Правовая мысль России развивалась вместе с государством и представляет не меньший интерес, чем история государства. К сожалению, у нас сложилась традиция, причем не лучшего свойства, проявляющаяся в постоянном поиске недостатков, упущений, ошибок, которые, конечно же, имели место на всем протяжении российской истории. Для многих «синдром Чаадаева», то есть стремление видеть в нашем опыте только негативное, не позволяет объективно оценить вклад мыслителей России в общемировую, в том числе политико-правовую культуру.

Приходится признать, что идеи все-таки опережают реальность, следовательно, для любого человека, который поставил перед собой цель изучения идей, взглядов, концепций, которые в той или иной степени воплотились в данном случае в государственно-правовую идею, важно оставаться объективным, избегать стереотипов и заблуждений, а где-то и сознательных фальсификаций.

При всей относительной самостоятельности любые идеи формируются в конкретных исторических условиях, которые так или иначе влияют на их содержание. История правовой и политической мысли России отражает все те этапы, которые прошла отечественная государственность, — политические и правовые идеи Киевской Руси, времена феодальной раздробленности, образование Московского единого суверенного государства. Сама жизнь ставила перед российскими мыслителями проблемы, которые они пытались разрешить сначала на теоретическом уровне, а затем воплотить в жизнь. Не надо забывать, что политико-правовые идеи в России развивали не только ученые мужи, но и те, кто управлял государством.

Правовая и политическая мысль России периода Средневековья мало чем отличалась от западной в том смысле, что она испытывала сильное влияние богословия. Средневековье представляет собой особый тип цивилизации с присущими только ему формами мышления. Политические и правовые идеи трансформировались в своеобразную систему религиозных символов, воплощенных в Священном Писании и христианской литературе. Политический и правовой идеал Средневековья — теократическое государство, и все идеи вращались вокруг него. Этим отчасти можно объяснить преобладание политических идей над правовыми.

Современные авторы ничего или почти ничего не пишут о том, что политике-правовая литература России при относительной «бедности» содержит примеры возвышения законности и ограничения власти князя. Уже по Церковному уставу святого Владимира духовные суды пользовались иммунитетом от светской власти. Очень любопытны взгляды Иоакова Черноризца, которому история приписывает авторство Послания князю Изяславу Ярославовичу^[1]. В Послании к князю Исаков говорит о справедливости и милосердии, о необходимости соблюдать законы и о том, как можно совместить следование закону и заповеди любви. Иоакова не смущает, что он призывает князя соблюдать законы, которые тот сам же и устанавливает. Главное, чтобы они были продиктованы милосердием, чувством любви и снисходительности. Всю государственную жизнь необходимо строить на твердых основах закона, и князь должен быть его стражем и первым исполнителем. Богу не угодно, если князь не устанавливает никаких определенных рамок своей деятельности и постоянно обращается от одной идеи к другой. Такой подход граничил бы с произволом, а на него князь не имеет права. С этой мыслью Иоаков связывает и идею загробной ответственности князя наравне с другими людьми^[2].

Значительный импульс развития книжной культуры наблюдается в период великого княжения Ярослава Мудрого (1019—1054). В это время были переведены книги античных авторов — таких, как Аристотель, Платон, Пифагор, Геродот, Эпикур, Зенон. Довольно широкий круг образованных людей смог познакомиться с правовой культурой античной цивилизации, отдельные достижения которой затем стали воплощаться как в теоретических работах, так и в практике государственно-правового строительства. Расцвет книжной образованности стимулировал развитие политических и правовых идей.

За «Словом о законе и благодати» киевского митрополита Илариона утвердилась слава первого русского политического трактата (XI в.), в котором он затронул ряд проблем: соотношение закона, истины и благодати, реализация верховной власти в форме закона-правды, статус верховной власти, идеал князя-правителя. За законом Иларион признавал не только религиозное, но и юридическое значение. Закон является только первой ступенью к истине и выступает как подчинение чужой воле, тогда как под истиной Иларион подразумевает свободную волю человека. Благодати заслуживает только тот человек, который разделяет нравственные принципы Христа. В трактате понятия «правда» и «закон» употребляются в одинаковом смысловом значении. О князе Владимире Иларион говорит, что когда он жил, то: «…землю свою пас правдою, мужеством и смыслом»^[3]. Иными словами, князь Владимир правил мужественно, разумно и по закону. Митрополит Иларион впервые в русской политической литературе поставил вопрос об ответственности князя перед подданными.

