Интерес к исследованиям политических аспектов права, к правовой проблематике заметно возрос в политологии США за последнее десятилетие. Как уже отмечалось, это объясняется прежде всего факторами социально-политического порядка.

В середине 70-х годов Д. Эйзенштейн с функционалистских и поведенческих позиций предпринял анализ судебной системы США, рассматривая ее как составную часть политической системы, а ее деятельность — как часть политического процесса. По его мнению, игнорирование политической наукой изучения проблем деятельности низших звеньев судебной системы — федеральных судов низшей инстанции, судов штатов и местных судов, на уровне которых большинство американцев взаимодействует с судебной властью, — представляет собой значительный пробел в современной политологии. То же самое относится к изучению деятельности полиции, прокуроров и других «компонентов» правового процесса, который достаточно верно отражает основные направления в развитии политики. Без анализа данных проблем, считает Д. Эйзенштейн, невозможно и построение общей политологической теории.

Этот политолог использует понятие уровня правового процесса. На каждом из уровней действуют соответствующие ему участники правового процесса и правовые институты. На низшем уровне находятся полиция, поручители, обвинители на местах, судьи, присяжные и другой персонал в судах по проступкам и отдельные граждане, которые имеют с ними дело в ходе правового процесса. Правовыми институтами этого уровня являются суды штатов с ограниченной или специальной юрисдикцией как гражданской, так и уголовной. Они включают суды низшей инстанции, суды по рассмотрению мелких претензий, суды по разводам и другие органы правосудия с юрисдикцией по малым гражданским делам.

На верхнем уровне находятся Верховный суд США, верховные суды штатов, апелляционные суды штатов, федеральные окружные и апелляционные суды, а участниками правового процесса выступают персонал этих судов, генеральные прокуроры штатов и др.

Исходя из предложенной схемы, Эйзенштейн попытался обосновать гипотезу, согласно которой функциональные характеристики правового процесса, важные для анализа его взаимодействия с политическим процессом, различаются в зависимости от его уровня. Различие постулируется им в пяти аспектах: соотношение психологических и материальных результатов правового процесса; разрыв между идеологизированным представлением о судебной деятельности и реальным правовым процессом; статус и престиж его участников в зависимости от его уровня; степень самостоятельности и независимости судьи в процессе принятия судебных решений; характер влияния этих решений на политику.

В концепции Эйзенштейна функционирование правового процесса на низшем уровне характеризуется прежде всего: материальными результатами судебной деятельности (наложение штрафа, задержание и нахождение под следствием, тюремное заключение и т.п.); резким контрастом между реальным бюрократическим действием закона и идеологизированным представлением о правовом процессе; как правило, невысоким социальным положением и престижем судебного персонала, судебных чиновников и граждан, вовлеченных в правовой процесс в качестве истцов, ответчиков и т. п.; незначительной ролью судей и присяжных в принятии решений, «перемещением» их права определения вины и вынесения приговора к другим участникам правового процесса, в частности их зависимостью от системы соглашений между обвинением и защитой, и, наконец, почти полным отсутствием формально-политического характера и влияния принимаемых решений.

С другой стороны, высший уровень правового процесса характеризуется: заметным возрастанием психологических и морально-политических результатов судебной деятельности, мощных психологических реакций среди общественности (например, дела о гражданских правах); якобы меньшим разрывом между мифом о действии буржуазного права и правовой реальностью; участием в правовом процессе представителей самых высших и «высших средних» слоев населения; менее заметным перемещением права принятия решений федеральными судьями и большей концентрацией процесса принятия решений в самих судах; более очевидным влиянием на политическую практику принимаемых в апелляционных судах, и особенно в Верховном суде, решений.

Эти выводы Эйзенштейна свидетельствуют о том, что судебная элита и адвокатура в США имеют смутное представление о том, как фактически действует правовой процесс на низших уровнях. Причем из поля их зрения, по признанию этого политолога, выпадают самые многочисленные районы. Так, чиновники местных ассоциаций адвокатов, которые обычно являются наиболее квалифицированными и опытными юристами, либо вообще не появляются в низших судах в своих районах, либо присутствуют на судебных процессах лишь в судах на высшем уровне^[1].

