Последнее десятилетие характеризуется в западной политологии критикой «либеральных» и «постлиберальных» концепций политической модернизации не только со стороны леворадикальных политологов, но и весьма умеренных представителей буржуазно-либерального крыла академической политологии. Этот критицизм представляет собой составную часть более общего кризиса бихевиористской и функционалистской методологии в целом, получившего известность как «постбихевиоральная революция». В более широком практическом и теоретическом плане он отразил острые противоречия в буржуазной политологии, возникшие в результате обострения кризисных процессов в буржуазном обществе, недовольства широких кругов населения США политикой правящих кругов (авантюра во Вьетнаме, неудачи «борьбы с бедностью» и др.), кризис буржуазной теоретической социологии и политической науки, их отрыв от практики, антиисторизм господствующей в них позитивистской концепции научного знания и т. п. В этих условиях откровенная апологетика социально- политической системы капитализма окончательно скомпрометировала себя; вскрылся фарисейский характер «гуманистических» и филантропических мотивов участия Запада в политическом развитии освободившихся стран, гегемонистская, агрессивная политика империализма по отношению к ним. Но главное состоит в том, что общественная практика развивающихся стран не подтвердила прогнозов теоретиков этих концепций. Опыт развития молодых государств подтверждает успехи социалистической ориентации, с одной стороны, и усиление политической борьбы и конфликтов в странах, идущих по капиталистическому пути, — с другой. Это — две главные тенденции в процессе становления, формирования и развития национальных политических систем на современном этапе. Все большее число стран прерывает путь капиталистического развития и избирает социалистическую ориентацию^[1].

Поэтому критика этой концепции в буржуазной политологии в конечном счете нацелена на изменение формы без существенного изменения содержания, на усовершенствование этой теории, в значительной степени обслуживающей практические интересы неоколониалистской политики, с тем чтобы сделать ее более гибкой. Отсюда в упрек этим концепциям ставятся «вульгарный этноцентризм» (т. е. их подразумеваемая прозападная ориентация. — С. Е.), прагматизм, двусмысленность, отсутствие объяснительной силы и т. п. Узкий западноцентризм этих концепций заключается, по мнению их критиков, прежде всего в том, что политическая модернизация рассматривается в рамках схемы «традиционализм» — «современность» как однолинейная эволюция политических систем развивающихся стран, конечной точкой которой является предельно идеализированная модель англо-американской демократии, якобы не подверженной дальнейшему изменению^[2].

Таким образом, признается не только несостоятельность этих концепций в их прежнем виде в современных условиях, но и подвергается критической оценке с буржуазно-реформистских позиций сама модель буржуазной политической системы.

Если обобщить основные идейно-теоретические направления в современной западной политологии, в рамках которых осуществляется критика и предпринимаются попытки либо усовершенствования, либо отрицания концепции «политической модернизации» с ее схемой «традиционализм» — «современность», то их можно сгруппировать следующим образом: 1) буржуазно-либеральное, реформистское направление, представленное ведущими теоретиками «политологии развития», усилия которых направлены преимущественно на усовершенствование этой теории. Большинство из них, хотя и критикуют данную теорию за ее «однолинейный» характер, тем не менее признают неизбежность некоторых характерных черт буржуазно-демократического режима (как, например, «политическое участие» в его буржуазном понимании) в качестве неотъемлемых характеристик политического развития; 2) леворадикалистское направление, представители которого критикуют эту концепцию с позиций теории «зависимого развития»; 3) направление, ориентирующее развивающиеся страны на «особый», основанный на их собственном традиционном общественном укладе, путь развития.

Попытки представителей буржуазно-либерального направления усовершенствовать теорию политической модернизации связаны прежде всего с преодолением структурного функционализма в буржуазной политологии для анализа проблем социально-политического развития за счет соединения его с другими методами и подходами.

Осознав невозможность игнорировать в дальнейшем проблему отношения между областью теории политической модернизации и политической реальностью развивающихся стран, ряд либеральных политологов-теоретиков заявили о необходимости методологического совершенствования этой теории. Выход из кризиса, в котором оказалась «политология развития», усматривается ими в эклектическом соединении различных методов и подходов, в дальнейшем усилении ее сравнительного характера. Поскольку же в методологическом плане проблемы «идеологизации» буржуазного обществоведения, историзма и ценностного подхода в научном исследовании политики стали в 70—80-е годы одними из кардинальных проблем, вокруг которых развертывается методологическая полемика, ведущие политологи-теоретики выступают с обоснованием необходимости более радикального дополнения структурного функционализма нормативно-ценностным (т. е. по существу идеологическим) подходом и историческим анализом с тем, чтобы лучше приспособить его к описанию, объяснению и сравнению процессов политического развития^[3].

