С момента возникновения буржуазной государственности понятие конституции и конституционного права находится в центре внимания буржуазной науки государственного права. Ее подход к данной проблематике характеризуется прежде всего неклассовой, отвлеченной от социальной и материальной сущности буржуазного государства, идеалистической и даже намеренно идеализированной трактовкой конституции. Это проявляется уже в традиционных взглядах на конституцию буржуазного государства как на хартию всего народа, как на правовую гарантию власти народа, как на синоним демократии и т. д.

Имеется немало различных дефиниций конституции и конституционного права, что подтверждает наличие значительных различий в подходе отдельных буржуазных авторов. В общем виде, как представляется, можно разделить буржуазные концепции конституций на три основные группы.

На одном полюсе находится юридическая трактовка конституции как общеобязательного правового акта высшей юридической силы; в свете этой формалистической концепции конституциями в строгом смысле слова является только определенная совокупность правовых норм, регламентирующих структуру правопорядка (так называемое нормологическое понятие конституции).

На другом полюсе находится социологическая концепция конституции. Ее приверженцы едины в том, что обращаются они не к юридической, а к реальной, или фактической, конституции.

Где-то между этими полюсами находятся концепции, авторы которых, стремясь объединить оба подхода, уделяют внимание как фактическому развитию конституционно-правовой системы, так и юридической конституции.

Крайне формалистическая концепция конституции занимает сегодня уже далеко не первостепенное по своему значению место в буржуазной науке — речь идет о нормативизме. Взгляды его основоположника, Г. Кельзена, в буржуазной Чехословакии развивал Р. Вейр, а позднее, в несколько трансформированном виде, — В. Кубеш. По мнению Р, Вейра, нормативистская конституция — это «первая законодательная норма, источник правовой силы всех остальных правовых норм»^[1]. В. Кубеш определяет конституцию и другие конституционные законы как «нормы первой ступени в иерархической системе правопорядка»^[2]. Основное значение конституции, по его мнению, заключается в том, что все остальные правовые нормы, индивидуальные правовые акты и иные правовые действия «черпают свой общеобязательный характер, свою нормативную силу, когда мы имеем в виду государственный правопорядок, из текста конституции»^[3].

В настоящее время аналогичную позицию занимают теоретики неонорматнвизма, социальный смысл которого заключается прежде всего в стремлении скрыть за мнимой аполитичностью и ориентацией на «чисто нормативную сферу» кризис конституционно-политической системы капиталистических государств, уклониться от необходимости анализировать глубокие изменения конституционной системы современного капиталистического государства. Однако именно благодаря своей «чистоте» такой подход к буржуазным конституциям не удовлетворяет господствующие классы, поскольку не может быть использован в качестве идеологического орудия для воздействия на общественность капиталистических государств в целях апологетики буржуазной демократии. Сегодня он не играет значительной роли в буржуазном государство- ведении.

Кризис буржуазной конституционности проявляется также в том, что реальный ход конституционно-политической жизни капиталистических государств, как правило, не соответствует конституционному закреплению государственно-правовых отношений. Отсюда крайне общий характер юридических определений конституции в современной буржуазной государствоведческой литературе. Так, французские конституционалисты Д. Обер, Ж. Бюрдо, М. Прело, Ж. Булуаз определяют конституцию как совокупность правовых норм, относящихся к государству^[4]. Обер, например, разделяет конституционно-правовые нормы, характеризуя их в общем плане как нормы, обладающие высшей юридической силой в государстве, на закрепляющие государственное устройство (федеративное или унитарное); посвященные таким основным элементам государства, как население и государственная территория; регулирующие порядок осуществления правомочий и функций высшими государственными органами и, наконец, закрепляющие основные права личности и регулирующие взаимоотношения личности с государством и его органами^[5].