Правовой процесс на низшем уровне в капиталистических странах характеризуется наибольшей вовлеченностью простых граждан, и в то же время именно здесь для них существует наименьшая возможность воздействия через право на социально-политические условия своей жизни с целью их изменения. Концентрация правовой деятельности главным образом на низшем уровне не только лишает большинство американских граждан возможности эффективного воздействия через правовой процесс на решение злободневных социальных проблем, но и снижает влияние права на политику в целом, в отличие, например, от политической роли органов законодательной и исполнительной власти.

Исследования буржуазными политологами судебной системы фиксируют ряд ее функциональных особенностей, связь правового процесса с социальной структурой буржуазного общества, с политическим процессом. Подобные исследования не сопровождаются социально-политическими оценками буржуазного правосудия, но их результаты, независимо от намерений авторов, свидетельствуют о классовом характере буржуазного суда, о разрыве между его политико-идеологическим «образом», насаждаемом буржуазными средствами массовой информации в духе концепции «господства права», и бюрократическим характером реального судебно-правового процесса в США. Буржуазные политологи явно идеализируют деятельность американского правосудия на высшем уровне, игнорируя его классовую, буржуазную природу. Неизменной остается и практическая ориентация подобных исследователей, служебная роль их теорий.

Буржуазно-реформистский характер функционалистских и поведенческих исследований буржуазного права, включая его государствоведческие аспекты, отчетливо проявился в политологических эмпирических и теоретических исследованиях, представленных в докладах западных политологов и правоведов на XI и XII Всемирных конгрессах МАПН в 1979 и 1982 годах. В них анализировались проблемы состязательности в буржуазном судебном процессе и ее влияние на престиж и авторитет судов, место и роль судов в управленческом процессе, финансирование избирательных кампаний на выборах в суды на уровне штатов; был предложен сравнительный анализ культурных и субкультурных различий в судебном поведении, института судебного надзора в буржуазных странах, а также анализ участия в судебном процессе лиц неюридической профессии.

Американские политологи Д. Гроссмэн и О. Сарат в своей работе «Легитимность, авторитет и судебное разбирательство» исследовали причины упадка системы состязательности в судебном процессе США. По их мнению, существует три типа дел, предопределяющих данный процесс: 1) дела «должник — кредитор»; 2) дела «расширенного влияния»; 3) дела, решаемые на основе сделки подсудимого с судом, предусматривающей смягчение наказания в обмен на признание себя виновным.

Д. Гроссмэн и О. Сарат признают, что дела типа «должник — кредитор» почти всегда решаются в пользу истца-кредитора, а суды при их разрешении действуют как агенты по взиманию долгов в интересах крупного капитала и финансовых корпораций. Их традиционная функция урегулирования споров и отправления правосудия, сопровождающаяся состязательностью судебного процесса, в таких делах все заметнее уступает место сугубо административной роли судов. Упадок состязательности заметен и в делах «расширенного влияния», в которых судьи присвоили себе функции контролировать администрации тюрем, больниц, школ и других общественных институтов якобы в целях обеспечения конституционных прав граждан. Упадок состязательности также очевиден в уголовных делах, решаемых на основе сделки подсудимого с судом, где состязательность судебного процесса вытесняется системой сделок между защитой и обвинением.

Д. Гроссмэн и О. Сарат подчеркивают связь между упадком состязательности в американских судах и проблемой престижа судебной системы в глазах общественности, которая является политической проблемой. Они считают, что престиж и легитимность судов и судебного процесса зависят не только от преходящих взглядов и ожиданий справедливости результатов судебных решений, но и от набора форм и процедур судебного разбирательства, и в частности от «должной судебной процедуры», являющейся одним из ключевых конституционных принципов американского буржуазного правосудия. В самом деле, пишут они, отличие судов от других политических институтов более прочно основывается на том, как суды принимают решения, чем на том, какие решения они принимают. По их мнению, состязательность является решающим компонентом престижа и легитимности судов, потому что они — решающий компонент судебной защиты прав^[2]. Оценивая различные мнения по поводу упадка состязательности в буржуазном судебном процессе и связанные с ними реформаторские рецепты судебной деятельности, Гроссмэн и Сарат открыто становятся на сторону тех, кто выступает за сохранение состязательности как важного элемента судебного разбирательства, как меры, способствующей престижу буржуазного правосудия в глазах граждан США.