Однако осуществление этой задачи мыслится ими на идеалистической основе современной буржуазной философии с ее субъективно-прагматическим толкованием понятий нормы и ценности, а под присутствием философских ценностей в современных концепциях политического развития многие из них понимают открытое внедрение в методологию политической науки ценностей и норм буржуазного конституционализма и буржуазной демократии. Такой подход в целом не привносит принципиально новую методологию в буржуазные политические исследования и уже применялся в эволюционистской политической науке США на рубеже веков.

То же самое следует сказать и о попытках буржуазных политологов шире использовать исторический подход в исследованиях проблем политического развития. Поскольку структурно-функциональный анализ в качестве общепринятой теоретико-методологической основы «политологии развития» оказался неспособным обеспечить научное объяснение проблем социально-политического развития политических систем освободившихся стран, ведущие буржуазные политологи-теоретики декларативно призывают обратиться к созданию более динамичной теории, основанной на использовании исторического анализа политики и на конструировании более «правильных» теорий политического развития и политической модернизации.

На деле это означает применение не подлинно научного исторического подхода, основанного на материалистическом понимании исторического процесса, а идеалистического буржуазного историзма. При этом игнорируются объективные закономерности исторического развития, проблемы смены общественно-экономических формаций, социальной ориентации политических систем, отношения социальной эволюции и революции, взаимоотношения различных классов и социальных слоев и т. п. Саму проблему причинности в развитии политических систем буржуазные политологи трактуют весьма поверхностно. Обращая внимание на проблему политических кризисов и национально-освободительных революций в качестве факторов развития политических систем и политической модернизации, они тем не менее не вскрывают глубинных социальных противоречий, обусловленных объективными факторами социально-экономического порядка. Социально-классовые интересы выступают в их концепциях лишь как одна из второстепенных детерминант политических изменений, а вопрос о социальной ориентации развивающихся стран игнорируется. Против одностороннего, тенденциозного подбора отдельных исторических фактов, вырванных из общей диалектически взаимосвязанной цепи исторического развития, категорически возражал В. И. Ленин. Он требовал внимательного изучения всех обстоятельств, способных помочь выяснить сущность событий прошлого^[4].

Стремление преодолеть кризис, в котором оказалась структурно-функциональная теория «политической модернизации», выразилось также в попытках механического объединения на основе так называемого «кризисного» подхода всех прежних структурно-функциональных концепций в «объяснительную» теорию политического развития, претендующую якобы на научность, согласованность и историчность. Эта попытка отражена в седьмом томе серии «Исследования в области политического развития», опубликованном членами комитета сравнительной политики Л. Биндером, Д. Коулмэном, Л. Паем, М. Вайнером, С. Вербой и Дж. Ла Паломбарой под названием «Кризисы и последствия в политическом развитии». Авторы этой работы рассматривают политическое развитие как непрерывное взаимодействие между процессами структурной дифференциации (разделение ролей политических институтов, многопартийность), императивами равенства (участие в политике, всеобщее избирательное право и т. п.) и возможностью политической системы к интеграции, реагированию на воздействие среды и приспособляемости к ней. Это взаимодействие образует, по их мнению, «синдром развития»^[5]. В начале процесса модернизации политическая система, будучи стабильной, обладает определенным заданным уровнем всех трех названных компонентов «синдрома», а также заданным уровнем соответствующих стабильной системе таких ее характеристик, как национальное самоопределение, авторитетность в общественном мнении, участие населения в политической жизни, «проникновение и распределение ресурсов»^[6]. По мере вступления системы на путь модернизации и усиления взаимодействия трех компонентов «синдрома» — дифференциации, равенства и возможности — имеют место «кризисы» остальных корреспондирующих им параметров политической системы — национального самоопределения, политического участия, авторитетности, проникновения и распределения ресурсов, порожденные их несовместимостью друг с другом на различных этапах модернизации. С этой точки зрения политическое развитие трактуется как процесс разрешения политической системой названных кризисов и приобретения ею (через ее приспособление к последствиям кризисов) новой политической возможности, выражающейся в успешной институционализации новых образцов интеграции, проникновения, политического участия и распределения ресурсов, т. е. в стабилизации политической системы.

