В первые десятилетия XX века происходит процесс постепенного, но неуклонного размежевания политической науки США с историей и традиционным конституционным правом. Правовой процесс как объект исследования политологов новой «реалистической» ориентации, все заметнее становится «пасынком политологического анализа». Вместе с тем в эволюции этих наук и их теоретико-методологических основ появляются новые общие моменты и тенденции. Конституционно-правовая и правовая проблематика исподволь начинает исследоваться в политической науке с экономических, социологических и поведенческих позиций. С другой стороны, происходит относительная теоретизация, политологизация и социологизация науки конституционного права и правовой науки в целом в рамках экономического подхода, теоретических монографических исследований, посвященных описанию конституционного статуса конкретных институтов государственного управления, конституционных гарантий, в русле социологической юриспруденции и правового реализма.

Экономико-социологический и поведенческий подходы к анализу конституционно-правовых и политических проблем начинают проявляться в политической науке и науке конституционного права уже в эру «прогрессизма» в работах А. Смита, Ч. Бирда и А. Бентли. Еще в 1907 году А. Смит в своей работе «Дух американского правления» вызвал сенсацию, описав американскую конституцию как конфликт между заинтересованными группами. Он утверждал, что конституция по существу представляет собой «экономический документ», сформулированный и ратифицированный группами, которые были непосредственно и лично заинтересованы в учреждении новой системы и извлечении из нее экономических выгод^[1]. Шестью годами позже была опубликована известная работа одного из идеологов «прогрессистского» движения в США Ч. Бирда — «Экономическая интерпретация конституции Соединенных Штатов», в которой автор также доказывал, что поведение основателей конституции мотивировалось сугубо экономическими выгодами и интересами^[2].

В начале века, когда заслуга разработки проекта, принятия и ратификации конституции в американской буржуазной историографии и науке конституционного права приписывалась ее основателям-суперменам, заинтересованным якобы только в таких абстрактных ценностях естественного права времен американской революции, как «свобода», «равенство», «благоденствие» и т. п., работы А. Смита и Ч. Бирда бросили настоящий вызов политологам и юристам, исследовавшим политическую историю и конституционное право с апологетических позиций. Не удивительно поэтому, что они подверглись ожесточенным нападкам со стороны государствоведов-традиционалистов.

Однако взгляд на американскую конституцию как на сугубо экономический документ явно абсолютизировал степень влияния экономических интересов на создание и принятие этого политико-правового документа. Принижая значение политико-правовых форм и институтов, вульгарный экономический детерминизм игнорирует историческое значение и относительную самостоятельность конституции как политического, правового о и идеологического института^[3].

Особенно заметно социологический подход к анализу государства, права и политики проявился в работе А. Бентли «Процесс государственного управления. Анализ общественных давлений»^[4].

Согласно его концепции, право является деятельностью групп и «всегда социально». Самая незначительная тяжба между двумя спорщиками разбирается в социальном плане на основе интересов больших групп, которые установили для нее условия и границы. Конституция, суды и право представляют собой лишь специфическую деятельность людей, официальных заинтересованных групп в политической системе, выступающих выразителями групповых интересов и отражающих «образцы» группового поведения, которые прослеживаются в относительно стабильных формах во времени. В любом решении Верховного суда, например, на первый взгляд, писал А. Бентли, нет ничего, кроме тонко переплетенных нитей закона. Но если рассечь его диалектическую ткань, то можно добраться до действующих групп людей, которые обусловливают решения и творят их посредством специализированной деятельности судей. То же самое говорил он и вообще о судах. На поверхности их деятельности видна теоретическая работа юристов, судей и адвокатов, защищающих определенные интересы, а в глубине — те общественно-групповые влияния, которые обусловливают их решения. Беспристрастная по внешнему виду деятельность права на самом деле является деятельностью группы. «Право, — писал А. Бентли, — не засвидетельствованный документ, предлагаемый нам государственным секретарем…». Это, по его мнению, даже не то, что делает губернатор, шериф, не то, чем заняты судьи, юристы, адвокаты. Бентли считал, что «правом по своей сути может быть только то, что фактически делает масса людей, и то, что она стремится заставить делать других людей посредством государственных учреждений, которые также являются не чем иным, как официальными группами»^[5]. Тот факт, что писаное формальное право нередко является неприменяющимся и в то же время неотмененным, А. Бентли объясняет тем, что нормы права не отражают интересы групп, достаточно сильных, чтобы потребовать его применения.