В «Повести временных лет» (как дата — 1116 г., так и авторство — Сильвестр или Нестор, вызывают множество противоречивых мнений) летописец рисует два образа князя: праведного и неправедного. Существенной чертой праведного князя является его любовь к правде. При этом под правдой летописец понимает не что-то отвлеченное, а заботу о правосудии и управлении. «Аже бо кая земля управится пред Богом, — читаем мы в «Повести временных лет», — поставляет ей Цесаря или князя праведна, любяща суд и правду…»^[4]. Существует мнение, что «от возникновения политических идей в России до конца ХIII в. не было выдвинуто ни одной идеи, которая заключала бы в себе признание неограниченной княжеской власти. Напротив, была высказана мысль об ограничении власти законом в его различном понимании»^[5]. Для иллюстрации можно сослаться на политическую программу Владимира Мономаха (1053—1125), который не только писал о принципах организации верховной власти, но и, пожалуй, впервые в политической и правовой мысли России высказался против смертной казни: «Ни правого, ни виноватого не убивайте и не повелевайте убить того, кто будет достоин смерти, ведь душу христианскую нельзя губить»^[6].

Основными темами публицистических споров эпохи образования единого суверенного государства и формирования сословно-представительной монархии как формы правления были проблемы, касающиеся происхождения Русского государства, родословия его князей, форм организации верховной власти и способов ее реализации, взаимоотношений церкви и государства; а также группа вопросов, связанных с отправлением правосудия в стране^[7].

Примерно с конца XV в. оживленную дискуссию вызвало экономическое положение церкви и ее владельческие права. Постепенно в среде полемистов образовались два лагеря, занимавших прямо противоположную позицию, — стяжатели во главе с настоятелем Волоколамского монастыря Иосифом Волоцким (1439—1515) и нестяжатели, учение которых наиболее полно было представлено в сочинениях Нила Сорского (ок. 1433—1508) и Максима Грека (в миру Михаила Триволиса) (ок. 1475-1555).

В целом политико-правовая доктрина Иосифа Волоцкого была достаточно консервативной и почти сразу же вызвала заметную критику современников. Это в основном касается его взглядов на место и роль церкви в обществе, взаимоотношений светской и духовной власти. В литературе справедливо указывается, что Иосиф Волоцкий впервые в российской традиции открыто начал обсуждать правомерность действий венценосной персоны и даже признавал право не только не подчиняться верховной власти, но и сопротивляться ей. Примечательно, что он предпринял попытку классификации норм, которые регулируют поведение человека в обществе, и здесь он всецело следует средневековой традиции, за одним, пожалуй, исключением. Иосиф Волоцкий не делит законы на божественные и положительные, то есть установленные светской властью — государством. У него Божественная воля является источником не только власти, но и вообще всякого законодательства. Божественная воля прежде всего выражена в решениях Вселенских и Поместных соборов, затем — в трудах «Святых Отцов» и, наконец, в принятых на их основе «градских законах».

Весьма острым являлся также вопрос об отношении к еретикам. Если Иосиф Волоцкий считал, что преследование еретиков есть функция государства и церкви, то Нил Сорский не устрашился заявить о том, что нельзя преследовать человека за его убеждения. Надо сказать, что для правовой политики государства это положение имеет огромное позитивное значение. Аргументация Нила Сорского строилась на том, что творец создал человека «свободным по воле» и отвечать за свои поступки, верования в области религии он должен не перед светской властью.

Получивший университетское образование в Италии Максим Грек продолжил учение Нила Сорского о свободе воли каждого человека. В своих работах Грек затронул большой круг вопросов — от происхождения верховной власти, форм и методов ее реализации до принципов правосудия. Законной он считал только ту власть, которая переходит по наследству или в результате выборов. Максим Грек зарекомендовал себя последовательным сторонником ограничения верховной власти, в том числе положительным (гражданским) законом. Вероятно, в этом сказалось его западное образование, поскольку российские мыслители были в этих вопросах весьма осторожны. Острой критике в его работах подверглась судебная система, которую разъедало взяточничество, подкупы, сословный подход, волокита. Устройство суда на твердых основах закона Максим Грек считал величайшим благом для России.