Подобные исследования подтверждают классовый характер и все возрастающую бюрократизацию буржуазного правосудия, подмену правовых процедур рутинным администрированием. Как справедливо отмечает советский исследователь С. В. Филиппов, «государственная машина США в последнее время все чаще и сильнее сбивается с ритма. Границы компетенции каждой из трех властей начали стираться: суды решительно вторгаются в области, ранее считавшиеся для них запретными… Перекосы в системе, основанной на принципе разделения властей, становились все сильнее, и на этом фоне активность судов стала еще более заметной»^[3].

Фиксируя процессы, происходящие в системе буржуазного правосудия, буржуазные политологи избегают давать им социально-классовую оценку. Между тем рассмотренное с социально-классовых позиций распространение в США сферы правового регулирования за пределы, традиционно отведенные правосудию, означает, что буржуазный суд в США играет все большую роль в политико-правовом механизме государственного управления и функционирования современного государственно- монополистического капитализма. Естественно, что расширение области правоприменительной и правотворческой деятельности судов, активно проникающих в различные общественные отношения, и проведение в этих областях судебной политики происходят в русле интересов правящей верхушки США и не могут слишком далеко отклоняться от проводимого ею общего политического курса^[4]. Эту свою деятельность буржуазный суд осуществляет в интересах приспособления политико-правовой надстройки капитализма к современным условиям. Отражая социально-охранительные и реформистские установки буржуазного обществоведения, рекомендации западных политологов и правоведов, ориентированные прежде всего на более эффективное поддержание престижа буржуазного правосудия и его деятельности в качестве важного политического фактора, призваны способствовать такому приспособлению в наименее болезненных для буржуазной политико-правовой системы формах. Подобные рекомендации касаются исключительно процедурных аспектов проблемы и не затрагивают вопроса о социальной сущности и целях буржуазного права.

Сугубо практический характер имеют исследования проблемы финансирования избирательных кампаний в суды на уровне штатов, подтверждающие роль капитала в формировании судебных органов, а также сравнительные политико-правовые исследования деятельности буржуазных судов и судебного поведения, отбора и назначения судей, института присяжных, института конституционного надзора в буржуазных странах и т. п.^[5]

Функционалистский и сравнительный подход характерен и для эмпирических и теоретических исследований Верховного суда США.

В отличие от теорий, утверждавших, что деятельность судей, членов Верховного суда, сведена к механической функции «отыскания» права и его применения к рассматриваемым судебным делам, в функционалистских политологических концепциях утверждается, что судьи, в частности члены Верховного суда, обладают значительным политическим усмотрением при решении дел, которое варьируется в зависимости от типа дела, от силы или слабости прецедентов, от собственных взглядов судей на должную судебную процедуру.

Согласно этим концепциям, традиционное представление о Верховном суде как о сугубо юридическом органе, стоящем над политикой, осуществляющем роль «хранителя» правовой мудрости и конечного арбитра во всех юридических вопросах, является политически полезным для него идеологическим мифом. Образ Верховного суда как сугубо правового института, пользующегося якобы доверием и почитанием со стороны народа, позволяет ему гибко маневрировать в сложных ситуациях при разрешении политико-правовых дел и является источником политической эффективности этого института. Так, в случае, когда ему необходимо оправдать в глазах общественного мнения принятое им непопулярное политическое решение, Верховный суд всегда может сослаться на свой сугубо юридический характер и на то, что как суд он имел мало выбора в решении дела «определенным образом». С другой стороны, когда суд считает целесообразным воздержаться от рассмотрения дела, он может оправдать свою позицию, исходя из принципа «самоограничения», тем, что данное дело относится к числу «политических вопросов» и как таковое неуместно для рассмотрения судом. В то же время существующий миф не препятствует суду выступать в зависимости от обстоятельств с позиций политического активизма. Но в любом случае, и об этом умалчивают буржуазные политологи, Верховный суд США проводит классовую политику защиты американского капитализма. Осуществляя право судебного надзора, он неоднократно подтверждал свою верность интересам господствующего класса, выступал активным проводником или же обеспечивал свободу действий империалистической и антидемократической политике американских президентов и конгресса^[6]. Используя доктрину «политического вопроса», Верховный суд не раз занимал позицию невмешательства в вопросы, имевшие важное значение для страны, как это было во время вьетнамской войны. Подобная позиция на деле всегда означала молчаливое содействие политике официальной Америки. Но действия Верховного суда не были однозначными и прямолинейными. В зависимости от того, как он понимал классовый интерес в конкретных исторических обстоятельствах, менялась только форма, но не сущность и стратегическое направление его деятельности. В одних случаях с позиций «судебного активизма» или же «самоограничения» он открыто отстаивал интересы господствующего класса, в других — его деятельность была более гибкой и сопровождалась политикой либерализма.

