Конституционные принципы, выдвигаемые сегодня буржуазным государствоведением (с отдельными различиями, встречающимися у некоторых авторов), по нашему мнению, можно классифицировать следующим образом: а) суверенитет народа; б) ограничение власти; в) законность, или господство права («правовое государство»); г) разделение властей; д) консенсус; е) легитимность; ж) плюрализм; з) социальная государственность.

Во всех федеративных государствах к указанным принципам добавляются принципы федерализма и верховенства федерального права над правом членов федерации. Первые пять принципов входят в традиционное содержание буржуазно-демократической конституционности и в определенном смысле возникли одновременно с буржуазным государством, хотя в ряде случаев еще не были сформулированы в качестве конституционных (это относится главным образом к принципу консенсуса}. Остальные были сформулированы буржуазным государствоведением в период монополистического капитализма.

В настоящее время традиционные буржуазно-демократические конституционные принципы во многом отличны от того, как они мыслились ранее, в период домонополистической государственности. Так, принцип суверенитета народа в том виде, как он был сформулирован Ж.-Ж. Руссо, исчезает с политической сцены, как только буржуазии удается укрепить свое политическое господство. Содержание других принципов также претерпевает значительные изменения. Рассмотрим в критическом плане некоторые из них.

С исторической точки зрения принцип «правового государства» имел определенное прогрессивное значение в борьбе буржуазии против абсолютизма. Однако он был выдвинут консервативным крылом буржуазии, усилия которого были направлены на постепенное, мирное перерастание феодального государства в государство капиталистическое. «Правовое государство» уже при установлении буржуазного конституционализма отрицало право на революцию, провозглашенное наиболее радикальными течениями американской и французской буржуазии в конце XVIII столетия.

Можно также утверждать, что принцип «правового государства» и соответствующий ему в англо-американской системе принцип «господства права» (его развитием здесь является принцип «должной правовой процедуры»)^[1] в сущности таят в себе отрицание принципа суверенитета народа, с которым радикальное крыло буржуазии выступало в период антифеодальных революций. Из принципа суверенитета народа вытекает право на революцию. «Правовое государство» это право отрицает. Историко-правовой анализ показывает, что принцип «правового государства» был политическим орудием немецкой и австрийской буржуазии, стремившейся к постепенному перерастанию австрийской и немецкой монархии в буржуазное государство. Аналогичный пример дает Англия, где за двести лет до этого принцип «господства права» служил консервативной части буржуазии законным инструментом для постепенного превращения феодального государства в буржуазное.

Различные доктринальные определения этих принципов объединяет идея господства права над государством, им свойствен отрыв права от государства. Общим для всех определений является установка, что цивилизованное (имеется в виду буржуазное) государство — это прежде всего господство права, а не господство народа. Поэтому государственные органы и должностные лица государства — это всего лишь толкователи и исполнители права. Равным образом и высший представительный орган, которому теоретически принадлежат неограниченные законодательные полномочия, — не что иное, как инструмент для придания праву, якобы существующему независимо от государственной власти, законной формы. В англо-американской системе общего права на первом месте стоят суды, которым надлежит формировать право, существующее якобы независимо от государственной власти.

С помощью «господства права» и «правового государства» действующее буржуазное право (законы, указы, постановления) предподносится всем классам буржуазного общества как выражение общей идеи права. Воля господствующего класса, выраженная в законе, исчезает. Таким образом приходят к выводу о надклассовости капиталистического государства^[2].

Марксистско-ленинская теория государства и права — в отличие от теории правового государства и подобных ей концепций — исходит из положения о взаимной обусловленности государства и права, так как государство (а через него и господствующие классы) осуществляет свою волю с помощью права^[3].

Анализируя рассматриваемые принципы, можно отметить наличие в настоящее время в развитых капиталистических странах двух противоречивых тенденций. Одна — это призыв к более широкому использованию принципа законности^[4] и подчеркивание необходимости юридизации политических и властно-политических черт современного капиталистического государства. Другая — стремление поставить под сомнение принципы законности и господства права. При сужении социальной базы господства буржуазии в период государственно-монополистического капитализма правящим кругам необходимо иметь развязанные руки при выборе средств управления. Ситуация, складывающаяся сегодня как в теоретической области, так и в практике применения принципа законности, отражает острейшие противоречия глубокого кризиса современной буржуазной государственности.