Вызывают интерес правовые взгляды одного из самых известных «еретиков» Феодосия Косого, работы которого, к сожалению, не дошли до наших дней, однако его идеи стали известны благодаря их критике Зиновием Отенским. Косой выступал против всех форм угнетения, против любой эксплуатации. Человека он считал продуктом природы и среди всех законов отдавал предпочтение естественному, в чем приблизился к западным теоретикам естественного права. Феодосий Косой полагал, что у человека есть комплекс прирожденных прав, которые никто, включая государство, не может отменить. Среди трех видов законов — Божественного, естественного и положительного (гражданского) — непререкаемым является Божественный, а гражданский закон должен исходить из Божественного и естественного, и только в этом случае он может выражать «истину». «Духовный разум», который отличает человека от животного, протестует против всех форм несвободы, в том числе и установленных Божественным законом, а гражданские законы, которые ее закрепляют, являются ложными.

Его оппонент Зиновий Отенский внес некоторое разнообразие в классификацию законов, закрепив за обычным правом роль самостоятельного регулятора общественных отношений, сложившихся на основе географических и климатических факторов.

Положительное законодательство подразделяется у него на царские законы и градские (местные). Вероятно, Зиновий Отенский допускал широкую возможность для «местного законотворчества», нарушив при этом монополию верховной власти в данном вопросе.

Автор политической доктрины «Москва — Третий Рим» Филофей отдавал предпочтение политическим идеям и, как многие христианские мыслители, не различал нравственные нормы и юридические, поэтому слова «закон», «правда» содержали у него не только юридический, правовой смысл, но и нравственный.

Работы публициста и дипломата Федора Карпова свидетельствуют о его глубоком знании трудов Аристотеля и Цицерона, поскольку он часто воспроизводит их выводы в своих размышлениях. Законы и государство Карпов считал продуктом общества. Соблюдение законов государства является одним из слагаемых его благополучия. Отношения в обществе и государстве должны, с его точки зрения, регулироваться только правовыми нормами.

В политической программе служилого дворянина Ивана Пересветова (середина XVI в.) отражены вопросы создания единого законодательства и централизованной судебной системы. Явно находясь под влиянием Аристотеля, Пересветов в качестве главной добродетели называет соблюдение законов как властвующими, так и подвластными. Создание единого законодательства и централизованной судебной системы должно быть, по его мнению, мощным ударом по местничеству. В своем сочинении «Сказание о Магомете-салтане», который «сам был философ мудрый», И. Пересветов пишет: «А судей своих изобразил из казны своим царским жалованием для того, чтобы не искушалися неправдою судити»^[8]. Экономическому продвижению России мешают различные формы кабальной зависимости, а особенно холопство. Магомет-салтан поступил очень мудро, когда сжег закладные книги; тем самым он даровал людям свободу.

Апологетика абсолютно бесконтрольной власти наблюдается в переписке Ивана IV(Грозного) (1530—1584). С его точки зрения, самодержец вообще вне юрисдикции государства и гражданских законов, поскольку царь может быть только грешным, а не виновным. В первом послании Ивана Грозного к А. Курбскому говорится: «Почему же ты презрел слова апостола Павла, который сказал: Всякая душа да повинуется владыке, власть имеющему; нет власти, кроме как от Бога: тот, кто противится власти, противится божьему повелению… Тот же апостол Павел сказал, и этим словам ты не внял: Рабы, слушайтесь своих господ, работая на них не только на словах, как человекоугодники, но как слуги Бога, повинуйтесь не только добрым, но и злым, не только за страх, но и за совесть»^[9].

Отрицая любые намеки на правовые формы разрешения конфликтов, Иван Грозный констатирует: «До сих пор русские властители ни перед кем не отчитывались, но вольны были жаловать и казнить своих подданных, а не судились с ними ни перед кем»^[10].