В эмпирических и теоретических исследованиях, имеющих дело с проблемой взаимоотношения Верховного суда с другими институтами правления, признается, что формирование общественной политики редко является функцией одного вида власти и представляет собой сплав решений и компромиссов, достигнутых внутри всех трех властей. Вопреки конституционной доктрине разделения властей, в этих исследованиях делаются выводы о том, что в США политическая власть является скорее общей, чем разобщенной. Точно так же, вопреки существующему в буржуазной политологии и науке конституционного права мнению о том, что Верховный суд «является «наименее опасной ветвью правления»^[7], утверждается, что он не только активно участвует в разрешении политических конфликтов процедурными средствами, но в ряде областей непосредственно имеет дело с политическими вопросами по существу, с «содержанием и сущностью» политики^[8]. Анализируя воздействие Верховного суда на процесс «делания национальной политики», Дж. Каспер, например, считает, что устоявшиеся в политологии взгляды на Верховный суд лишь как на «соучастника», поддерживающего политику других институтов и не имеющего самостоятельного политического влияния, не отражают возросшей роли этого института в современной политической системе США^[9].

Отчетливо поведенческий, эмпирический характер имеют исследования процесса отбора судей, процедур принятия решений Верховным судом, поведения судей в различных ситуациях. Основной упор делается на изучение политических факторов, влияющих на отбор членов Верховного суда и других федеральных судов, — партийной принадлежности, идеологии, патронизма и т. п. Анализируя процесс рекрутирования членов Верховного суда и процедуры принятия решений в тех же терминах, которые используются для анализа и описания процесса рекрутирования кадров и процедур принятия решений в других политических институтах, буржуазные политологи и правоведы считают, что, хотя эти процессы и процедуры в обоих случаях неодинаковы, они все же весьма схожи и свидетельствуют о тесных связях между Верховным судом и политикой. По их мнению, рекрутирование членов Верховного суда мало имеет общего с их формальным назначением президентом. Это более сложный и политизированный процесс, находящийся под влиянием вышеназванных факторов^[10]. Точно так же процедуры, посредством которых Верховный суд решает судебные дела, функционально очень схожи с процедурами принятия политических решений вообще, поскольку реальный процесс принятия судебных решений включает в себя то же самое взаимодействие системы ценностей и лидерства, а также процесс сделки, которые существуют в процессе принятия решений в законодательных и административных институтах^[11].

В исследованиях Верховного суда и судебной системы США применяются различные методы и подходы, основанные на социологическом и социально-психологическом анализах государства, права и политики. В основе одного из них лежит теория групп давления. Согласно его сторонникам, мнения судей и их решения следует изучать в тех же аналитических рамках, что и решения конгрессменов, администраторов и других правительственных и неправительственных групп. Вслед за А. Бентли они утверждают, что судебное решение — это не что иное, как выражение в правовой форме поддержки судом одного образца человеческой деятельности против другого. Таким образом, принимая решение, судья становится, хотя и временно, влиятельным членом заинтересованной группы.

В социологических исследованиях Верховного суда США с точки зрения теории заинтересованных групп содержится ряд верных наблюдений реального механизма судебной деятельности в буржуазном обществе. В частности, справедливо признается политическая роль судов, и особенно Верховного суда, судебная деятельность рассматривается как часть общеполитического процесса, зависимость судебных решений от интересов господствующих в буржуазном обществе различных заинтересованных групп давления, недостаточность описательного изучения судебной деятельности только лишь в контексте конституционной доктрины и ее применения к фактической ситуации или же только с точки зрения изучения личности судей, как это делали представители традиционной науки конституционного права и реалистического направления в юриспруденции.