Принцип разделения властей всегда признавался буржуазными государствоведами необходимым элементом конституционализма. В исторической ретроспективе можно констатировать, что основанные на нем буржуазные конституции выражали интересы консервативных сил, в то время как конституции, базирующиеся на принципе суверенитета народа в духе учения Руссо, выражали интересы прогрессивных сил.

Идущий от Монтескье принцип разделения властей с точки зрения марксизма по своей сути ненаучен, ибо власть в государстве как решенный вопрос классового господства всегда едина и неделима. В настоящее время этот принцип широко используется для маскировки классовой сущности капиталистического государства. В развернутом виде он закреплен в конституции США. Ее создатели, в частности Александр Гамильтон, дополнили принцип Монтескье разработкой «системы сдержек и противовесов», согласно которой каждый из трех основных государственных органов уравновешивает два других^[5].

В своем первоначальном виде принцип разделения властей сегодня не отвечает интересам монополистической буржуазии. К. Левенштейн, например, называет его устаревшим^[6]. Само же понятие разделения властей наполняется совершенно иным смыслом. Советский теоретик Н. М. Кейзеров верно замечает по этому поводу, что принцип разделения властей в буржуазной социологии не реализуется достаточно твердо и последовательно. Это проявляется главным образом в том, что в предложенных классифицирующих схемах перечисляется множество полномочий без указания, которые из них являются главными и к которым из них применим этот принцип.

По мнению М. Дюверже, теория разделения властей сегодня по сравнению с периодом, когда она служила средством развития буржуазной демократии в рамках монархического государства, изменилась и изменилась ее направленность; сегодня она применяется как средство ограничения представительных органов, сокращения парламентских прерогатив. Это весьма прямое и откровенное признание основано на действительных процессах^[7]. К. Левенштейн, предлагающий заменить понятие разделения властей теорией нового трипартизма государственных функций, различает: 1) государственную власть, формулирующую политические цели и выносящую политические решения (без учета того, о чем идет речь: о парламенте, правительстве, президенте или не определенном в конституции круге правящих группировок); 2) государственную власть, исполняющую политические решения; 3) государственную власть, осуществляющую политический контроль^[8]. Несомненно, подобная классификация лучше отвечает изменениям конституционной системы современного капиталистического государства. Она далека от принципа разделения властей и вместе с тем способствует легализации неконституционных политических структур.

Особое внимание, по нашему мнению, необходимо уделить критическому анализу принципа консенсуса и принципа легитимности, которые используются правящими кругами буржуазии в качестве орудия идеологической борьбы против социалистических стран.

Указанные принципы выдвигаются главным образом социологическим направлением буржуазного государст- воведения как в англо-американских, так и в странах континентальной Европы.

М. Дюверже считает, что систему ценностей в обществе определяют идеология и мифы^[9]. Идеология для него — систематическая, рациональная, детализированная совокупность взглядов, которые, как правило, упорядочены и сформулированы выдающимися личностями, какими, к примеру, были К. Маркс, Ш. Монтескье, А. Смит ит. д.; мифы — это иррациональные взгляды, основанные на вере, традициях и социальном климате. По мнению М. Дюверже, система ценностей в каждом обществе — результат столкновения идеологии и мифов, совокупности взглядов различных социальных слоев. Каждая социальная группа, класс имеют свою идеологию и свои мифы, на основе которых оценивается политическая и конституционная система. Здесь и возникает вопрос о легитимации: «Легитимация сама по себе является… вопросом веры, непосредственно зависит от идеологии и мифов, преобладающих в обществе». Консенсус и легитимация взаимосвязаны: первый налицо, если имеется всеобщее согласие с данной формой правления как с легитимной^[10]. (Дюверже добавляет к этому, что речь не идет об абсолютном, единодушном согласии.)

К. Фридрих считает, что конституционная система легитимна, если реально одобрена волей народа^[11]. Он, как и другие западные государствоведы, отмечает трудность разграничения законности и легитимности. По мнению К. Фридриха, законность означает, что данная власть существует и осуществляется в соответствии с позитивным правом. В определенной мере это может означать и легитимация.