Высокомерием и достоинством преисполнено послание Сигизмунду II Августу: «Вольное (неограниченное) царское самодержавие наших великих государей — не то, что ваше убогое королевство: нашим великим государям никто ничего не указывает, а тебе твои папы указывают, что захотят, потому что наши государи — самодержцы, Божьей милостью сидят на престоле непрерывно от великого Владимира, просветившего Русскую землю святым крещением до нынешнего государя, никто их, вольных самодержцев, на престоле не сменяет, не ставит и не утверждает на нем — они посажены на свое самодержавное государство всемогущей Божьей десницей… Наши великие государи — все самодержцы, начиная с Августа-кесаря, обладавшего всей вселенной, и брата его Пруса и до великого государя Рюрика и от Рюрика до нынешнего государя, вольны жаловать добрых и казнить дурных. Никто им ничего не указывает»^[11].

Самым известным корреспондентом Ивана Грозного был один из его бывших фаворитов князь Андрей Курбский (1528—1583), бегство которого к польско-литовскому королю и его последующая деятельность по-разному интерпретируются в нашей литературе. Курбский обладал множеством талантов — от полководческого до литературного. Будучи в изгнании, он самостоятельно изучил греческий и латинский языки и благодаря этому сумел познакомиться с трудами античных авторов, прежде всего Аристотеля и Цицерона. Работы последнего он несколько раз пересылал Ивану Грозному для его, так сказать, самообразования. Хронология падения Ивана Грозного и превращения его в тирана, окружившего себя низкими и подлыми людьми, содержится в «Истории о великом князе Московском». Свою политическую программу он частично пытался реализовать через Избранную раду (правительство), руководители которой — А. Адашев и Сильвестр — были очень близкими Курбскому людьми. Правовые взгляды А. Курбского не лишены оригинальности и представляют значительный интерес. Источник власти, с его точки зрения, заключается в Божественной воле. Это традиционная позиция для того времени, а вот цель власти состоит в справедливом управлении державой ко всеобщему благу (как у Аристотеля. — А.К.) и правосудном разрешении общественных дел. В одном из посланий Курбский цитирует Давида: «Не долго проживут пред Богом те, которые созидают престол беззакония»^[12], то есть жестокие повеления или суровые законы. «Печально, — пишет Курбский, — когда зло исходит от самовластного человеческого существа, нарушающего Божественные заповеди и человеческие законы. Человеку свойственно ошибаться, и даже мудрейший Соломон окружал себя добрыми советниками. Пока царь любит совет и советников, он сохраняет свою душу. Вспоминая минувшее время, когда царь внимал советам Избранной рады, был установлен нелицеприятный и праведный суд, равный как для убогого, так и богатого, что есть наилучшее для государства»^[13]. Особое неприятие вызывает у А. Курбского заочное обвинение: «Где о таком суде слыхали под солнцем, чтобы осуждали, не выслушав ответов?» Обращаясь к царю, он говорит: «…что поистине тебе подобает и что достойно царского сана, а именно — справедливый суд…»^[14].

А. Курбский критиковал не только судопроизводство (правоприменение), но и законодательство (правотворчество). Если законы по своему содержанию не отвечают определенным юридическим критериям, нарушают правду (закон) и справедливость, то их исполнение вовсе не обязательно. В литературе встречаются мнения (к сожалению, не подкрепленные доказательствами), что у Курбского прослеживается представление о тождестве права и справедливости. Курбский первым в истории политической и правовой мысли поставил вопрос о том, что представляют собой справедливость и правда, а также естественные права человека (естественные законы): «неподвластный произволу законодателя источник прав и свобод индивида. Насилие по своей природе не может быть источником права… В рассуждениях Курбского на данную тему уже явно прослеживаются элементы естественно-правовой концепции, которая пробивает серьезную брешь в общем контексте теологизированных рассуждений о добре и зле, правде и справедливости, ибо все эти категории воспринимаются как составные элементы естественных законов, посредством которых Божественная воля сохраняет на земле свое высшее творение — человека»^[15].