Хотя Бентли не отрицал относительную стабильность права, тем не менее право так же, как и политические институты, по его мнению, изменяется вслед за изменчивостью и текучестью процесса группового взаимодействия и соперничества. Это изменение происходит на разных уровнях, зависящих от реальных организационных структур заинтересованных групп и группового поведения. Изменения в «живом» действующем праве и его приспособление к новым условиям не происходят, по мнению Бентли, на одном и том же уровне и одновременно в различных отраслях права. Такой же характер имеют изменения, происходящие в конституции. Согласно А. Бентли, действующая конституция время от времени может так изменяться, что каждое последующее решение становится похожим на то, что американский судья Холмс позже называл «железнодорожным билетом», годным только для данного дня и данной поездки.

В подходе Бентли к анализу американского буржуазного права, включая конституционное право, с точки зрения «групп давления» содержится попытка исследовать социальную природу права, взаимодействие права и общества.

В ней получили отражение некоторые тенденции в эволюции буржуазного права США на империалистической стадии их развития, его приспособление к потребностям монополистического капитализма, влияние на правовое развитие соотношения и борьбы социальных групп, выражающих интересы различных классов и слоев американского общества, а также группировок внутри господствующего класса. В то же время его концепция свидетельствует о кризисе доктрины «господства права» в буржуазном обществе, о перерождении конституционных принципов и несоответствии юридических норм реальной политической и правовой практике эпохи империализма.

Однако Бентли пренебрегает классовой оценкой права, его подход абсолютизирует связь между правом и деятельностью и интересами групп давления. А. Бентли упускает из виду значение права как относительно самостоятельного и целостного института. Его анализу права чужды социально-политические оценки правовых явлений. Между тем буржуазное право выступает средством защиты не просто групповых интересов, как утверждает Бентли, а прежде всего интересов господствующего класса к его группировок. Признавая социальную обусловленность права, Бентли в то же время рассматривает его как надклассовое явление, игнорирует факт превращения буржуазного права периода империализма в орудие служения интересам монополий, кризис буржуазного правопорядка и нарушение буржуазной законности, оценку которой в свое время дал В. И. Ленин^[6]. Лишая право его общественно-политической характеристики, Бентли не выделяет факторы, оказывающие решающее воздействие на определение целей права, не признает классовый характер социального контроля, через который право в свою очередь воздействует на общество. Социологическому анализу Бентли конституционного права присущи те же методологические изъяны, что и его анализу государственного управления в целом^[7].

В теории А. Бентли нашло, как уже отмечалось, отражение определенное несоответствие законодательства периода домонополистического капитализма новым условиям империалистической эпохи в США. Но объяснение им причин неприменения формально неотмененного писаного права лишь с точки зрения «группового» подхода явно игнорирует особенность американского права, и в частности широкое применение в нем судейского усмотрения и судебного прецедента как формы правового регулирования. Основанное на принципах общего права, именно прецедентное право посредством механизма судебного толкования играет доминирующую роль в формировании фактически действующего права и адаптации права к изменяющейся социально-политической реальности. При рассмотрении конкретных дел американские судьи предпочитают обращаться к прецедентному, а не формальному писаному праву, что и делает последнее неприменяющимся в «чистом» виде.

В первой половине XX века, в период развития государственно-монополистического капитализма в США и усиления буржуазно-реформаторской, «инженерной» функции буржуазного обществоведения, появляются монографии, посвященные теоретическому толкованию конституции, ее основных принципов и гарантий, описанию конституционного статуса института президентства и т. п.^[8] Политические, социологические и поведенческие аспекты права все чаще исследуются не столько «реалистической» политологией, сколько в рамках самой правовой науки. В науке конституционного права они изучались в работах теоретиков политологической ориентации — Э. Корвина, Г. Притчетта и др.^[9], а в правовой науке в целом в исследованиях представителей американской социологической юриспруденции и правового реализма, близких по своим общеметодологическим установкам, исследовательской методике и технике к «новой» бихевиористской политологии.