Виды легитимности в представлении буржуазных государствоведов зависят от идеологии. Поэтому можно различать религиозный тип легитимности (христианский, магометанский); философско-правовой, определяющий формы правления (например, монархия, республика, парламентская форма правления, президентская форма правления и т. п.); традиционный, соединяющий элементы религиозного и философско-правового типа, и, наконец, процедурный тип, учитывающий способ образования государственных органов (на основе всеобщих выборов, авторитарного назначения, делегации и т. д.). Большинство буржуазных авторов подчеркивают, что принцип легитимности нельзя понимать абстрактно, как нечто идеальное, как абсолютно правильную форму правления; его необходимо рассматривать конкретно, в контексте исторических представлений об идеальном типе конституционно-политической системы. Легитимной будет та система, которая в данный момент в данной стране отвечает преобладающим у населения представлениях о наиболее подходящей форме правления. На этой основе делается вывод о том, что, например, в XVII столетии во Франции была легитимной абсолютная монархия, а в настоящее время в США легитимной является буржуазно-демократическая президентская республика.

В качестве основания легитимности К. Фридрих приводит победу в войне, подходя к ситуации чисто прагматически, без учета того, о победе в какой войне — справедливой или несправедливой — идет речь. Так, он считает, что поражение США во Вьетнаме в своеобразной форме сказалось на легитимации президента и конгресса. По мнению Фридриха, деятельность таких политических личностей, как Бисмарк, Масарик, Пилсудский и Боливар, была легитимна, как и созданная ими государственность, ибо они объединяли группы населения, относившегося к одному народу. К этому он добавляет, что зачастую трудно определить, вожди легитимируют народ или народ легитимирует вождей^[12]. Дело даже не в том, что политические движения, возглавлявшиеся вышеназванными политическими деятелями, нельзя приводить к общему знаменателю и называть их все народно-освободительной борьбой, как делает Фридрих. Принципиально неправильна буржуазно-индивидуалистическая концепция, согласно которой вождь или представитель движения может легитимировать народ.

Можно сказать, что в общем виде под принципом легитимности буржуазное государствоведение понимает принятие данной государственной власти со стороны подчиненных ей субъектов и признание того, что эта власть соответствует общим представлениям большинства граждан о справедливой политической системе^[13]. Конституционалист Д. Феррейро называет легитимацию невидимым гением любого общества^[14]. Принцип легитимности означает, что в данной конституционно-политической системе государственная власть должна осуществляться по преимуществу без применения насилия. Напротив, отсутствие «чувства легитимности» приводит к нарастанию общественных противоречий и конфликтов.

Существенна связь принципа легитимности с понятием консенсуса (согласия населения с данной формой правления, с данной конституционной системой). Если в конкретном обществе преобладает консенсус, существующая форма правления является легитимной. Буржуазное государствоведение в этой связи разделяет современные государства на консенсуальные, частично консенсуальные и неконсенсуальные. Правда, при этом нередко добавляют, что ни одна из указанных моделей нигде не существуете чистом виде. Англо-американские государствоведы на основании разработанной ими классификации современных западных государств с точки зрения консенсуальности пришли к выводу, что самая высокая степень консенсуса существует якобы в Великобритании и в Соединенных Штатах, несколько ниже — в Скандинавии, существенно ниже — во Франции и ФРГ. Каков был при этом ход рассуждений? Авторы концепции следовали различению двух видов консенсуса: материального и процедурного. Объектом первого является согласие о полномочиях государственной власти (например, взимание налогов, решение вопросов войны и мира и т. д.). Консенсус по данным вопросам — это «содержательное соглашение». Объект второго — процедуры, «процедурное соглашение», т. е. то, каким образом государственная власть осуществляет свои полномочия. Качественные степени консенсуса зависят от прочности соглашений как по материальным, так и по процедурным вопросам. Чем дольше развитие общества обходится без революционных потрясений, которые разрушают консенсус и воспринятую большинством общества оценку конституции, тем более консенсуальной и, следовательно, легитимной является существующая в данном государстве форма правления. Поэтому наиболее консенсуальными признаются Великобритания, США и Скандинавские страны, где историческое развитие в течение долгого времени протекало без революционных потрясений и диктатур. Напротив, в таких государствах, как Франция и ФРГ, где на определенном отрезке истории произошли резкие изменения в конституционнополитическом развитии и где вследствие этого в течение долгого времени народу было отказано в причастности к власти, степень консенсуса существенно слабее^[15]. С прославлением политической и конституционной систем Англии и США в указанном смысле мы встречаемся, например, у американского политолога Роберта Альфорда, считающего, что для англо-американской политической культуры характерны следующие политические достоинства: либерализм, индивидуализм, прагматизм, отсутствие идеологических препятствий к достижению компромисса — и как следствие всего этого — высокая степень консенсуса^[16].