Нойбауэр в буржуазной Чехословакии под конституцией государства понимал «совокупность норм, регулирующих принципы организации и управления государством, т. е. нормотворческую компетенцию и управление на высших ступенях правопорядка, включая способы назначения лиц, обладающих компетенцией в данной сфере»^[6]. Подобных юридических определений конституции придерживается также значительная часть западногерманских н итальянских государствоведов. Необходимо напомнить, что понятие конституции или соответствующего ей акта высшей юридической силы предложил уже в начале XVII столетия один из первых представителей буржуазной конституционалистики англичанин Э. Кок^[7].

Англо-американские государствоведы первыми выступили с концепцией фактической, или «живой», конституции, сосредоточив свое внимание главным образом на реальном развитии государственно-политической системы. Это обусловлено не только глубиной конституционного кризиса в указанных странах, но также тем обстоятельством, что в некоторых из них конституции в буквальном смысле слова вообще не существует (Великобритания) или она настолько устарела (США), что стала объектом вольной интерпретации высших государственных органов (особенно Верховного суда США, президента, а в последнее время — бюрократической верхушки исполнительной власти).

Дискуссии относительно определений понятия британской конституции сводятся к общему выводу, что общеобязательными нормативными актами и судебными прецедентами в Великобритании регулируется лишь незначительная часть конституционной системы, тогда как основная ее часть регулируется конституционными обычаями. Сторонники юридического подхода, главным представителем которого был А. Дайси, считают конституционным правом те нормы, касающиеся государственной структуры и государственной власти, которые применяются общими судами. В отличие от них представители широкого понимания британской конституции, в частности А. Дженнингс и А. Гудхарт, отрицают различие правовых и конвенционных норм. В свои» очередь против отождествления двух этих видов норм выступает видный английский конституционалист Д. Маршалл. Одновременно он подчеркивает неудовлетворительное состояние современного английского конституционного права, по его словам, рационально не систематизированного и нуждающегося в кодификации или в весьма обширной новой регламентации^[8].

Ориентация на так называемую фактическую конституцию (социологическое направление) достигла необычайного распространения в капиталистических странах после второй мировой войны. Согласно этой концепции, как можно судить, например, по взглядам американских государствоведов Р. Макридиса и Р. Уорда, конституция включает в себя не только нормы, установленные в законодательном порядке, но и те нормы, которые создаются фактическим путем и систематически применяются при урегулировании отношений между государством и гражданами^[9]. Нетрудно заметить, что эти фактические нормы могут быть легко противопоставлены гражданским правам, зафиксированным в тексте конституции. Этот пример наглядно показывает, к каким не только «теоретическим», но и «практическим» последствиям приводит ориентация современных буржуазных государствоведов на «фактическую конституцию».

Наиболее значительные попытки соединить юридическую трактовку конституции с социологической были предприняты К. Фридрихом и К. Левенштейном. По мнению первого^[10], понятие конституции почти совпадает с понятием разделения властей. Главным в конституции он считает установление методов и техники ограничения государственной власти, некую совокупность «правил игры», среди которых и правила ответственности государственных органов за свою деятельность. Соблюдение конституции является, по мнению Фридриха, критерием легитимности государственной власти^[11]. Однако в понятие конституции он включает не только действующие конституционно-правовые нормы, но и фактические отношения, вытекающие из конституционной системы. Фридрих критически относится к взглядам некоторых политологов, считающих несовместимыми институциональный и бихевиористский подходы к конституции^[12]. По его мнению, между поведением (имеется в виду поведение конституционно-правовых субъектов) и институтами несовместимости нет. Конституционно-правовые институты, согласно его взглядам, представляют собой постоянно повторяющееся поведение конституционных субъектов без учета того, урегулировано оно или нет конституционными нормами. Значение, которое он придает писаной конституции, вытекает из его слов о том, что «конституция является не панацеей, а экспериментальным стремлением к достижению приемлемой и легитимной власти»^[13]. Здесь опять проявляется релятивистский подход к конституции, типичный для буржуазного государствоведения в период глубокого кризиса буржуазной конституционности.