Исследования теоретиков социологической юриспруденции находились в русле интересов буржуазной политологии, поскольку с буржуазно-реформистских позиций они изучали социально-политические функции, которые осуществляют суды, в том числе и Верховный суд США либо самостоятельно, либо во взаимодействии с законодательной и исполнительной властью буржуазного государственного аппарата. В теории Р. Паунда суды и легислатуры рассматриваются им как институты, обладающие функцией сбалансирования конфликтующих социальных интересов, их урегулирования путем компромисса или выбора между этими интересами. Посредством социального контроля, утверждал Паунд, буржуазное право якобы признает, удовлетворяет потребности, претензии и желания, эффективно обеспечивает социальные интересы^[10]. Рассматривая право как институт для удовлетворения социальных потребностей путем упорядочения человеческого поведения посредством политически организованного общества, Р. Паунд считал, что история права — не что иное, как непрерывная и все более эффективная социальная инженерия^[11]. Сама буржуазная демократия рассматривалась теоретиками этого направления (Л. Хэнд) в качестве инструмента, посредством которого можно будто бы выработать «справедливое согласование» или «терпимый компромисс» жизненных и самоосознанных интересов, существующих в буржуазном обществе. Подчеркивая необходимость учета судьями социальной реальности, Б. Кардозо полагал, что социально-политические факторы оказывают серьезное воздействие на правовой процесс, через стремление судей толковать общественное сознание и реализовать его в действии права^[12]. При этом сами судьи обязательно находятся под влиянием приобретенных социально-политических убеждений, унаследованных традиционных верований, инстинктов и понятий общественной потребности. В широком плане теории социального интереса и судебного процесса Р. Паунда и Б. Кардозо представляли собой правовые аспекты более общей концепции государственного управления и демократии как инструментов для «справедливого согласования» и «терпимого компромисса» жизненных и самоосознанных интересов. Социальное назначение этих теорий, многие из которых создавались в обстановке «великой депрессии» и «нового курса» Ф. Рузвельта, состояло в анализе и применении права как важного средства социально-политического контроля, необходимого для эффективного и устойчивого функционирования политико-правовой системы буржуазного общества на государственно-монополистической стадии его развития. Представители социологической юриспруденции разрабатывали теоретические и практические аспекты правового регулирования, направленные на сглаживание присущих этому обществу острых социально-классовых противоречий, на укрепление буржуазного правопорядка и буржуазной демократии. В этом смысле их концепции и рекомендации по своим социальным целям и задачам схожи с концепциями политологов-«реалистов».

Социологический и политологический подход к праву особенно выпукло присутствует в теориях представителей правового реализма, сводивших к минимуму нормативный и предписывающий элемент в праве. О. Холмс, например, рассматривал право как совокупность норм, представляющих волю господствующих в обществе интересов. Отсюда моральные ценности в праве он отождествлял с ценностными нормами и ориентациями постоянно изменяющихся общественных групп, обладающих властью. Выступая за разграничение права и морали, О. Холмс настаивал на необходимости признания эмпирических фактов судебной деятельности, в соответствии с которыми должны вести себя судьи. Продолжая традиции Холмса и Кардозо, К. Ллевеллин также считал, что фокус правового исследования должен быть перемещен с исследования норм на наблюдение реального поведения судей. Он связывал право с государством и политикой, развивал концепцию «живой конституции». Признавая эту связь, политическую функцию буржуазного суда, он утверждал, что серьезное правоведческое исследование должно проводиться в плоскости «право — государственное управление», а не просто «право».