Стремление скрыть за консенсусом острейшие социально-экономические, политические и иные противоречия государственно-монополистического общества принадлежит к наиболее реакционным идеологическим и политическим факторам, используемым в борьбе против политических организаций рабочего класса и других демократических движений в капиталистических странах.

С понятиями консенсуса и легитимности связана развиваемая западными политологами и конституционалистами теория «конституционно-политического отчуждения». Согласно этой теории, при малой степени консенсуса в обществе происходит отчуждение отдельных граждан и целых общественных групп, которые ищут иные пути политического и социального самовыражения, нежели участие в существующих политических и государственных институтах.

Необходимо отметить явно консервативный характер буржуазных трактовок консенсуса и легитимности. Самым очевидным образом они служат отрицанием социальных революций и их позитивного значения. В том виде, «как они даются буржуазной наукой, принципы согласия’ и легитимности лишены классового содержания. Буржуазные теоретики не задаются вопросом, какой именно класс «внутренне принимает» существующую политическую и конституционную систему и считает ее легитимной. Субъектом консенсуса и легитимности в их представлении является лишенная классовой принадлежности совокупность граждан. В этом смысле искусственно сконструированные в буржуазной науке принципы консенсуса и легитимности не могут быть научным критерием прогресса и демократии. Они широко используются антикоммунизмом в качестве орудия идеологической борьбы против социалистических стран и их конституционных систем.

Многие буржуазные политологи и государствоведы подвергают критике принципы консенсуса и легитимности. Так, Саймон М. Липсет полагает, что легитимация означает лишь способность системы внушить людям веру в то, что ее политические институты максимально отвечают интересам общества^[17].

Марксистско-ленинская наука о государстве принципиально отвергает теории консенсуса и легитимности по причине их бесклассовости, формализма и консерватизма, как отражающие в первую очередь заинтересованность правящих кругов в сохранении своего status quo. Впрочем, это не означает, что марксистско-ленинское государствоведение не должно уделять внимания взаимодействию общества и конституционных институтов, а также вопросам о том, в какой мере нормы конституции и другие правовые нормы принимаются обществом или, наоборот, не получают признания. Однако в основу здесь должно быть положено изучение поведения и убеждений не совокупности изолированных индивидов, как это представляет буржуазное государствоведение, а общественных классов и социальных слоев. По нашему мнению, необходимо существенно расширить изучение конкретного состояния общественного климата, в котором реализуются конституционные и иные правовые нормы. Таким путем можно выявить противоречия между конституционными нормами их конкретным воплощением, а равным образом нормами и их конкретным воплощением, а равным образом исследования и оценки должна быть реальная общественная функция конституций во всех взаимосвязях. Такой подход дает возможность объяснить, почему в одной капиталистической стране реальная форма правления соответствует конституционной модели, а в другой стране со сходным уровнем экономического развития, классовой и социальной структурой — нет. Причина — различие уровня общественного сознания в этих странах, обусловленное не только базисными факторами и структурой классовых политических отношений, но и предшествующим историческим развитием политических процессов, национальной психологией и культурой.

Обратимся теперь к принципу плюрализма, который после второй мировой войны постепенно занял центральное место в буржуазных государствоведческих теориях.

