администрации (работодателя) профсоюзными лидерами о факте занимания ими профсоюзной должности, а членами профсоюза — о факте такого членства при увольнении этих лиц с работы, что невольно ведет к нарушению специальных требований трудового законодательства по порядку их увольнения, например, при сокращении штатов?^[4] Технически такое сокрытие оказывается возможным даже во втором случае, поскольку существуют и так называемые альтернативные профсоюзы, членство которых может не находить отражение в бухгалтерских документах предприятия. Между тем согласно положению п. 2 ст. 81 ТрК РФ работодатель, увольняя членов альтернативного профсоюза по сокращению штатов, обязан получить и мотивированное мнение альтернативного профкома.

Обязанность инициативного представления соответствующей информации не предусмотрена ни российским трудовым законодательством, ни нормами международного права. Соответственно и непредставление указанной информации нельзя квалифицировать как ее сокрытие. Однако профсоюз должен официально уведомить работодателя о том, что он действует в соответствующей организации и объединяет столько-то работников. Поэтому исходя из принципа разумности работодатель, планируя увольнения, должен сделать необходимые запросы о членах профсоюза и его лидерах в профсоюзные органы. И только в случае если такой запрос будет проигнорирован, а порядок проведенных увольнений будет тем не менее в дальнейшем оспариваться по тем же основаниям, можно будет говорить о злоупотреблении трудовыми (профсоюзными) правами.

Одной из явно выраженных современных тенденций является актуализация экологических требований к пользованию экономическими правами и свободами. Именно по этому критерию в цивилизованных странах все чаще признают недопустимыми отдельные хозяйственные практики. Так, социальная реклама и внутренняя политика Евросоюза утверждают насущную глобальную необходимость и экологически ответственного права, и экологически ответственного производства и потребления. Однако не все страны соглашаются с международными конвенциями, и тогда, например, не запрещенный национальным законодательством китовый промысел (Япония, Норвегия) приобретает характер злоупотребления правом. Сходным образом можно квалифицировать коммерческое строительство на месте выгоревших лесов, если национальное законодательство запрещает строителям срубать деревья (Греция).

Говоря о злоупотреблениях, связанных с правом частной собственности, нужно помнить, что с позиций конституционного правопонимания право частной собственности вовсе не является негативным. Современный собственник всегда должен соблюдать особые конституционные обязанности и ограничения. Как точно сформулировал в свое время Г. Ф. Шершеневич, «ограничения права собственности прямо пропорциональны сложности общественных отношений и обратно пропорциональны силе индивидуализма»^[5]. Но побудить собственника к сугубо добросовестному правопользованию вряд ли возможно. Во всяком случае, в России именно после исторической реабилитации права частной собственности обнаружилось, что «проблема злоупотребления гражданскими правами развивается гигантскими шагами»^[6].

Злоупотребить возможностями собственника особенно заманчиво там, где законодательство о собственности находится в зачаточном состоянии. Опыт трансформации политико-экономической системы Российского государства накануне и вскоре после принятия Конституции РФ являет пример беспрецедентных по масштабу и последствиям злоупотреблений в условиях нормативного и контрольно-организационного хаоса в ходе так называемой приватизации, в результате чего возникла современная экономическая элита страны.

Лишь 11 января 1995 г. был принят Федеральный закон № 4-ФЗ «О Счетной палате Российской Федерации», который наделил этот государственный орган правом оценивать не только законность, но и эффективность и целесообразность приватизационной практики. Само же законодательство о приватизации, неоднократно меняясь, всегда оставляло неоправданно широкие возможности для злоупотреблений правом собственности. Так, Федеральный закон от 21 июля 1997 г. № 123-ФЗ «О приватизации государственного имущества и об основах приватизации муниципального имущества в Российской Федерации» (ныне утратил силу) связал переход права собственности на проданное на коммерческом конкурсе имущество с выполнением победителем инвестиционных и социальных условий, однако не установил порядка расторжения сделок и возмещения ущерба в случае их невыполнения. Не были определены способы противодействия тактикам ухода от выполнения приватизационных условий посредством перепродажи приватизированных предприятий.

В Федеральном законе от 21 декабря 2001 г. № 178-ФЗ «О приватизации государственного и муниципального имущества», по мнению экспертов, наименее конкретизированы именно те способы распоряжения собственностью, которые практикуются при коррупционных правонарушениях и злоупотреблениях правом. Речь идет, в частности, о продаже за пределами территории РФ акций, находящихся в государственной собственности, и о внесении государственного или муниципального имущества в качестве вклада в уставные капиталы акционерных обществ. Оценивать конституционность такого законодательства следует с учетом того, что, по данным Счетной палаты РФ, ущерб от приватизации государственной собственности в России с 1993 по 2003 г. составил около 45 млрд руб. Не исключено, что в будущем, когда проявятся отдаленные последствия этой беспрецедентной кампании, соответствующие цифры окажутся существенно иными.