Выступая против понимания конституции как сугубо правового документа, К. Ллевеллин использовал понятие «живой конституции» применительно к многочисленным обычаям и традициям американского государственного управления. По его мнению, оно охватывает все те «базовые атрибуты правления», которые обладают, с точки зрения участников политического процесса, «упорядоченными функциями, а также бесспорной правильностью»^[13]. Иными словами, «атрибут правления» (т. е. институт политической системы или процесса, политикоправовой обычай или традиция) должен быть фундаментальным и институционализированным настолько, чтобы отвечать правилам политической игры; он должен также функционировать с устойчивой повторяемостью и, наконец, быть легитимным, т. е. иметь положительную моральную оценку. Таким образом, К. Ллевеллин одним из первых американских правоведов предпринял попытку рассмотрения конституционного права в социологическом и социально-психологическом контексте. Говоря о конституционной системе, он подразумевает под ней также различные укоренившиеся в сознании граждан стереотипы поведения, а также сопровождающие их эталоны мышления и эмоций по отношению к конституции как символу^[14]. В данном случае подразумеваются такие факторы политической жизни, как общественное мнение, политическое поведение и политическая культура. Даже деятельность групп давления допускается К. Ллевеллином в качестве элемента «живой конституции». Определяющими в понятии конституции, сформулированном им, являются не столько формальные конституционные принципы и нормы государственного управления, сколько социальные факторы, реагирующие и воздействующие на эти принципы и нормы.

Концепция «живой конституции» отражает стремление преодолеть разрыв, который образовался в буржуазном обществе между формальными принципами и нормами конституционного права и реально сложившейся политической практикой. Она оправдывает приспособление конституционного права к политической реальности посредством новелл социологического содержания. Вместе с тем, пренебрегая нормативным обобщением в праве, К. Ллевеллин растворяет конституцию как юридический институт в социологических и политических аспектах государственного управления. Он обходит важнейший вопрос о социальной сущности и содержании буржуазной конституции, которая является политико-правовым оформлением утверждения и господства капиталистических отношений. Ллевеллин почти полностью игнорирует вопросы природы и целей права. Оно сводится им либо к правовой технике, либо включает в себя отнюдь не правовые социально-политические феномены.

Расширение содержания понятия конституции, предпринятого Ллевеллином и его последователями, объясняется прежде всего усложнением предмета конституционного регулирования в буржуазных странах в эпоху государственно-монополистического капитализма — всей системы политических отношений и институтов буржуазного общества, возрастанием роли буржуазного государства, изменением соотношения классовых сил и их воздействием на конституционное развитие и т. п. Однако новые моменты и тенденции не меняют цели конституционного регулирования в этих странах. Главными объектами этого регулирования неизменно остаются основные, принципиальные цтношения — отношения власти буржуазии^[15].

Скептицизмом к нормативным аспектам права пронизаны и идеи теоретика правового реализма Д. Фрэнка.

Таким образом, американский правовой реализм представлял собой не только правовую, но и политическую концепцию, а в правовой практике его положения означали, что в процессе судейского правотворчества судьи являются выразителями определенных политических позиций. Отсюда само право выступало эффективным инструментом воздействия на социально-политическое развитие. Однако, пренебрегая нормативным комплексом, регулирующим и направляющим поведение человека в политической и правовой системах, нельзя понять фактическое политическое и судебное поведение^[16]. Для этого необходимо рассматривать его не только в социологическом, политическом, психологическом, но и в формально-юридическом аспекте. Деятельность социально- политических институтов, в которых осуществляется реальное поведение людей, оформлена правовыми нормами, правилами и предписаниями, содержащимися в нормативных актах государства и в системе юридических прецедентов. Поэтому принижение значения нормативной системы, оказывающей регулирующее воздействие на поведение индивидов за счет преувеличения роли поведенческо-психологических факторов, делает анализ судебного поведения явно односторонним. Кроме того, концепция субъективного права, создаваемого судом, противоречит положению о правоспособности субъектов права и основанному на нем понятию стабильного правопорядка. Поскольку, согласно правовым реалистам, субъективное право возникает у индивида лишь тогда, когда право уже создано судом, то умаление и по существу отрицание ими значения права в объективном смысле, его относительной стабильности и определенности логически приводит к правовому релятивизму, недооценке или даже отрицанию также и субъективных прав граждан перед лицом государства и его институтов^[17]. Такой подход явно несостоятелен в теоретическом и социально-политическом плане, ибо фактически противоречит определенности и гарантированности гражданских прав, их закрепленности в системе правовых норм.