Аналогичных взглядов придерживается К. Левенштейн. Конституция, по его мнению, представляет собой совокупность норм, которые, независимо от их правовой формы, «регулируют отношения между власть имущими и адресатами власти, а также взаимоотношения между власть имущими при формулировании государственной воли»^[14]. К этому Левенштейн добавляет, что наличие формализованных норм, регулирующих властную деятельность, еще не означает существования в данном государстве демократического климата. Определение конституции, данное Левенштейном, характерно тем, что в нем говорится об отношениях между «власть имущими», а не об отношениях между государственными органами. Таким образом, в конституционные субъекты попадают и ведущие политические партии, и союзы предпринимателей, которые в период государственно-монополистического капитализма принимают участие в решении важных политических и государственных вопросов.

Такого же «социологического» определения субъектов «фактической конституции», включающего в себя политические партии и другие политические учреждения, придерживаются французские государствоведы М. Дюверже и Ж. Булуаз, итальянский государствовед П. Бариле, английские конституционалисты Д. Гриффитс и Р. Джевелл. С начала 50-х годов большинство государствоведов капиталистической Европы (в частности, Дюверже) сконструировали дисциплину «конституционное право и политические институты». Во Франции и в Италии традиционная наука конституционного права получила название (в том числе в преподавании) «политические институты и конституционное право», или же наоборот — «конституционное право и политические институты», — в зависимости от того, отталкиваются авторы от юридической или фактической конституции. В США, Великобритании и ФРГ традиционное конституционное право было потеснено так называемой теорией правления (в американском варианте — Theory of Government). Эта теория делает акцент на анализе практического действия конституционно-политической системы, реально существующих отношений между высшими государственными органами, центром и местами, государственными органами и гражданами, отношений между другими политическими институтами (прежде всего политическими партиями) и государством, не забывая при этом и сами конституционные нормы, связанные с этими отношениями. Что касается самого конституционного права. то оно по большей части сводится к анализу текста конституции, конституционных обычаев и решений тех органов, которые правомочны интерпретировать (как правило, весьма широко) действующую конституцию.

Типичный пример такого понимания конституционного права — Соединенные Штаты Америки, где содержание этой отрасли науки составляет анализ текста конституции и решений Верховного суда США. Аналогичным образом понимается содержание конституционного права и в Федеративной Республике Германии, где, однако, с учетом относительной новизны Основного закона ФРГ решения Федерального конституционного суда не имеют такого значения, как в США.

Что касается содержания «теории правления:», то, по мнению американских государствоведов и политологов, сюда относится изучение: 1) отдельных групп (имеющих значение с точки зрения политики и власти); 2) государства, государственных органов, а также институций, принимающих важные политические решения; 3) политической культуры (куда включаются религия, обычаи, правила и порядок деятельности государственных органов, степень легитимации, степень участия граждан в делах государства и общества); 4) так называемой политической инфраструктуры (политические отношения и идеи граждан; социальные, экономические и культурные институты; нормы поведения и ценности, преобладающие в определенном обществе, модели социализации, степень концентрации экономической власти, нормы воспитания в семье, религиозные отношения и т. п.)^[15].

Раскол некогда единой буржуазной науки конституционного права нередко преподносится на Западе как успех буржуазного государствоведения. По нашему мнению, он в первую очередь подтверждает наличие острых противоречий между конституцией и конституционной (или более широко — политической) практикой в развитых капиталистических государствах. Буржуазное государствоведение в силу своих классовых позиций не заинтересовано в открытом признании этого противоречия и кризиса буржуазной конституционности.

Там, где такой раскол произошел, общественное значение науки конституционного права падает по той причине, что она сводится лишь к анализу конституционно-правовых норм и доктрин, зачастую не соответствующих политической и конституционной реальности. Что же касается «теории правления», то первое впечатление, что она, будучи ориентирована на широкий круг общественных, идеологических, политических, экономических и государственных явлений, сможет достаточно полно отразить реалии существующих форм правления и конституционных систем капиталистических государств, было бы неверным. Решающее препятствие — гносеологическая база этой дисциплины, основанная главным образом на субъективистском подходе, идеологии плюрализма. Кроме того, эта дисциплина, по преобладающему среди буржуазных авторов мнению, носит лишь описательный характер и не содержит конкретных, позитивных выводов, направленных на разрешение общественного и конституционного кризиса в интересах трудящегося большинства общества.