Особенно болезненными для общества являются злоупотребления правом на рынке жилья. Риелторы, коммерческие банки, биржи, страховые компании, инвестиционные фонды и другие рыночные институты гражданского общества настойчиво и агрессивно позиционируют себя как абсолютно необходимых, прогрессивных и едва ли не бескорыстных участников сделок на этом рынке в качестве третьей стороны. Краеугольным камнем и оплотом их посреднического участия выступают принцип свободы договора и общедозволительный метод правового регулирования. О добросовестности при этом часто предпочитают не думать.

Например, после покупки квартиры выясняется, что право на проживание в ней имеют временно выписанные лица, в том числе по причине загранкомандировки, службы в армии, учебы или отбывания наказания. Информировать покупателя об этих лицах не входит в обязанность продавца, но если и можно говорить о соответствующем праве, то только таком, пользование которым — всегда злоупотребление.

Конституционное право на жилище (ч. 1 ст. 40 Конституции РФ) нельзя определить как сугубо экономическое или социальное. Оно включает возможности обоих видов (вещные и жилищные права), с которыми также могут быть связаны злоупотребления. В частности, из литературы и практики известны злоупотребления специальными статусными правами со стороны таких субъектов, как лица, постоянно проживающие в квартире собственника, а также члены и бывшие члены семьи собственника жилого помещения. Например, на членов семьи собственника ложится часть бремени по содержанию жилого помещения, точнее, дееспособные члены семьи собственника, проживающие в принадлежащем ему жилом помещении, несут солидарную с собственником ответственность по обязательствам, вытекающим из пользования жилым помещением (абз. 2 п. 1 ст. 292 ГК РФ). Вместе с тем по смыслу ст. 30 ГК РФ лица, злоупотребляющие спиртными напитками и наркотическими средствами и признанные судом ограниченно дееспособными, несут гражданско-правовую ответственность самостоятельно. Это коллизия, которой недобросовестное лицо может попытаться воспользоваться.

Супруг, которому на праве собственности принадлежит квартира, приобретенная им до брака, вправе (ст. 25 СК РФ) в день расторжения брака сменить в квартире замок и выселить из помещения своего бывшего супруга. При этом бывший супруг вправе обратиться в суд с иском о сохранении права пользования. В обоих случаях необходимо учитывать вероятность злоупотреблений правом.

При разводе супругов ребенок может оказаться бывшим членом семьи собственника жилого помещения для того из родителей, который остается жить без ребенка. Поэтому, если по решению суда ребенок остается проживать с матерью, то его отец формально вправе попросить уйти из своей квартиры (возможно — на улицу) не только бывшую супругу, но и ребенка. Здесь налицо злоупотребление правом, недобросовестное уклонение от обязанности заботиться о своем ребенке.

В целом в сфере жилищных правоотношений, как и повсюду, где своекорыстные и эгоистические интересы сочетаются с формальными правовыми возможностями, всегда проявляются и злоупотребления правом. Так, наниматель квартиры может пересдать ее другим лицам за более высокую плату, чем он сам обязался платить по договору коммерческого найма. Возможны и другие злоупотребления правом.

1. См. п. 8 информационного письма Президиума ВАС РФ от 25 ноября 2008 г. № 127. ↑

2. См. подп. 2.9 Положения о дополнительных требованиях к порядку подготовки, созыва и проведения общего собрания акционеров, утвержденного постановлением Федеральной комиссии по рынку ценных бумаг от 31 мая 2002 г. № 17/пс. ↑

3. См.: Крутова Л. А. Злоупотребление правом в трудовых отношениях со стороны работника // Гарантии реализации прав граждан в сфере труда и социального обеспечения. Практика применения трудового законодательства и законодательства о социальном обеспечении: Материалы Международной научно-практической конференции / Под ред. К. Н. Гусова. М., 2006. ↑

4. Подобные случаи имеют место на практике. См., например, центральную профсоюзную еженедельную газету «Солидарность» за 13, 20 октября 2004 г. ↑

5. Шершеневич Г. Ф. Учебник русского гражданского права // http://civil.consultant.ru. ↑

6. Брагинский М. И., Витрянский В. В. Договорное право: Общие положения. М., 1997. С. 201. ↑