«Политологизмом» отличается и подход к праву теоретика правового реализма Т. Арнольда. Определяя юриспруденцию как «сияющую, но неосуществимую мечту о мире, управляемом разумом»^[18], он считал правовые теории и принципы лишь формами и методами социальной проповеди, а само право лишь техникой, предназначение которой — рациональное устройство общества, что, по его мнению, идеально и неосуществимо. Поэтому бесполезными, на его взгляд, являются попытки правоведов сконструировать для судов логически определенную, единую и согласованную систему права Подлинное «господство права», считал он, обеспечивается путем сосуществования в буржуазном обществе различных конфликтующих символов и идеологий, и только ценностный плюрализм и скептицизм в политике и праве могут предотвратить возникновение нетерпимых и тоталитарных политических режимов.

В концепции Арнольда отчетливо звучит тревога за судьбу буржуазной демократии в условиях перерождения буржуазно-демократических режимов в ряде стран Европы в 20—30-е годы в фашистские и авторитарные режимы. Свойственный ему правовой скептицизм Арнольд дополняет откровенной апологетикой буржуазной демократии. Он пытается приложить идеи буржуазного политического плюрализма к праву. В этом смысле его концепция схожа с концепциями буржуазных политологов — плюралистов, которые идеализируют буржуазное общество и его политико-правовую систему, а на деле оправдывают и защищают власть монополистического капитала.

Оказавшись так же, как и политология, под влиянием философии прагматизма, социологизации и психологизации буржуазного обществоведения, претендовавшего на роль общей «социальной инженерии», эти направления в буржуазной юриспруденции США представляли собой конкретизацию объективистской концепции научного знания применительно к праву. Они содействовали тенденции к взаимному влиянию права и политической науки и, несмотря на формальное их размежевание, объективно обусловливали общие моменты в их развитии. Так же как и политологи «новой» политической науки, призывавшие изучать политику в тесной связи с социальными и психологическими факторами, американские правовые реалисты делали основной упор на исследование связи права и правового поведения с социальными факторами, на изучение социально-политических и психологических аспектов процесса принятия судебных решений.

Под влиянием идей правовых реалистов и по мере развития в 50—80-е годы социологического направления в политической и правовой науках в США возросло число политико-правовых функционалистских и поведенческих исследований политических аспектов права, многие из которых имеют комплексный и сравнительный характер. Эти исследования проводятся на стыке политической науки, социологии и юриспруденции в общем русле социологического исследования права. Они образуют близкое для обеих наук междисциплинарное направление, известное как «школа судебного поведения», и отражают интеграцию буржуазного научного знания в области анализа права и политики, усиление «инженерной» функции буржуазного обществоведения на современном этапе. Основными объектами политико-правовых социологических исследований в политической науке и науке конституционного права являются конституция, Верховный суд, юридический надзор, политическая роль судов и других правовых институтов, распределение власти в судах, поведение судей и процесс принятия судебных решений по конституционным вопросам. Эти политологические исследования права оказали заметное влияние на науку конституционного права, расширили диапазон ее проблематики за пределы, отведенные в традиционных сборниках судебных решений по конституционному праву. Сближение политической и правовой наук в данной области дало основание западным государствоведам называть их «политической наукой публичного права»^[19]. В то же время в политических исследованиях США расширяется диапазон правовой проблематики в целом.

Причину заметного усиления внимания буржуазных политологов к исследованию правовой проблематики следует усматривать прежде всего в политизации буржуазного права, обусловленной расширением сферы правового регулирования в условиях государственно-монополистического капитализма, во все большей интеграции буржуазного обществоведения, в возрастании его «инженерной» роли перед лицом углубления кризисных процессов во всех сферах буржуазного общества. «Буржуазные социологи, — отмечает советский исследователь буржуазной социологии права С. В. Боботов, — озабочены как никогда проблемами реализации власти и контроля за поведением людей в условиях, когда научно-техническая революция значительно усложнила и ускорила социальные процессы, по-новому поставив вопрос о взаимоотношениях управляющих с управляемыми, требуя повышенной чуткости и соблюдения демократической формы при урегулировании всевозможных социальных конфликтов. Именно с правом как основным инструментом управления социальными процессами связывает буржуазный класс свои иллюзии о спокойной эволюции по пути модернизации капиталистического общества»^[20].