Таким образом, в данном случае, за исключением некоторых новых терминов, также не предлагается ничего принципиально нового. Как и предшествующие ей и малосвязанные между собой структурно-функциональные теории политической модернизации, «кризисная теория» совершенно игнорирует качественную сторону процесса политического развития, снимая вопрос о социальном источнике и целях развития политических систем в развивающихся странах, о их социально-политической ориентации, социально-политических факторах и причинах, обусловливающих так называемые «кризисы» и «синдромы» развития. Анализ реальных социально-политических институтов и процессов, конкретно-исторического, социального характера государственной власти в политических системах развивающихся стран подменяется в этой теории все теми же абстрактными рассуждениями о политическом развитии как сохранении системы через изменение. Не меняет сути дела и использование в этой теории понятия «кризис», которое применяется без раскрытия его социально-политического значения и отнюдь не для обозначения революционных ситуаций в системе, а как сугубо функциональная категория, обозначающая момент, предшествующий эволюционному переходу системы от одного состояния функционирования к другому. Обходя вопрос о роли национально-освободительных движений и революций в качестве факторов развития политической системы, эта теория на деле представляет собой не научную теорию социально-политического развития освободившихся стран, а структурно-функциональную разновидность буржуазной эволюционистской концепции общественного развития. Причем, формально не касаясь вопроса о социальной ориентации развития политической системы и выдавая свою теорию за якобы приемлемую для анализа любых политических систем, независимо от их социально-классовой ориентации, сущности и социальной ориентации, авторы этой теории все же остаются верными своему буржуазному политическому идеалу. В их теории под элементами «синдрома развития», а также под характеристиками, которыми наделяется политическая система в состоянии стабильности, подразумеваются структуры и функции политических систем западного образца, разделение ролей различных институтов в системе и многопартийность (дифференциация), формальная буржуазная демократия («императивы равенства» и «политического участия») и т.п. Отсюда и достижение системой равновесия мыслится ими опять же в контексте и в терминах этих же характеристик как стабилизация и дальнейшее функционирование по образцу буржуазной демократии.

Таким образом, и эта концепция «политической модернизации» игнорирует сущность процессов, происходящих в развивающихся странах, — революционное рождение новых государств и протекающие в ряде из них процессы революционных преобразований. Имея в виду социдльно- политические изменения в молодых государствах только в заданном направлении — к капитализму и его политической системе или же к иным разновидностям политических систем, но опять же являющихся орудием капитализма и империализма, она, как и другие концепции «политической модернизации», имеет поэтому очевидную антисоциалистическую направленность.

Будучи крайне формализованной и одновременно про- буржуазной, «кризисная» теория не оправдала возлагавшихся на нее надежд. По признанию одного из ведущих теоретиков в этой области С. Вербы, в лучшем случае речь может идти лишь о «рамках для изучения этой проблемы, но не о теории»^[7].

Отмечая, что дискуссия о политическом изменении, которая ведется в рамках западной политологии, преисполнена двусмысленностей и значительной долей теоретических трудностей, английский политолог Ч. Додд также предлагает общую теоретическую схему, в рамках которой можно исследовать как процессы политической модернизации, так и политического развития. По его мнению, политическое изменение в развивающихся странах имеет три цели: американскую либеральную демократию, коммунистическое общество и исламское государство. Общий процесс изменения в политической сфере, происходящий в этих странах, тесно связан с другими социальными сферами и сопровождается: расширением и централизацией правительственной власти, дифференциацией и специализацией (с последующей интеграцией) политических структур и функций; возрастанием политического участия и отождествлением народа с политической системой; способностью политической системы решать проблемы развития и формулировать новую политику для общества, а также реформировать старые и создавать новые политические институты; способностью все лучше и больше познавать, как эффективнее осуществлять политические функции и учреждать новые политические структуры^[8].

Допуская возможность различной социальной ориентации политического развития, Ч. Додд не отказывается тем не менее от неверной, по существу, концепции политической модернизации, ничего не говорит о роли революционных сил в процессе ее осуществления, о степени исторической прогрессивности той или иной цели политического развития, т. е. не дает качественной оценки этому процессу.