Политический деятель и писатель Иван Семенович Тимофеев (ок. 1555—1631) в основном занимался вопросами сословно-представительной монархии и, как никто другой, достиг на этом поприще впечатляющих успехов. Однако в своем «Временнике» он касается в самых различных аспектах и вопросов права. От своих предшественников — Максима Грека, Зиновия Отенского и др., он воспринял классификацию законов, с помощью которых осуществляется управление в государственно-организованном обществе; в его работе встречаются такие категории, как «естественный закон» и «уставной закон». Естественные законы представляются ему воплощением разума, которые существуют сами по себе, и человек с ними непосредственно не сталкивается. Однако они постоянны во времени и олицетворяют собой вечное разумно-справедливое начало; им должны соответствовать уставные законы, то есть положительное право, к которым он относит и указы царя. «Временник» Ивана Тимофеева отражает все перипетии Смутного времени, и особенно важно, что в нем поставлен вопрос об ответственности всего общества за сохранение суверенной государственности в период разброда и шатаний. Конечно, ответственность за все происходящее должны в первую очередь нести те, кто облечен властью, но народ тоже не имеет права стоять в стороне, когда решаются судьбы всего Отечества. Прямо скажем, это очень актуально и для нашего времени. Недаром в современной литературе употребляют такие понятия, как «семибоярщина», «смута» и т. д.

Для идеолога просвещенного абсолютизма Симеона Полоцкого (1629-1680), выступавшего проводником западной культуры, в том числе и правовой, идеальным представляется государство с сильной монархической властью, которая, однако, осуществляется на строгих началах положительного права, обязательных и для самой верховной власти. Царь обязан хранить закон как выражение правды, в государстве должен быть такой суд, который разбирает дела, невзирая на положение и состояние лиц.

Заметный след в истории правовой мысли России оставил Юрий Крижанич (ок. 1618—1683). Хорват по национальности, прекрасно образованный по тем временам человек, он исповедовал идеи всеславянской солидарности и одно время состоял на службе у царя Алексея Михайловича по приказу Большого дворца. Крижанич с сожалением констатирует, что Россия, потенциально богатейшая страна, влачит жалкое существование по сравнению с другими странами Европы, хотя русский народ не менее талантлив, чем остальные. Такое бедственное положение можно объяснить целым рядом политических, экономических, социальных причин, «дурными законами» и несовершенным судопроизводством.

Прежде всего Крижанич предпринял попытку исследования феномена государства, но, как верно замечает В. Вальденберг, он в своих сочинениях нигде определенно не становится на юридическую точку зрения, нигде не рассматривает государство «как только правовую организацию». Ю. Крижанич видит в государстве живой организм, который живет своей особой, самостоятельной жизнью. Он не разделяет людей на управляющих и управляемых, поскольку и у тех, и у других одна цель. Они соединились для того, чтобы совместными усилиями достигнуть благой жизни. Крижанич призывает социальные низы не только за страх, но и за совесть выполнять лежащие на них обязанности относительно заботы о благе общественном. Что полезно главе, рассуждает Крижанич, то полезно всему телу. Таким образом, народ, поддерживая и помогая правительству, заботится и о себе. Находясь в русле подобных убеждений, Крижанич очень широко очерчивает власть государства. Но при этом, правда, он оговаривается, что главная забота государства — счастье или благосостояние народа: «уряд кралев есть людство чинить блаженно». На практике достижение вполне привлекательной цели превращалось в многопредметность функций государственной власти и произвол чиновничьего аппарата. Забота о благе народа заводит Крижанича столь далеко, что в конце концов он призывает власть взять на себя хлопоты о спасении душ своих подданных. Легко представить, во что вылился бы этот совет. Рассуждая о природе государства, он не видит для него иного предназначения, как стремление вместе с отдельными гражданами, а отчасти и вместо них, к так называемому общему благу^[16]. Крижанич явно лукавит, когда говорит о том, что все эллинские философы и все христианские святые отцы восхваляют и считают наилучшим из всех форм правления самовладство (самодержавие). В отношении христианских мыслителей он, пожалуй, прав, а вот что касается греческих философов, тох Угим можно поспорить. Этатизм политических взглядов несколько компенсируется его правовыми воззрениями. Можно, взяв на себя смелость, сказать, что Крижанич в чем-то предвосхищает «юридическое мировоззрение», которое оформилось в Европе в период зарождения мануфактурного производства, поскольку на «правильные законы» он возлагает слишком много надежд. В своей работе «Политика» он открывает определенную закономерность: «где законы хорошие, там и подданные довольны, и чужеземцы хотят туда прийти (так и хочется сказать — инвесторы. — А.К.). А где законы жестокие, там свои собственные подданные жаждут перемены правления и часто изменяют». В другом месте читаем: «Благие законы, спасительные для всего народа, должны действительно считаться великим Божьим даром, но такие законы встречаются редко. Ибо у некоторых народов сроду не бывало ученого мужа, который мог бы ввести благие законы. А в других странах не было недостатка в ученых людях… Я одобряю две вещи: познание самого себя и благое законодательство»^[17].