Таким образом, одну из своих главных задач буржуазные политологи и социологи, исследующие правовую проблематику, усматривают в анализе права под углом зрения повышения его эффективности как инструмента социально-политического контроля и буржуазного реформаторства, способствующего якобы наиболее безболезненному приспособлению современного капитализма к потребностям научно-технической революции, смягчению присущих ему противоречий и преодолению кризисных явлений в различных сферах жизни буржуазного общества, и прежде всего в социально-политической сфере.

Поэтому, несмотря на относительно реалистический подход к изучению политических аспектов буржуазного права ряда буржуазных политологов, на развитие и широкое распространение научного аппарата, методики и техники конкретно-социологических исследований, их политологические исследования права подчинены прежде всего сохранению и укреплению социально-политической системы капитализма. Отсюда большинство из разработанных ими рекомендаций и оценок имеют классово ограниченный, узкоприкладной и в конечном счете недолговременный характер.

Вслед за К. Ллевеллином, рассматривавшим американскую конституцию в социологическом контексте как реально действующую политико-правовую практику и как «живой» политико-правовой организм, ряд современных западных политологов также считают ее не только правовым документом и не только политическим символом, но и реально действующим инструментом правления, под которым часто понимается сама политико-управляющая система. В настоящее время широкого политико-социологического толкования «живой конституции» придерживается, например, И. Кармен^[21].

Наряду с понятием «живая конституция» в современных буржуазных политической и юридической науках используется понятие «конституирующей» конституции. Оно также объясняет не только текст конституции и конституционные институты и принципы, но и общественное мнение, текущую политику, установленные политико-правовые обычаи и традиции. Соответственно под «конституирующим» конституционным правом, в отличие от «ограничивающего» конституционного права, сторонники этой концепции понимают систему создания политических институтов, отбора персонала и наделения его властью^[22]. Таким образом, рамки и содержание буржуазной концепции конституции все более расширяются. Сегодня западные политологи теоретически обосновывают приспособление конституции к нуждам современного государственно-монополистического капитализма, ее гибкость как инструмента правления в интересах господствующего класса.

Заметное место в американской политологии и науке государственного права занимают социологические эмпирические и теоретические исследования судебной системы и особенно Верховного суда США. В них широко используется функциональный и математический анализ. Актуальность таких исследований обусловливается, в частности, тем, что «судебная власть — это важный партнер в общей политической системе США и по-своему главный участник в процессе формирования политического курса»^[23]. Действительно, американские суды, и прежде всего Верховный суд, не ограничиваются разрешением дел сугубо юридического характера, а самым активным образом участвуют в решении социально-экономических и политических проблем, влияя в пределах своей юрисдикции на политическую обстановку как на местном, так и на национальном уровне. Политический характер американской юстиции обусловлен прежде всего ее принадлежностью к аппарату буржуазного государства. В проведении судебной политики она следует общему курсу правящего класса и в конечном счете стоит на страже его интересов.

Известный американский государствовед Г. Притчетт еще в начале 40-х годов попытался проанализировать судебную систему США с точки зрения выявления групп «одинаково мыслящих» судей^[24], что в дальнейшем способствовало образованию «школы судебного поведения», представленной в политической и правовой науках США работами Д. Шмидхаузера, Д. Данелски, Ф. Корта, Э. Снайдера, У. Мэрфи, С. Нагеля, Г. Спэта, Д. Таненхауза, С. Алмера и многочисленными исследованиями Г. Шуберта^[25].

В политико-правовых исследованиях судебной системы США утверждается, что судьи назначаются, исходя из их партийной приверженности и политических убеждений. Их поведение обусловлено не только нормами права, но и влиянием географических, идеологических, религиозных, социально-экономических, профессиональных и иных факторов^[26]. Эмпирическим материалом для таких исследований часто служат не только мнения судей, зафиксированные в результатах опросов непосредственно исследователем, но и результаты анализа судебного поведения, проведенного другими учеными, что нередко приводит к острой методологической полемике среди буржуазных государствоведов и правоведов^[27], к отсутствию теоретико-методологического единства в политико-правовых исследованиях, серьезным расхождениям в оценках и выводах.