Одной из причин неудачных попыток создания общей теории политического развития в западной политологии является одностороннее развитие теоретических аспектов «политической модернизации» в супертеорию, которая часто основывается на неадекватном, порою устарелом и весьма шатком эмпирическом фундаменте. Как отмечал Д. Баркан, «наше пристрастие к формулированию универсально приложенных парадигм в великих традициях Вебера… увело нас от фактов. Как следствие, наша аналитическая способность концептуализировать множество факторов, которые влияют на процессы развития, далеко превзошла реальное наблюдение нами эмпирических фактов»^[9]. Поэтому необходимость более систематического привлечения эмпирических фактов в теоретических исследованиях проблем политического развития повсеместно подчеркивается западными политологами.

Помимо попыток сугубо методологических усовершенствований концепции «политической модернизации» и создания на их основе общей теории политического развития, критика буржуазно-либеральных и прагматических «постлиберальных» функционалистических ее разновидностей привела к тому, что в рамках самого буржуазно-либерального направления ведущие его теоретики заметно модифицировали или даже изменили разработанные ими ранее как теоретико-методологические, так и проблемные аспекты теории «политической модернизации». В то же время они продолжают оставаться на позиции признания неизбежности восприятия политическими системами развивающихся стран черт и характеристик, присущих политическим системам развитых капиталистических стран. Примечательна в этом отношении эволюция позиции С. Хантингтона. Вместо подхода, сформулированного им в концепции «политической институционализации», во второй половине 70-х годов он попытался проанализировать процесс политического развития на фоне взаимодействия трех основных факторов: экономического развития, социально-экономического равенства и политического участия.

Используя различные методы анализа, С. Хантингтон и его соавтор Д. Нельсон основное внимание уделили исследованию взаимоотношений между социально-экономическими изменениями и изменениями в степени участия граждан в политической жизни в развивающихся странах. Они считают, что в традиционном обществе политика является делом узкой привилегированной элиты, в то время как для современного политического устройства характерно наличие политически активных граждан. Говоря о первостепенности значения того или иного из трех названных факторов для процесса политической модернизации, о последствиях их взаимного воздействия друг на друга, С. Хантингтон и Д. Нельсон считают, что упор на политическое участие в этом процессе, на его примат перед другими факторами может не только замедлить экономическое развитие, но и не содействовать самому политическому участию или же «стимулировать движение в направлении социально-экономического равенства». Скорость «движения к равенству» может быть увеличена, согласно им, средствами «автократического» политического механизма, что в свою очередь может опять привести к появлению новых «неравных» социальных групп и классов, которые могут потребовать использования политического участия для защиты своего нового социально-экономического положения. Поэтому во взаимодействии трех факторов вопрос о том, какой из них должен прежде всего использоваться в процессе модернизации, будет, по их мнению, определяться выбором правящей элиты^[10].

Тем не менее, подобно Липсету и Лернеру, Хантингтон и Нельсон рассматривают участие в политической жизни как важнейший показатель и результат социальной и экономической модернизации, что не позволяет объяснить идеологическую и институциональную роль политического участия масс и их политическую активность в процессе политического развития на различных его стадиях и, в частности, на этапе борьбы за национальную независимость. Манипулирование абстрактной терминологией без наполнения ее конкретно-историческим, социально-классовым содержанием преднамеренно сопровождается отождествлением авторитарных политических режимов с развивающимися странами социалистической ориентации, обусловливает антисоциалистическую направленность этой концепции.

В последние годы в рамках буржуазно-либерального направления в «политологии развития» была сформулирована социально-психологическая личностная теория политической модернизации. Американский и английский политологи А. Инкельс и Д. Смит попытались опровергнуть распространенный среди западных исследователей модернизации тезис о том, что «модернизирующийся индивид» является носителем как традиционных, так и современных психологических установок. В отличие от политологов, утверждающих, что «традиция» и «современность» могут быть так переплетены между собой, что они будут бесполезны как аналитические категории при анализе процесса модернизации, Инкельс и Смит выделяют в «модернизирующемся индивиде» такие характерные для него черты, как участие в политической и общественной жизни, информированность, осознание своей гражданской роли, преобладание светских ориентаций над религиозными и т. п. Согласно их концепции, различные аспекты психологии личности в процессе модернизации не изменяются беспорядочно относительно друг друга, а изменяется личность в целом. При этом подчеркивается модернизаторская роль современных профессий, способствующих приобретению людьми в развивающихся странах «современных» психологических установок и ориентаций.