Содержание принципа плюрализма сводится к следующему тезису: в современном капиталистическом обществе постоянно растет число объединенных по интересам групп, действующих в политической и экономической сферах; этому соответствует рост числа государственных органов и влиятельных центров. На основе приведенного тезиса делается вывод о том, что политическая и государственная власть в современных капиталистических государствах все больше распыляется — становится плюралистичной. Многочисленные «заинтересованные группы», к которым в первую очередь относятся политические партии и государственные органы, в процессе принятия политических, экономических и государственных решений якобы не только сотрудничают, но одновременно сталкиваются, конкурируют и уравновешивают друг друга. Эти столкновения, конкуренция и взаимное уравновешивание происходят на основе демократического порядка, соблюдение которого, обусловленное консенсусом, является важным условием плюрализма^[18].

Поставим вопрос, реально ли сформулированное буржуазной политологией понятие плюрализма?

Марксистско-ленинское государствоведение настаивает на тезисе, что в современном империалистическом государстве сосредоточение экономической и политической власти в руках монополистического государства обусловливает процесс концентрации и централизации государевственной власти, что выливается в централизацию и концентрацию процесса принятия основных государственно-политических решений^[19]. Усложнение общественной и государственной жизни в современных капиталистических странах действительно ведет к возникновению ряда новых «трупп интересов», а также государственных или полугосударственных органов, действующих в определенных сферах. Их участие в процессе принятия важных государственных решений в целом незначительно, так как по большей части они — всего лишь подчиненные элементы иерархической системы власти государственно-монополистического капитализма. Таким образом, сам по себе факт увеличения числа «заинтересованных групп» и государственных органов в современном капиталистическом государстве не противоречит выводу о централизации и концентрации государственной власти.

Рассмотрим один из новых, модифицированных вариантов теории плюрализма, несколько более приспособленный к реалиям современного капиталистического государства. Автор этой так называемой теории полиархии американский политолог Роберт Даль полагает, что в рамках каждой организованной группы, или институции, образуется элита, которая присваивает себе правомочие формулировать ее интересы (еще точнее было бы сказать, что элиты выдают свои интересы за интересы институций). Между организованными группами (институциями) идет конкурентная борьба, в силу чего современный плюрализм и является полиархией, т. е. формой соперничества элит наиболее значительных групп^[20]. Такая конкуренция центров власти, как полагает Даль, — свидетельство демократизма современных политических систем капиталистических стран. Это — демократия, приближающаяся к идеалу.

Для теории полиархии, как и других разновидностей плюрализма, характерно отсутствие классового подхода, искаженное отражение политической и конституционной системы, стремление не замечать усиления антидемократических тенденций правящих кругов. Принцип плюрализма, выдвигаемый в настоящее время во всех развитых капиталистических странах с буржуазно-демократической формой правления, выполняет для правящих кругов буржуазии важную идеологическую функцию маскировки ее диктатуры.

Принцип «государства благоденствия»^[21] (или социально-правового государства, как его называют в континентальной Европе) несет апологетическую функцию по отношению к государству монополистического капитализма. Реальность этого государства показывает, что уже само название теории — «государство благоденствия» — носит фиктивный характер, — современное империалистическое государство в стадии государственного монополизма не является и не может быть «государством благоденствия» для эксплуатируемых масс, составляющих большинство общества. Концепция «государства благоденствия» возникла в ответ, с одной стороны, на давление широких слоев населения, стремящихся к демократии и социальным реформам, с другой — на воздействие мировой системы социализма, которая показывает трудящимся всего мира реальную альтернативу — развитие общества и государства, не знающих эксплуатации.

Отчасти эта концепция — конкретное руководство по реформистской политике (об этом свидетельствует развитие капиталистических государств после великого экономического кризиса 1929 года). Однако реализация ее установок не означает «обеспечения общего благополучия для всех»; она направлена главным образом на осуществление экономических и политических интересов монополистической буржуазии. Имеются различные варианты концепции «государства благоденствия»^[22], что в конечном счете отражает классовое расслоение буржуазного общества. Но с точки зрения влияния на механизм капиталистического государства действенными являются только те из них, которые в конкретных условиях соответствуют интересам монополистической буржуазии. Речь идет, в первую очередь, о так называемой теории пропорционального государственного регулирования экономической и социальной жизни капиталистического общества^[23].