«Просвещенную монархию» всячески отстаивал и в своих работах и на служебной ниве политик и дипломат Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин (ок. 1605—1680), которого В. О. Ключевский называет самым замечательным из московских государственных людей XVII в. и первым российским политэкономом. Пристальное наблюдение за иноземными реалиями и привычка сравнивать их с отечественными порядками превратили Ордина-Нащокина в одного из самых ревностных поклонников Запада. «Доброму не стыдно внять и со стороны, у чужих, даже у своих врагов», — считал этот деятельный преобразователь. В отечественной литературе неоднократно высказывалось мнение о том, что Афанасий Лаврентьевич предварил многие начинания Петра Великого. Его идеи, мысли, проекты остались в многочисленных записках, докладных, которые он готовил Алексею Михайловичу. Ключевский пишет: «…по Москве ходили даже слухи, будто он занимается пересмотром русских законов, перестройкой всего государства и именно в духе децентрализации, в смысле ослабления столичной приказной опеки над местными управлениями, с которой Нащокин воевал всю свою жизнь»^[18]. Ордин-Нащокин едва ли не первый в России обосновал теорию «меркантилизма», ставшую весьма популярной в Западной Европе. Экономическое отставание России не в последнюю очередь можно объяснить отсутствием предпосылок для развития предпринимательства. В развитие своей идеи Нащокин выдвинул программу самоуправления вообще и городского в частности и даже удачно реализовал ее в Пскове. Он прекрасно понимал, что для развития товарно-денежных отношений необходимо создать стабильную правовую основу, и в этих целях был разработан Новоторговый устав 1668 года. Выдержанный в духе государственного протекционизма, устав создавал единые правила для внутренней и внешней торговли.

Весьма заметный след в историко-правовой и политической литературе оставил дьяк посольского приказа Иван Тихонович Посошков (1652—1726). В полном противоречии со всем тем, что творилось в окружающей его действительности, наперекор древнемосковской традиции и руководящим началам деятельности Петра, Посошков провозглашает ту истину, что экономическая крепость и сила страны состоят не в преобладании фиска (налогов), а в благосостоянии народа. Находясь в плену модных тогда воззрений, он придает чрезвычайное значение мерам внешней принудительной регламентации по урегулированию экономических отношений и настойчиво рекомендует такие правила, которые отвечали бы насаждавшемуся Петром Великим полицейскому государству^[19]. Справедливости ради необходимо отметить, что Посошков допускал достижение народного благосостояния только при наличии твердо установленного в стране правопорядка. Народное богатство, по его мнению, служит главным средством к осуществлению гражданского прогресса, народного довольства и благосостояния. Согласно Посошкову, быстрое развитие и «правильное распределение богатств» немыслимы без обеспечения безопасности граждан, равенства их перед законом, без справедливого суда, и поэтому злоупотребление законами, бюрократизация относятся к факторам, существенно посягающим на народное богатство^[20]. И покуда, говорит Посошков, совершенное правосудие у нас в России не «устроится», то не только доброй славы в окрестных землях, но и благополучия нам не нажить, поскольку: «…все пакости и непостоянство в нас чинятся от неправого суда, нездравого рассуждения…»^[21]. Посошков желает увидеть устройство правосудия и законности как на юридических (правовых), так и христианских заповедях, считая нужным напомнить, что перед всеми стоит проблема спасения души. «Бог — правда, правду он и любит. А ще кто восхощет Богу угодить, то подобает ему во всяком деле правду творить», — считает Посошков. Из всех чиновников судьям, более чем другим, следует быть честными и справедливыми с тем, чтоб «…лживых слов судья не говорил бы»^[22]. Если же судья учинит суд неправый, то от царя он примет временную казнь, а от Бога — вечную. А вот если «…судья поведает суд самый правдивый, нелицеприятный по самой истине яко на богатого, так на самого убогого и бесславного, то от царя будет ему честь, а от Бога милость и царство небесное»^[23].