В «личностных» концепциях политической модернизации признаются изменения, касающиеся психологических сдвигов в политическом сознании населения развивающихся стран. Однако сторонники «личностного» подхода, как и теоретики эволюционной теории модернизации в целом, в качестве своей исходной позиции используют все ту же схему: «традиционализм» — «современность», только переводят ее в социально-психологическую плоскость. Причем под современным «психологическим комплексом» понимается набор социально-психологических характеристик, присущий людям не в промышленно развитых современных «индустриальных» странах вообще, а, как правило, лишь в странах капитализма.

Поэтому под современными «ценностями развития» часто подразумеваются ценности и установки, свойственные буржуазному обществу «достижения успеха» и «массового потребления», а проблема национального политического развития здесь сводится к выявлению психологических аналогий между развивающимися и западными обществами. В то же время психологическое влияние норм традиционной культуры, революционные идеалы как факторы развития, а также новые социально-психологические черты личности, формирующиеся в странах социалистической ориентации, часто игнорируются. Именно поэтому исследования, основанные на теории модернизации личности, продолжают сохранять западноцентристское и апологетическое звучание.

В противовес буржуазно-либеральным в целом прямо или косвенно прокапиталистическим концепциям политического развития в современной западной политологии сформулирован ряд альтернативных леворадикалистских концепций политического развития. Их авторами являются Ч. Франк, У. Родней, Е. Бретт, К. Лейз и др. Методологически все они опираются на теорию «зависимого развития», которая рассматривает экономические и социально- политические процессы, происходящие в развивающихся странах, как процессы, представляющие собой составную часть глобальной системы мирового капитализма и обусловленные зависимостью от этой системы^[11].

В отличие от сторонников буржуазно-либерального подхода, рассматривающих перенос западных политических институтов в качестве «высшей» формы деколонизации, теоретики концепции зависимого развития рассматривают такой перенос в качестве источника и продолжения неоколониализма, поскольку эти институты неизменно контролируются правящим классом, выражающим интересы международного капитализма. По их мнению, заимствование развивающимися странами капиталистических экономических и политических институтов способствует поддержанию международной системы неравного экономического обмена, в которой эти страны эксплуатируются промышленно развитыми капиталистическими государствами. Поэтому подобное заимствование, согласно названным политологам, представляет собой не развитие, а «недоразвитие».

Авторы этой концепции в целом правильно связывают зависимость освободившихся стран с экономическим засильем бывших метрополий, с проимпериалистической ориентацией местной элиты в некоторых развивающихся странах и т. п. Однако их подход имеет слишком глобальный характер, обусловленный усиленным вниманием этих политологов к анализу прежде всего различных аспектов мировой капиталистической экономики, а выводы и оценки сформулированы ими в слишком общей форме. Отсюда почти не уделяется внимание исследованию конкретных политических процессов в развивающихся странах, роли крестьянства, составляющего в них от 50 до 90% населения, эмпирическим исследованиям, изучению тех фактов политической жизни, которые оказывают существенное влияние на внутреннюю динамику процессов политического развития. В этой концепции также отсутствует четкое различие между странами капиталистической и социалистической ориентаций.

В этой концепции не учитывается и тот факт, что наряду с зависимым даже в некоторых пробуржуазных странах наблюдаются тенденции к сравнительно независимому капиталистическому развитию, а также то, что в странах социалистической ориентации существует тенденция к преодолению зависимого развития. Кроме того, зависимое развитие является преимущественно экономическим фактором и не приводит прямо и непосредственно к подобию политических систем^[12].

Наряду с критическим отрицанием основных теоретико-методологических посылок буржуазной концепции политической модернизации и политического развития со стороны немарксистских теоретиков в современной западной политологии эта концепция критикуется и с консервативных позиций. Подразумевая под «западной» моделью модернизации исторический путь промышленно развитых капиталистических и социалистических стран, представители этого направления абсолютизируют самобытность исторического пути развивающихся стран, необоснованно противопоставляя их всем без исключения промышленно развитым странам. Так, в своем исследовании «Западная модель развития: ее уместность, возможность и желательность для «третьего мира» канадский политолог М. Найду считает неприемлемым для развивающихся стран опыт социально-политического развития, воплощенный в так называемой «западной» модели развития, в которую он включает США, Англию и СССР^[13]. По мнению Найду, как капиталистическая, так и коммунистическая социальные системы исходят из идеи определяющего воздействия материальных факторов на политическое развитие, а именно из того, что собственники экономического богатства должны быть также и обладателями политической власти. Согласно этому политологу, обе системы расходятся только в вопросе о том, кто должен владеть материальными богатствами — частные или общественные предприятия. Исходя из такой весьма упрощенной трактовки определения социально-политического развития, Найду наделяет последнее двумя важнейшими целями, каковыми являются индустриализация и модернизация^[14]. Смешивая качественно различные, а иногда и принципиально противоположные социально-политические системы современных промышленно развитых стран и развивающихся государств различной социальной ориентации в некую абстрактную «западную» модель развития, Найду совершенно необоснованно выдает негативные последствия, которыми сопровождалось капиталистическое развитие (колониализм, милитаризация и войны, дегуманизация науки и технологии, «массовая культура», загрязнение окружающей среды и т. п.) за универсальные результаты любой модернизации.