Разновидность концепции «государства благоденствия», распространившаяся в развитых европейских странах после второй мировой войны, — так называемая теория «социального (или социально-правового) государства». Как теория «государства благоденствия», она не является единой и представлена различными направлениями, которые разнятся главным образом интенсивностью требования государственного регулирования экономики и социальной жизни^[24]. По сравнению с концепцией «государства благоденствия» в понимании американских и британских теоретиков здесь делается упор на правовые формы и методы реализации государственной деятельности.

Главным мотивом для разработки и распространения концепции «государства благоденствия» и «социально-правового государства» было, по словам западных государствоведов, стремление предотвратить с помощью реформ общественный взрыв^[25], под которым имеется в виду социальная революция.

Конституционный принцип федерализма (разграничение компетенции между союзом и субъектами федерации, а в области права — принцип верховенства федерального права над правом членов федерации) также заслуживает определенного внимания, хотя многие буржуазные конституционалисты считают, что в современном буржуазном государстве проблема федерализма изжила себя. Необходимо сказать, что принцип федерализма на первых этапах буржуазного конституционализма существенно отличается от принципа федерализма, характерного для современной буржуазной федерации. Лучшая тому иллюстрация — сопоставление Конституции США (в современной интерпретации Верховного суда США) с Основным законом ФРГ.

Принцип федерализма закреплен в X поправке к Кон- .ституции США, согласно которой «полномочия, не предоставленные настоящей Конституцией Соединенным Штатам я пользование которыми не возбранено отдельным штатам, остаются за штатами или за народом». Необходимо отметить, что перечень предметов правового регулирования, относящихся к исключительной компетенции федерации, невелик. В период монополистического, и особенно государственно-монополистического, капитализма этот изъян буржуазной конструкции федерализма входит в противоречие с потребностями правящих кругов в централизации и концентрации государственной власти. Неопределенные конституционные понятия «междуштатной торговли», «общего благосостояния», «законов, необходимых для осуществления конституционных правомочий»^[26] и т. п., отражавшие в период разработки конституции нерешенные противоречия между членами федерации, явились основой для возникновения в дальнейшем теории «подразумеваемых полномочий» (implied powers), которая применяется главным образом для расширения правомочий федерации. На основе изучения взглядов создателей американской конституции (прежде всего, Гамильтона и Джея) можно полагать, что теория «подразумеваемых полномочий», собственно говоря, была в определенной мере ими предугадана. Спустя полстолетия после возникновения теории «подразумеваемых полномочий» Верховный суд США сформулировал так называемую «resulting powers doktrine», значительно расширившую теорию «подразумеваемых полномочий»: суды получили возможность выводить «подразумеваемые полномочия» из смысла конституции в целом, а не только из упомянутых выше формул. В результате этой искусственной конструкции, противоречащей первоначальной концепции американского федерализма (а нередко и тексту отдельных статей Конституции США), произошло необычайное расширение федеральной власти, особенно исполнительной, в ущерб штатам^[27]. Стремясь сгладить сложившуюся ситуацию, буржуазная американская политология создала теорию «дуалистического федерализма», основанную на принципе раннего американского федерализма и концепции laissez faire, а также теорию «нового федерализма», основанную на экономической и географической интеграции и опирающуюся на концепцию вмешательства государства в экономические и социальные отношения. Преобладающее в американском государствоведении мнение таково, что «новый федерализм», называемый также «кооперативным федерализмом» (означающий якобы сотрудничество федеральной власти и власти штатов), — это путь к унитаризму. Не случайно в американской литературе распространено понятие «федерализм без штатов» (federalism without states), отражающее, в частности, тот факт, что федеральная власть входит в многочисленные прямые контакты с администрацией больших городов, обходя, таким образом, правительства штатов. Одновременно, правда, констатируется, что «новый федерализм» обладает и антицентралистскими чертами. Это, во-первых, определенный рост полномочий администрации штатов; во-вторых, жесткость американской конституции; в-третьих, склонность общественного мнения поддерживать традиции федерализма; в-четвертых, слабая организация главных политических партий на федеральном уровне^[28].