Вместе с тем анализу судебного процесса США с точки зрения теории групп давления присуща та же методологическая ограниченность, которая свойственна политологической теории групп в целом^[12]. Сторонники этого подхода чрезмерно «политизируют» и социологизи- руют судебную деятельность буржуазных правовых институтов настолько, что часто лишают ее той определенности, которой она обладает в силу своего юридического характера. Это противоречит сложившейся практике Верховного суда США, осуществляющего функцию судебного надзора, и приводит к недооценке его роли в государственном управлении США. В ряде концепций преувеличивается зависимость поведения судей от интересов тех или иных групп давления, такая зависимость на практике часто опосредуется и рядом других факторов, например, общей социально-политической обстановкой в стране. Само понятие доминирующих групп не уточняется буржуазными политологами, которые смешивают влиятельные группы, представляющие интересы государства и монополий, с обществом вообще. Тем самым маскируется в конечном счете классовый характер американского буржуазного правосудия.

В сравнительных исследованиях Верховного суда также отчетливо проявляются методологические пороки буржуазной компаративистики, функционалистских сравнительных исследований государства, права и политики. В представленном, например, на XI Всемирном конгрессе МАПН в 1979 году докладе «Сравнительный анализ внутренних процедур и обычаев Верховных судов США и Японии» его авторы — японский и американский политологи Такео Нийякава и Д. Шмидтхаузер — обходят вопрос о классовом характере этих органов буржуазного правосудия. Методологической основой сравнения внутренней организации, институционных норм, обычаев и деятельности Верховных судов США и Японии служат для них все та же веберовская концепция «идеальных типов», формальные сугубо функциональные критерии. По мнению этих политологов, внутренние процедуры каждого из Верховных судов развивались при условиях, которые «сочетали правовую традицию и правовой обычай с политической необходимостью и целесообразностью»^[13].

В политологических исследованиях последних лет существует тенденция к критическому переосмысливанию института конституционного надзора в целом с точки зрения и его политического престижа, и его функциональной эффективности как политико-правового института. Критической переоценке подвергаются представления послевоенной «золотой эры» западного конституционализма о конституционном надзоре американского типа как главном инструменте приспособления буржуазной демократии к современной научно-технической революции и «постиндустриальному обществу», о неограниченных возможностях его беспрепятственного распространения в странах, освободившихся от колониальной зависимости^[14]. По существу, признается кризис американского конституционализма и в этом аспекте. Следует отметить, что в отличие от подхода правовых реалистов, сосредоточенного преимущественно на анализе личности судей и судебных чиновников, в современных политико-правовых исследованиях механизм действия права рассматривается с точки зрения принятия решений в более широком политико-социологическом контексте.

Взаимодействие буржуазной правовой и политической наук, тенденция к их интеграции прослеживаются не только в области традиционной политологии и традиционной науки конституционного права, не только в области конкретной политической социологии и социологии права, но и в современной политико-правовой философии.

Г. Ласуэлл и М. Макдугал, например, вслед за французским юристом Л. Дюги попытались создать «свободную» от метафизических спекуляций буржуазной правовой философии эмпирическую политологическую теорию права. Но в отличие от подхода Дюги, ориентированного на описание социальных фактов, они открыто признавали, что намерены создать ценностную теорию права, соединив социологический подход к праву с «этическим» морально-ценностным подходом. В основе системы, предложенной Ласуэллом и Макдугалом, лежит понятие ценности как «желаемого явления». Власть является «несомненной ценностью в том смысле, что она желаема».

Право они считают одной из форм ценности власти, оно рассматривается ими как процесс принятия решений в сообществе, а не только как определенная совокупность норм. Причем, согласно, например, Макдугалу, для правового процесса важно, чтобы формальная власть, дающая право принимать решения, сочеталась с эффективным контролем по исполнению этих решений. Такое сочетание содействует якобы принятию решений, цель которых состоит в обеспечении ценностей общества в соответствии с ожиданиями его членов. По существу речь идет об обосновании открытого подчинения права политическим целям.