Обходя вопрос о конкретной социальной ориентации развивающихся стран, Найду подменяет его абстрактными рассуждениями об отсталых и модернизированных обществах в духе пресловутой теории «сверхдержав», ставя на одну доску империалистические и социалистические страны. На практике такая позиция служит обоснованию искусственной изоляции развивающихся стран от социалистического пути развития во имя некоего «третьего пути», что на деле ведет к увековечиванию их отсталости, к усилению влияния консервативных традиций и консервативных аспектов различных политико-идеологических доктрин социального развития.

Допустимость существования не только западного, но и иных новых путей политического развития, все чаще признаваемая на словах теоретиками «политологии развития» на рубеже 70—80-х годов, в то же время сопровождается подменой конкретного вопроса о социально-политической ориентации развивающихся государств, о качественных критериях происходящих в них преобразований теоретическими рассуждениями о «стратегиях развития»^[15], о целесообразности использования той или иной методологии или области исследования.

Очевидно, что концепции политической модернизации, лежащие в основе различных теорий политического развития, переживают серьезный теоретический кризис, обусловленный их несоответствием политической реальности развивающихся стран, в целом их антисоциалистической направленностью, отрывом от эмпирических исследований и несовпадением с их выводами, отсутствием единой и общепринятой теории политического развития. Как отмечает американский философ Т. Спрейдженс, «для тех, кто интересуется концептуальной структурой этой теории, ее самой поразительной чертой является необычайное исчезновение ее центральной концепции… Уже исписаны кипы бумаг о политическом развитии, однако существует мало ясности и единодушия по поводу того, что же на самом деле подразумевается под политическим развитием»^[16] Вместе с теориями «политической модернизации» и «политического развития» в кризисе также оказались и те области буржуазной политологии, в русле которых эти теории разрабатываются, — «политология развития» и «сравнительная политология».

Усматривая выход из кризиса, в котором оказалась теоретическая «политология развития», и прежде всего теория «политической модернизации», в расширении масштабов конкретных исследований политики, западные политологи обращают внимание на необходимость изучения социально-классовой структуры развивающихся стран, социальных слоев и групп в их взаимоотношениях с государством, роли и влияния различных социальных и политических сил и факторов на процесс политического развития и т. п. Вместе с тем, несмотря на попытки преодолеть абстрактность этой теории за счет конкретных социологических и политологических исследований общества и политики в развивающихся странах, в современной западной политологии по-прежнему затушевывается различие между странами социалистической и капиталистической ориентаций. Сами же эти страны совершенно необоснованно рассматриваются в качестве однородного социально-политического образования.

Ориентация на конкретные исследования политической жизни в развивающихся странах обусловлена не только сугубо академическими потребностями немарксистской политологии на современном этапе, непригодностью концепций «политической модернизации» и «политического развития» для научного анализа, сколько соображениями практической неоколониалистской политики империалистических государств в отношении развивающихся стран, а также проимпериалистической политики правящих кругов в некоторых развивающихся странах, ориентирующихся на Запад. Конкретные эмпирические и теоретические исследования призваны, в частности, обеспечить эмпирическим материалом, и прежде всего практическими рекомендациями, правящие круги США и их союзников.

Эта роль буржуазной политической науки отнюдь не потеряла своего значения, а в определенном смысле и возросла, несмотря на то, что империализм в настоящее время отбрасывает маску «партнерства» и «сотрудничества» с развивающимися странами, которой он пользовался в 70-е годы, и открыто делает ставку на гегемонизм и диктат в отношении этих стран. Не скрывая агрессивности своего курса, вашингтонская администрация Р. Рейгана проводит именно такую политику, пытаясь завербовать новых союзников и клиентов, подключить их к своим неоколониалистским планам, внести раскол в отношения между развивающимися странами, используя в этих целях проимпериалистические режимы.