Что касается западногерманского федерализма, то здесь уже сама конституционная конструкция базируется (в отличие от США) на концепции сильной федеральной власти. Это находит отражение прежде всего в положениях Основного закона ФРГ об исключительной и конкурирующей законодательной компетенции, о праве федерации издавать так называемые законы-рамки, а также в положениях об исполнении федеральных законов и о федеральном управлении^[29]. Конституционно-политическая жизнь ФРГ за прошедшее тридцатилетие еще более укрепила положение федеральной власти. По этой причине многие буржуазные конституционалисты квалифицируют сегодня западногерманский федерализм как административный децентрализм с определенным политическим влиянием отдельных земель^[30].

Возникает вопрос, что представляет собой сегодня принцип буржуазного федерализма, действует ли он по- прежнему или же он практически сошел со сцены буржуазного конституционализма второй половины двадцатого столетия? По нашему мнению, исходя из общих закономерностей развития буржуазных государств в период государственно-монополистического капитализма, можно утверждать, что конституционный принцип федерализма в действительности устарел, так как сегодняшним интересам монополистической буржуазии отвечает централизованное государство и централизованный процесс принятия политических и государственных решений. Федеративное устройство государства вступает в противоречие с этими интересами. Впрочем, это не означает, что усиление унитаризма должно сегодня стать преобладающей тенденцией во всех капиталистических государствах. В конкретно-исторических условиях возможны и противоположные тенденции. Типичный пример — Великобритания, где нарастающие, главным образом экономические, противоречия проявляются в виде федералистских тенденций в Шотландии и Уэльсе.