Одним из основных положений этой концепции является утверждение о том, что члены общества должны участвовать в политическом процессе как процессе распределения ценностей и пользования ими, а правовое регулирование и судебное разбирательство призваны способствовать более широкому распределению ценностей и обладанию ими. Конечную цель юридического контроля Ласуэлл и Макдугал усматривают в создании «мирового сообщества», где «демократическое» распределение ценностей якобы всячески поощряется, все доступные ресурсы используются в максимальной степени, а защита человеческого достоинства считается главной задачей социальной политики. Они считают, что, осуществляя задачу широкого распространения и демократизации ценностей в глобальном масштабе, юридическая наука должна свести к минимуму роль формальной, «технической» юридической доктрины, которая называется ими «авторитетным мифом». Не отрицая полностью формально-юридического, или, по их словам, технически-доктринального подхода к праву, Ласуэлл и Макдугал полагают, что последний должен быть заменен «политическим» подходом, а ключевые юридические категории должны истолковываться во взаимосвязи с целями и проблемами «демократической» жизни^[15], или, иными словами, современного буржуазного общества. Отсюда, выводят они, вынося судебные решения и используя прецеденты прошлой судебной практики, органы правосудия должны всегда иметь в виду возможное влияние своих решений на политическое будущее этого общества.

Будучи перенесенными в абстрактную сферу этики и психоанализа, понятия ценности и власти, оторванные от их реального социального содержания, характеризуются идеализмом и субъективизмом. Ценности и идеалы, воздействующие на право, трактуются Ласуэллом и Макдугалом с характерных для буржуазной естественноправовой философии позиций: как априорные и врожденные, составляющие первооснову права, а не как социально обусловленные. Хотя набор «желаемых» ценностей и формализован, в их концепции он восходит к основным постулатам естественно-правовой доктрины. За этими внешне беспристрастными теоретическими посылками отчетливо видна их буржуазно-либеральная позиция. Общество, в котором правовое регулирование призвано содействовать широкому распределению ценностей, а также прогнозируемое ими «мировое сообщество», в котором праву отводится роль гаранта все более широкой «демократизации» и распределения ценностей, представляют собой идеализированную модель современного буржуазного общества. Восходящая к естественноправовой доктрине, провозглашенная Ласуэллом и Макдугалом высшая цель социальной политики — защита прав человека и его достоинства — нереальна в обществе, основанном на эксплуатации человека человеком. Об этом свидетельствуют многочисленные факты социального неравенства и нарушения гражданских прав и свобод в капиталистических странах, причем часто с ведома и в результате содействия буржуазного правосудия^[16]. Кроме того, концепция Ласуэлла и Макдугала необоснованно претендует на подчинение права буржуазной политике в масштабах всего мира, что явно делает ее утопичной и нереалистичной.

В отличие от естественно-правовой теории, выводившей права человека из его «естественной природы», марксизм использует материалистический ценностный подход и связывает проблему прав человека с его общественным бытием, с его «социальной природой», с реальным положением в обществе. Он подчеркивает необходимость расширения и обогащения человеческих прав и свобод на основе постоянного социально-экономического развития общества и его перехода к более высокой общественно-экономической организации.

В теоретико-познавательном плане концепция Ласуэлла и Макдугала явилась антипозитивистской реакцией буржуазной юриспруденции и отразила кризисные явления в буржуазном праве, правовой науке и идеологии^[17]. Ее назначение состоит в попытках преодолеть этот кризис за счет «идеологизации» и «политизации» буржуазного права в терминах «вечных» и «общечеловеческих» ценностей, в восстановлении представлений о связи права с идеями «демократии», «справедливости», «неотъемлемых» человеческих прав.

В широком социально-политическом аспекте такие концепции призваны обосновать все более заметную политизацию буржуазного права и его интеграцию в политический механизм современного государственно-монополистического капитализма с целью более эффективного социального регулирования, осуществления буржуазным государством его социально-политических целей в конечном счете в интересах господствующего класса, в интересах большей легитимизации буржуазно-политического режима в национальном и мировом общественном мнении. Они служат дополнительным подтверждением несостоятельности утверждений буржуазных идеологов о «независимости» права и о «господстве права» в буржуазном обществе. Выполняя, помимо научной, и идеологическую функцию, эти концепции при помощи политико-правового подхода призваны приспособить буржуазную правовую теорию к современным практическим и идеологическим потребностям государственно-монополистического капитализма^[18].