Ставка на расширение конкретных исследований политики в развивающихся странах не означает тем не менее, что концепции «политического развития» и «политической модернизации» совершенно утратили свое значение в буржуазной политологии. Ввиду хронического отсутствия в этой науке единой и общей теории политики и политического развития эти концепции, приспосабливаясь к новым условиям, продолжают оказывать теоретико-методологическое влияние на разработки, предпринимаемые в области сравнительных исследований проблем политического развития молодых государств. При этом важно иметь в виду, что продолжает сохраняться служебная, классовая роль этих концепций, их идеологическая, антисоциалистическая направленность. Поощряя практическую направленность вновь формулируемых вариантов упомянутых концепций, буржуазная политическая наука, судя по рекомендациям, а также по прямым или косвенным идейным ориентациям ее теоретиков, будет и впредь стремиться использовать наиболее приемлемые из них в интересах практической политики Запада в развивающихся странах, с тем чтобы направить их развитие либо непосредственно по капиталистическому пути, либо в направлении, отвечающем этим интересам.

В конечном счете такая перспектива обусловлена общностью идейно-теоретических установок и социальной функции «политологии развития» и буржуазной политической науки в целом.

Однако ныне в мире существуют другие реальные возможности для развивающихся стран. Это некапиталистический путь развития, который объективно ведет к социализму. Начиная с 1960 года число стран социалистической ориентации в Азии, Африке возросло приблизительно в пять раз. Во многих из них происходят процессы перерастания национально-демократической революции в социалистическую, складываются народно-демократические политические системы социалистической ориентации, возникают авангардные партии трудящихся, утверждается революционно-демократическая власть рабочих и крестьян^[17]. Эти процессы бессильны объяснить буржуазные концепции «политического развития». Подлинно научной теорией, не только объясняющей процессы социально-политического развития освободившихся стран, но и служащей руководством к действию, является марксистско-ленинская теория, помогающая народам этих стран встать на путь строительства новой жизни.

42. См.: Энтин Л. M. Политические системы развивающихся стран. М., 1978, с. 34; Чиркин В. Е. Указ, соч., с. 171. ↑
43. Rustоw D. Change as Theme of Political Science. Bruxelles 1969, p. 1—2, 16; Sоmjee A. H. Ethnocentricity and Value Ambiguity in Political Development Studies. ↑
44. См.: Spragens Th. The Dilemma of Contemporary Political Theory Toward a Post-Behavioral Science of Politics. New York, 1973, p. 85 — 92; Almond G. Approaches to Developmental Causation. München, 1970, p. 30; World Politics, vol. 29, 1977; Development theory: four critical studies. L., 1979. ↑
45. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 243; т. 39, с. 68. ↑
46. Вindег L. Crises and Sequences in Political Development. Princeton, 1971, p. 983. ↑
47. Расширение правительственной власти и эффективное администрирование на всех уровнях системы. ↑
48. См.: Holt and Turner J. Crises and Sequences in Collective Theory Development. — American Political Science Review, 1975, vol. LXIX, №3, p. 983—984. ↑
49. См.: Dodd Ch. Political Development. London, 1972, p. 15. ↑
50. Barkan J. The Development and Underdevelopment of Development Theory: Why Political Science Has Failed the Third World, p. 2. ↑
51. См.: Huntington S. and Nelson J. No Easy Choise: Political Participation in Developing Societies. Harvard Univ., Press, 1976, p. 65. ↑
52. См.: Foster-Carter A. From Rostow to Gunder Frank: Conflicting Paradigms in the Analysis of Underdevelopment—World Development, 1976, vol. 4, №3, p. 167—180. ↑
53. См.: Чиркин В. E. Указ, соч., с. 31. ↑
54. См.: Naidu М. В. Op. cit., р. 1, 19—21, 21—22. ↑
55. Ibid., р. 1. ↑
56. Sörensen G. The Missing Link: Theories and Strategies of Development, Aarhus, 1979, p. 1, 3—10, 12. ↑
57. Spragens Th. Op. cit., p. 86. ↑
58. См.: Чиркин В. E. Указ, соч., с. 172. ↑