В марксистско-ленинской науке развернутое определение конституционного права капиталистических стран дано А. А. Мишиным: «Государственное право есть основная отрасль права каждого капиталистического государства, представляющая собой совокупность юридических норм, закрепляющих экономическую основу буржуазного государства, форму правления и форму государственного устройства, определяющих организацию, компетенцию и порядок деятельности высших и местных органов государственной власти и управления, права и обязанности граждан и подданных, избирательное право и избирательную систему»^[16]. В. Е. Чиркин определяет объем понятия конституционного права буржуазных стран в сущности так же, хотя и с некоторыми отличиями^[17]. По нашему мнению, это определение плодотворно. Однако, как нам кажется, предмет исследования не может быть ограничен собственно конституционным правом. Думается, что его необходимо расширить, обратившись, с одной стороны, к реальному функционированию конституционной системы, а с другой стороны, к правосознанию общественных классов. Без этого изучение проблематики формы правления, государственного права и конституционных систем капиталистических стран окажется неполным. Исследование конституционной системы должно также охватить вопросы о роли политических партий, формально институциолизированных «центров давления» и «заинтересованных групп», активно участвующих в процессе принятия важных государственных и политических решений. Содержание конституционной системы, таким образом, необходимо понимать в широком смысле или найти для этого более точный термин.

Важной теоретической проблемой буржуазной науки является классификация конституций. Здесь также отражается кризис современной буржуазной конституционности. В нашу задачу не входит исследование традиционного деления конституций на жесткие и гибкие^[18], конституции р материальном и формальном смысле^[19], конституции писаные и неписаные^[20]. Наша цель — главным образом анализ классификаций конституций на фактические, или «живые», с одной стороны, и формальные, или писаные, с другой. Понятие «живой конституции» сконструировало американское государствоведение для обозначения такой ситуации, когда существующая в государстве писаная конституция, содержащая более или менее комплексную регламентацию конституционно-правовой проблематики, устарела и уже не отвечает в полной мере интересам господствующих классов. При этом развитие конституционного права пошло не по пути формального изменения конституции, а по пути толкования ее текста, причем толкования, зачастую противоречащего ее смыслу. Можно с уверенностью говорить о реакционном характере понятия «живая конституция», так как оно стало «демократическим» прикрытием краха писаной конституции.

К числу новых классификаций относится предложенное К. Ле вен штейном так называемое онтологическое деление конституций. Под конституцией в онтологическом смысле Левенштейн понимает совокупность норм, реально регулирующих процесс функционирования и осуществления государственной власти независимо от того, в какой форме эти нормы зафиксированы. Конституцией, по его мнению, является реальное поведение власть имущих и адресатов власти в процессе реализации конституционных норм^[21]. Согласно «онтологической» точке зрения, конституции делятся на нормативные (нормы которых действительно регулируют политические процессы), номинальные ч (которыми политическая жизнь реально не регулируется, но которые могут иметь воспитательное значение в ближайшем или отдаленном будущем) и семантические (которые не ограничивают политическую власть, в чем Левенштейн видит суть конституции, а лишь санкционируют власть фактического властителя). Левенштейн открыто признает падение значения и авторитета конституции в буржуазно-демократическом государстве^[22]. Его онтологическое понятие конституции, к которому сегодня — с определенными модификациями — присоединяется ряд буржуазных конституционалистов и государствоведов^[23], в действительности выражает капитуляцию буржуазной науки перед глубоким кризисом конституционности в капиталистических странах- Оно снижает роль конституции как ограничителя государственной власти, способствует неадекватному распределению компетенции и фактических полномочий между исполнительной и законодательной властями в ущерб последней, но ставит под сомнение регулирование конституционно-правовых отношений между государством и гражданами.