1. К вопросу об определении содержания принципа Rule of Law см.: Jewell R. Е. С. British Constitution, London, 1975, p. 16—19; об определении содержания принципа Due Proceess of Law см.: Saye A. B., Pound M. B., Allums J. F. Principles of American Government, Englewood Cliffs, 1970, p. 78, 131—132. ↑
2. По этому вопросу см.: Rothweiler С. Ein sozialer Rechtsstaat, Frankfurt, 1972, S. 26f. ↑
3. См.: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия (далее — Основные институты и понятия). М., 1970, с. 396—400. ↑
4. Loewenstein К. Political Power and the Governmental Process, Chicago and London, 1965, р. 30; Wates С. J. and Miller S. T. A Visual Approach to British and American Government, London 1973, p. 11; Jewell R. E. C. Op. cit., p. 19. ↑
5. The Federalist and The New Constitution, New York 1942. ↑
6. Loewenstein K. Op. cit., p. 34f. ↑
7. См.: Кейзеров H. M. Власть и авторитет. M., 1973, с. Ill, 113; можно также отметить анализ и критику Кейзеровым новых буржуазных концепций разделения властей или государственных функций (там же, с. 100). ↑
8. Loewenstein К. Op. cit., р. 42f. ↑
9. Duverger М. The Study of Politics, Sunbury on Thames, 1976, р. 9fef. ↑
10. Ibid., p. 101—102. ↑
11. Friedrich C. J. Limited Government, A comparison, Englewood Cliffs 1974, p. 110f. ↑
12. Ibid., p. 114—116. ↑
13. Macridis R. C., Ward R. E., ed. Modern Political Systems: Europe, Englewood Cliffs 1972, p. 314; Friedrich. Op. cit., p. 118. ↑
14. Ferrero Guglielmo. The Principle of Power, New York 1942, р. 65. ↑
15. Macridis R. C., Ward R. E., ed. Op. cit, p. 10, 11. ↑
16. Al lord Robert R. Class Voting in the Angloamerican Political Systems (in G. di Palma, Mass Politics in Industrial Societies), Chicago 1972, p. 171. ↑
17. Lipset Seymour M. Political Man, New York 1960, p. 77. ↑
18. Вeуme Karl von. Interessengruppen in der Demokratie, Мünchen, 1971; Marr W. D., Naschold F. Theorie der Demokratie, Stuttgart 1971. ↑
19. См.: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Исторические типы государства и права. М., 1971, с. 343. ↑
20. Dahl R. Pliralist Democracy in the United States: Conflict and Consent, Chicago 1967, p. 24, 188—189; Dahl R. Democracy In the United States: Promise and Performance, Chicago 1973, p. 35, 48, 57, 86f; Masopust Zdenek. «Dahlova teorie «polyarchie», pokus о novou teoretickou koncepci burzoazniho politickeho systemu a burzoazni demokracie», Pravnik 10/1976, s. 91 on; Ellwein Thomas. Das Regierungssystem der Bundesrepublik Deutshland, Opladen 1977, S. 450—456,4651.: Nuscheler F., Steffani W. Pluralismus Konzeptionen und Kontroversen, München 1972. ↑
21. Более подробно о теории государства благоденствия и ее влиянии на механизм капиталистического государства см.: Вlahоž J. «Vliv burzoaznich politických, státnich a právnich teorii na organized a činnost kapitalistických státniho mechanism» (in Kritika burzoaznich a revizionistikých koncepci státu a práva, Praha 1975), s. 295n. ↑
22. См.: Гулиев В. E. Империалистическое государство. M., 1965, с. 6, 45, 295. ↑
23. Эта концепция нашла отражение, в частности, в работах: Berle A. Power without Property, A New Development of American Political Economy, New York 1959; Iver Mac. The Web of Government, New York 1957; Barber E. Principles of Social and Political Theory, Oxford; Galbraith J. K. The Industrial State, London, 1967, Gregg P. The Welfar Stat, London 1967; Schumpeter J. Capitalism, Socialism and Democracy, New York 1953; Beckerath H. von. Grossindustrie und Gesellschaftsordnung, Tübingen — Zürich 1954; Rostow W. W. The Stages of Economic Growth, A Non — Communist Manifisto, Cambridge 1960; Friedmann V. The Planned State and the Rule of Law, Melbourne 1948; Mund W. A. Government and Bussines, New York 1955; Myrdal G. The Political Element in the Development of Economic Theory, London 1953. ↑
24. Теория социального и правового государства получила развитие, в частности, в работах: Arndt С. Die Bundesrepublik als sozialer Rechtsstaat, Karlsruhe. 1958; Schmid C. Politik und Geist. Stuttgart 1961; Erhard L. Program für Deutschland, Düsseldorf 1965; Reinhold J. «Wohlfahrstaat Oder Verordnungsstaat?» Die Neue Gesellschaft, V/1958; К вопросу о критике теории социального и правового государства см.: Исторические типы государства и права, с. 394. ↑
25. Lоеwеnstеin К. Verfassungslehre, Tübingen 1959, S. 349f. ↑
26. Детальный анализ развития этих понятий содержится, в частности, в ставшей классической работе о буржуазном конституционализме Чарльза Бирда (Beard Charles A. The Living Constitution, The Annals, Vol. 185 (1936). ↑
27. К вопросу о развитии американского федерализма см.: Saye А. В., Pound М. В. Allums J. Op. cit., р. 70.; Young William H. Introduction to American Government, New York 1966, p. 50f.; Irish M. D., Prothro I. W. The Politics of American Democracy, Englewood Cliffs 1971, p. 124f.; Pritchet Herman. The American Constitution, New York 1968, p. 63f. ↑
28. Wates C. J., Miller S. T. Op. cit., p. 194—197. ↑
29. Статья 72 Основного закона ФРГ устанавливает, что в сфере конкурирующего законодательства земли имеют право законодательства лишь тогда и постольку, когда и поскольку Федерация не использует своих прав законодательства. Согласно ст. 83 Основного закона ФРГ, земли выполняют федеральные законы в таком же порядке, как свои собственные, поскольку конституцией не установлено или не допущено иное: на Федеральное правительство возложено осуществление наблюдения за выполнением землями федеральных законов (п. 3, ст. 84). Весьма важны с точки зрения подчинения исполнительной власти земель Федерации положения пп. 2—4 ст. 85 Основного закона ФРГ, согласно которым: а) Федеральное правительство может издавать с согласия бундестага общие административные предписания; б) органы земель подчиняются указаниям соответствующих высших органов Федерации; в) Федерация осуществляет надзор не только за законностью, но и целесообразностью выполнения федеральных законов; г) Федеральное правительство в этих целях вправе осуществлять надзор и посылать уполномоченных во все учреждения. ↑
30. Johnson Nevil. Government in The Federal Republic of Germany, Oxford 1973, p. 136. ↑