7. Smith A. The Spirit of American Government. N.-Y., 1907. ↑
8. Beard Ch. An Economic Interpretation of the Constitution of the United States. N.-Y., 1913. ↑
9. Более подробно о критике экономической интерпретации конституции США Ч. Бирда см. в кн.: Методология историко-правовых исследований. М., 1980, с. 99—109. ↑
10. См.: Beantley A. The Process of Government. The Analysis of Public Pressures. Chicago, 1908. ↑
11. См.: Beantley A. Op. cit., p. 276—277. ↑
12. См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 11—16. ↑
13. См. гл. II настоящей работы. ↑
14. См.: Chaffee Z. Free Speech in the United States. Cambridge, Mass., 1913; Ibidem, Freedom of Speech, Cambridge, Mass., 1920; Corwin E. The President: Office and Powers. N.-Y., 1940 и др. ↑
15. См.: Pritchett H. Paradox of the Government Corporation. Public Administration Review, vol. 1, №4, 1941; Corwin E. The Roosevelt Court: A Study in Judicial Politics and Values, 1937— 1947. N.-Y., 1948. ↑
16. См.: Pound R. Social Control through Law. New Haven, 1942, р. 28, 38 — 39; Ibidem, Introduction to the Philosophy of Law, New Haven, 1954, p. 46—47. ↑
17. См.: Pound R. Survey of Social Interests-Harvard Law Review, vol. 57, № 1. ↑
18. Цит. no: Bodenheimer E. Jurisprudence. The Philosophy and Method of Law. Harvard, 1974, p. 122. ↑
19. Llevellуn K. The Constitution as an Institution, p. 10. ↑
20. Ibid., p. 26-30. ↑
21. См: Буржуазная конституция на современном этане. М., 1983, с. 33. ↑
22. См.: Кечекьян С. Ф. Американские социологические теории государства и права. — Вестник МГУ, 1967. ↑
23. См.: Туманов В. А. Буржуазная правовая идеология. М., 1971, с. 304. Куликов А. К. Реалистическое направление в буржуазном правоведении США. Автореферат канд. дисс. М., 1978, с. 9. ↑
24. Arnold Th. The Symbols of Government, New Haven, 1935, p. 21, 58; The Folklore of Capitalism, New Haven, 1938. ↑
25. Pettasоn J. A. Political Science of Public Law. In: Constitutional Law and Judicial Policy-Making (Grossman J. and Wells R. eds.). N.-Y., 1972, p. 8—10. ↑
26. См.: Боботов С. В. Буржуазная социология права. М., 1978, с. 6. ↑
27. См., напр., Carmen I. Power and Balance. An Introduction to American Constitutional Government. N.-Y., 1978, p. 26. ↑
28. См.: Eckfiardt B. and Black Ch. The Tides of Power: Conversation on the American Constitution. New Haven, 1976. ↑
29. New Patterns in American Politics/Reilly Th. and Sigall M. eds. Boston, 1974, p. 83. ↑
30. См.: Pritchett H. Paradox of the Government Corporation, p. 381-389. ↑
31. См.: Schubert G. Quantitative Analysis of Judicial Behavior. N.-Y., I960; Schubert G. Judicial Policy-Making: The Political Role of the Courts, Glenview, 1965; Schubert G. The Judicial Mind: The Attitudes and Ideologies of Supreme, Court lustices-1946—1963, Evanston, 1969; Schubert G. Human Jurisprudence. Public Law as Political Science. Honolulu, 1975. ↑
32. См.: Jacob H. and Pritchett H. Justice in America: Courts, Lawers and the Judicial Process, Boston, 1965. ↑
33. См., напр., Becker Th. Political Behavioralism and Modern Jurisprudence. Chicago, 1964; Becker Th. Comparative Judicial Politics, Chicago, 1970. ↑