Таким образом, взаимодействие политологии и правовой науки в США проявляется как в плане использования поведенческого анализа и функционалистского подхода к изучению правовых явлений, так и в плане политической теории, а также расширения государственно-правовой и правовой проблематики как объекта политологического анализа в целом.

Междисциплинарное сотрудничество в исследовании социально-правовых и политико-правовых проблем финансировалось в США фондами Форда и Рассела. Одним из результатов этого было учреждение в конце 1969 года группой правоведов и социологов «Ассоциации права и общества», к которой присоединилась и группа американских политологов.

Объективные причины взаимодействия буржуазной политологии с правовой наукой и особенно с государственным правом предопределяются рядом факторов. Рассматриваемое функционально, буржуазное право является одним из важнейших инструментов, форм и символов власти и государственного управления. Наряду с другими средствами реализации политики право оказывает огромное воздействие на государственно-политическую жизнь. Оно юридически оформляет и закрепляет политический строй, структуру, порядок образования и компетенцию органов государственной власти, права и свободы граждан, общественные организации, упорядочивает и регулирует процесс государственного управления. В современном буржуазном обществе право оказывает на политику заметное влияние также благодаря распространению сферы правового регулирования на избирательный процесс и политические партии, внедрению практики закрепления в законодательном порядке многих аспектов их деятельности.

В США положения федерального и штатного избирательного права в огромной степени воздействуют на политический механизм государственного управления. Важным инструментом текущей политики является судебная власть, которая осуществляет в определенных правовых формах надзор за деятельностью законодательных и административных органов. Политическую функцию в системе «сдержек и противовесов» американского государственного управления осуществляют как Верховный суд, так и, в пределах своей территориальной юрисдикции, нижестоящие федеральные суды и суды штатов. Вместе с тем суды в США нередко выступают в качестве регулятора политических отношений и за пределами традиционной сферы отправления правосудия, а также в ходе разрешения партийных конфликтов на местах.

Являясь политическими по своему происхождению и авторитету, процесс, институт или предписание правового порядка, несмотря на свою относительную самостоятельность, продолжают оставаться таковыми и находятся под влиянием государства и политики. В США, например, воздействие государства и политики на право осуществляется, в частности, путем нормоустанавливающей деятельности законодательных органов государства (принятие текущего законодательства конгрессом и легислатурами штатов по различным аспектам внутренней и внешней политики), влияния на законодательный процесс институтов исполнительной власти (президентское вето, законодательные инициативы исполнительной власти, вытекающие из практики делегирования ее органам правотворческих функций и др.), воздействия на правовой процесс деятельности федеральных независимых регулятивных агентств и комиссий и т. п.^[19] Влиятельной конституционной формой воздействия государственной власти на судебную деятельность является право президента назначать кандидатов на федеральные судебные должности, и прежде всего в Верховный суд. Влияние политики на право осуществляется также выборами судей в суды штатов, попытками некоторых законодателей в конгрессе («новых консерваторов») ограничить функции федеральных судов и др. Таким образом, в политической системе США нормоустанавливающие и нормоприменительные акты в той степени, в какой они предусматривают принуждение в буржуазном обществе, являются политико-управленческими актами. По словам В. И. Ленина, воля, если она государственная, «должна быть выражена как закон, установленный властью»^[20]. Право является наиболее рациональной и эффективной формой осуществления государством его политической воли и функций. В то же время оно обладает относительной самостоятельностью, менее подвижно и более стабильно, чем политика.