Американским государствоведением разработана классификация отдельных положений Конституции США на перманентные, изменяемые и устаревшие. Перманентными, или постоянными, признаны те положения, содержание которых может быть изменено только путем внесения поправки; к их числу относят, например, нормы, устанавливающие продолжительность легислатуры президента и конгрессменов, порядок опровержения президентского вето н т. п. Наиболее многочисленны, согласно этой концепции, так называемые изменяемые положения — нормы, регулирующие важнейшие политические и государственные отношения. Сюда относят преобладающую часть конституционной регламентации гражданских прав и даже основные конституционные принципы, какими являются «должная правовая процедура», равенство, ряд аспектов федерализма и т. д. К устаревшим относят положения, безусловно не соответствующие уровню общественного развития, например правомочия конгресса выдавать охранные грамоты^[24]. Впрочем, необходимо добавить, что устаревшими, по нашему мнению, являются и многие другие статьи конституции.

Говоря о кризисе конституционности в США, Н. М. Кейзеров замечает: «Конституция и Билль о правах постепенно утратили свое значение. Изменилась строгая иерархия государства, которая складывалась из немногочисленной элиты и многочисленных масс бесправных. Демократия постепенно ушла в прошлое, большая часть государственной власти осуществляется не конгрессом, а административными органами. С ростом администрирования свобода постоянно сужается, и бюрократия постепенно вытесняет власть закона. Полицейский и военный аппараты усиливают и расширяют беззаконие. Социальные последствия этих процессов проявляются в том, что всякая деятельность измеряется по чуждым и фальшивым стандартам, которые насильно навязываются другими людьми. Традиционные коллективы и другие формы общественного существования изменяются в атмосфере единовластия, отчужденности и атомизации. Недоверие, коррупция, недружелюбие и страх изгнали тепло товарищества, которое всегда было для человека поддержкой в столкновении с неприятными сторонами внешнего мира. Парадоксальным является то, что гипертрофизация власти бюрократических комплексов приносит ощущение безвластия, которое овладевает даже представителями аппарата управления^[25].

Развитие буржуазного общества и государства после второй мировой войны привело к значительным изменениям конституционной системы. Потребовалась существенная модификация принципов и установок, сформулированных теоретиками эры либерализма, соответствующие новации были с учетом традиций проведены либо путем толкования существующих конституций и конституционных обычаев (США, Великобритания), либо путем формального изменения конституций (страны континентальной Европы).

Специфическая черта современного развития заключается в том, что новые элементы конституционной системы в своем большинстве создавались вне конституции; они глубоко проникли в конституционную систему и значительно изменили ее функции по сравнению с конституционной моделью. Понятие «живой конституции» подтверждает этот возросший разрыв между конституционным регулированием и конституционной реальностью. Другое следствие — возрастающая отчужденность населения по отношению к конституционной системе и ее основным институтам. Отсюда падение авторитета конституции. Уменьшается и ее стабильность, характерная для конституционной системы периода либерализма. Лейтмотивом современного конституционного развития капиталистических стран является поэтому стремление к реформам конституции, призванным отразить такие социально-политические реалии, как, например, возникновение новых политических сил, перераспределение полномочий между законодательной и исполнительной властью, взаимосвязи государственного механизма с политическими партиями, которые в современный период представляют собой ядро конституционной системы. Чрезвычайно важную роль в конституционной, политической и государственной структуре конкретной страны в этих условиях играет политический режим. Под давлением перечисленных выше факторов возникают новые конституционно-правовые концепции, которые, однако, в отличие от конституционных концепций эпохи либерализма не отличаются законченностью и носят во многом фрагментарный характер.