Общие моменты в развитии политической и правовой наук в США отражают тенденцию к интеграции отдельных отраслей буржуазного обществоведения с целью комплексного анализа современного капиталистического государства и права. Важной причиной тому являются расширение сферы правового регулирования в условиях современного государственно-монополистического капитализма и тенденция к относительной политизации права, его более интенсивному вторжению в различные сферы государственной, экономической и социальной политики. Это обстоятельство заметно повлияло на характер подготовки юристов-практиков, на научно-исследовательскую деятельность в школах права, на само правовое мышление. Если до второй мировой войны основной задачей выпускников университетских школ права в США в области их профессиональной карьеры была юридическая консультация, а также представление отдельных лиц или частных корпораций в их юридических отношениях друг с другом, то после второй мировой войны характер частной практики изменился. В современных условиях государственного регулирования и правительственных программ в США, расширения политики налогообложения, обострения проблем городов, социального и расового неравенства получили развитие так называемые «политические» отрасли права. Соответственно изменились и учебные курсы и программы, чтобы отразить эти новые области правовой практики и учесть все возрастающее стремление выпускников университетских школ права делать карьеру на поприще государственной службы.

Стремясь оправдать свое социально-охранительное, реформистское назначение, буржуазная юридическая наука США заинтересована в предсказании будущего правового развития и в оценке качества существующих правовых норм с точки зрения интересов этого общества и господствующих в нем классов и социальных групп. Поэтому свое внимание буржуазные правоведы и государствоведы все чаще сосредоточивают не только на вопросах правовой процедуры, но и на анализе социально- политического содержания статутов, административных распоряжений, исполнительных приказов, постановлений местных органов власти, судебных прецедентов и т. п., на которые опираются в своих решениях суды и другие правотворческие и правоприменительные органы, оценивая их с точки зрения интересов развития буржуазного государства и права. Как признают сами буржуазные ученые, правоведы определенно заинтересованы в изучении всех аспектов отправления правосудия, каждого действия органов государственного управления, которое может стать предметом судебного решения и каждого аспекта политики, который может воздействовать на содержание или направление законодательства. Призывая к более тесному сотрудничеству политологов и юристов, буржуазные ученые считают, что сфера их общего интереса больше, чем та, которая отделяет их друг от друга, а различие состоит скорее в методе и подходе, чем в предмете исследования.

Правильно отмечая взаимосвязь права и политики, права и государственного управления, сторонники сближения политической и правовой наук в американском обществоведении в то же время игнорируют саму основу подобной взаимосвязи — ее социально-классовую природу. Они рассматривают и истолковывают ее с сугубо функциональных позиций. Противники же сближения данных наук абсолютизируют независимость права и политики, политической и юридической наук. Это является одной из причин отсутствия в буржуазном обществоведении США подлинно научной методологии политикоправовых исследований, а также научной теории соотношения политики и права, политической и юридической наук.

В отличие от буржуазной политологии и юриспруденции, марксизм-ленинизм подходит к вопросу о соотношении политики и права, политических и правовых исследований, к проблеме политической роли права с диалектических и конкретно-исторических позиций. В марксизме проблема соотношения политики и права решается с позиций учения о закономерностях возникновения и развития классовых отношений реальных исторических типов социальной организации общества.

Суть марксистской концепции соотношения политики и права состоит в том, что политика и право являются по своей природе классовыми явлениями и представляют собой важнейшие формы выражения классового господства. Политика и право в конечном счете обусловлены экономически; обладая относительной самостоятельностью, они оказывают обратное воздействие на экономическую и социальную структуру общества. Представляя волю и интересы господствующего класса или классов, политика и право в своих функциях аккумулируют, формируют и реализуют главным образом интересы и волю этого класса (классов). Со сменой исторических типов классового общества меняется исторический тип политики и права; с исчезновением классов политика и право отмирают. Сама политика понимается в марксизме прежде всего как отношение классов к государству, его деятельности и функциям, а государство является фокусом политической жизни^[21]. Только на основе материалистической теории и методологии возможно подлинно научное, адекватное изучение политико-правовых явлений и проблем в рамках марксистско-ленинского обществоведения.

34. См.: Eisenstein J. Law and Politics. In: New Patterns of American Politics. (Reilly Th. and Sigall M. eds.) N.-Y., 1975, p. 88-90. ↑
35. ↑
36. ↑
37. ↑
38. ↑
39. ↑
40. ↑
41. ↑
42. ↑
43. ↑
44. ↑
45. ↑
46. ↑
47. ↑
48. ↑
49. ↑
50. ↑
51. ↑
52. ↑
53. ↑
54. ↑