1. Weyr Frantižek. Soustava československdho práva státniho, Brno 1921, s. 61. ↑
2. Kubes Vladimir. О novou Ústavu, Praha 1948, s. 11. ↑
3. Op. Cit., s. 12. ↑
4. Aubert Jean F. Traité de Droit Constitutionnel Suisse, Neuchatel 1967, I., p. 101; Burdeau G. Droit Constitutionnel et Institutions Politiques, Paris 1976, p. 57, 65f.; Prélot Marcel, Boulois Jean. Institutions politiques et droit constitutionnel, Paris, p. 27s. ↑
5. Aubert J. F. Op. cit., p. 102 ↑
6. Neubauer Zdeněk. Statověda a teorie politiky, Praha 1974, s. 27. ↑
7. Friedrich Carl J. Limited Government, A comparison, Englewood Cliffs 1974, p. 30. ↑
8. Marshall Geoffrey. Constitutional Theory, Oxford 1971, p. 3—12. ↑
9. Macridis R. C., Ward R. E., ed. Modern Political Systems: Europe, Englewood Cliffs 1972, p. 8, 9. ↑
10. Friedrich C. J. Op. cit., p. 27. ↑
11. Ibid., p. 115, 116. ↑
12. Ibid., p. 11f. ↑
13. Ibid. ↑
14. Loewenstein K. Political Power and the Governmental Process, Chicago and London, 1965, p. 70. ↑
15. Macridis R. C., Ward R. E., ed. Op. cit., p. 7—8. ↑
16. Мишин Л. А. Государственное право буржуазных стран и стран, освободившихся от колониальной зависимости. М., 1976, с. 8. ↑
17. Государственное право буржуазных стран и стран, освободившихся от колониальной зависимости / Под ред. Стародубского Б. А. и Чиркина В. Е., с. 6—7. ↑
18. Под жесткой конституцией понимается такая конституция, для изменения которой необходим специальный — конституционный — закон, принятый с соблюдением особой процедуры. Средн так называемых флексибильных конституций, для принятия или изменения которых достаточно закона, изданного в соответствии с обычной законодательной процедурой, различаются два исторических типа: 1) законы, содержащие конституционно-правовые нормы и по своей форме не отличающиеся от других законов (пример — Великобритания); 2) законы, содержащие конституционно-правовые нормы и формально называемые конституционными, хотя процедура их принятия не отличается от процедуры принятия остальных законов. В период монополистического, особенно государственно-монополистического, капитализма жесткие конституции утратили в значительной мере тот смысл, какой они имели ранее. При формальном действии жестких конституций в развитых капиталистических странах происходят частые изменения конституционной практики путем толкования конституции высшими государственными органами. Такое толкование выходит за рамки текста конституций, что характерно, в первую очередь, для конституционной системы США. ↑
19. Под конституцией в материальном смысле обычно понимается совокупность законов (а в некоторых капиталистических странах также конституционных обычаев и судебных решений), определяющих порядок формирования, основные принципы деятельности и компетенцию высших государственных органов, форму государственного устройства, экономическую основу государства, права и обязанности граждан. Под формальной конституцией понимаются конституционно-правовые нормы, содержащиеся в конституционных законах. ↑
20. В буквальном смысле слова конституция каждого современного государства существует в письменной форме (в книжном издании и т. п.), например конституция Англии. Однако писаными в буржуазном государствоведении называются конституции, изданные в форме конституционного или обычного закона, в отличие от неписаных, существующих в форме конституционных обычаев и судебных прецедентов. В этом смысле конституция Англии является неписаной. ↑
21. Loewenstein К. Op. cit., р. 147f. ↑
22. Ibid., р. 148-158. ↑
23. С таким же подходом к проблеме конституции мы встречаемся в работах: Ellwеin Т. Das Regierungssystem der Bundesrepublik Deutschland, Opladen 1977; Maunze Т. Grundgesetz I., München und Berlin 1966; Gablentze О. H. Einführung in die politische Wissenschaft, Köln und Opladen 1965; Duverger M. Institutions politiques et droit constitulionnel, Paris 1965; Prélot J. a Bouloise J. Institutions politiques et droit constitutionnel, Paris 1972; Burdeau G. Op. cit.; BariIehо P. Corso di Diritto costituzionale, Padova 1964; Magrath С. P., Cornwell E. E., Goodman J. S. The American Democracy, New York 1973; Pritchett С. H. The American Constitution, New York 1968. ↑
24. Magrath С. P., Cornwell E. E., Goodman J. S. Op. cit., p. 92f. ↑
25. См.: Кейзеров H. M. Власть и авторитет. M., 1973, с. 169. ↑