Феофан Прокопович (1681—1736) — богослов, философ, государственный деятель, зарекомендовал себя защитником просвещения и активным сторонником реформ, которые проводил Петр I. Политическим идеалом Прокоповича была абсолютная монархия, необходимость которой для России он доказывал в своих работах и на практическом поприще. Он одним из первых русских мыслителей стал разделять идею о договорном происхождении государства и теорию естественного права. В догосударственном состоянии люди скорее напоминали собой «неукротимых зверей», однако благодаря естественным законам разума и помощи Бога они смогли объединиться сначала в союзы, а затем в государства с передачей власти «избранным лицам». Согласно Прокоповичу, народ имеет право на выбор формы правления; более того, он может остановиться на смешанной форме государства. Здесь, видимо, сказывается образование, которое он получил в Риме. И все-таки монархия, а тем паче абсолютная, для Прокоповича вне всякой конкуренции: «Монархов власть есть самодержавная, которым повиноватися сам Бог за совесть повелевает…»^[24].

Естественно-правовая концепция Прокоповича несколько отличается от общепринятой, поскольку естественные законы произошли от «естества человеческого», причем с божьего благословения. Исполнение естественных законов обеспечивается совестью каждого человека — это во-первых, а во-вторых — естественные законы являются основными, главными, поэтому на их стороне стоит державная власть, которая принуждает людей соблюдать эти законы, если их совесть «молчит». О естественном законе Прокопович молвит следующее: «И се всех законов главизна. Ибо понеже со стороны одной велит нам естество любити себе и другому не творити, что нам не любо, а со другой стороны злоба рода растленного разоряти закон сей не сумнится, всегда и везде желателен был страж и защитник, и сильный поборник закона, то есть державная власть»^[25]. Царские законы (положительное право) охраняют естественные законы и вообще являются тем фундаментом, на котором держится государство.

1. Вальденберг В. Древнерусские учения о пределах царской власти. Пг., 1916. С. 103. ↑

2. Там же. С. 103. ↑

3. Антология мировой правовой мысли. М., 1999. Т. 4. С. 421. ↑

4. Вальденберг В. Древнерусские учения о пределах царской власти. С. 106. ↑

5. Вальденберг В. Древнерусские учения о пределах царской власти. С. 132. ↑

6. Поучение Владимира Мономаха. Антология мировой правовой мысли. М. 1999. Т. 4. С. 46. ↑

7. См.: Исаев И.А., Золотухина Н.М. История политических и правовых учений в России XI—XX вв. М., 1995. С. 34. ↑

8. Антология мировой правовой мысли. Т. 4. С. 171. ↑

9. Там же. С. 179. ↑

10. Антология мировой правовой мысли. Т. 4. С. 181. ↑

11. Там же. С. 183—184. ↑

12. Антология мировой правовой мысли. Т. 4. С. 87. ↑

13. Там же. С. 191. ↑

14. Там же. С. 217-218. ↑

15. Исаев И. А., Золотухина Н. М. История политических и правовых учений России XI—XX вв. С. 119—120. ↑

16. См.: Вальденберг В. Е. Государственные идеи Крижанича. СПб., 1912. С. 71. ↑

17. Антология мировой правовой мысли. Т. 4. С. 268—269. ↑

18. Ключевский В. О. Исторические портреты. М., 1990. С. 136. ↑

19. Кизеветтер А. А. Предисловие к Книге И. Посошкова о скудости и богатстве. М., 1911. С. 4. ↑

20. См.: Маслов Е. Несколько мыслей о Посошкове. Казань, 1959. С. 7. ↑

21. Посошков И. Книга о скудости и богатстве. М., 1842. С. 81. ↑

22. Посошков И. Книга о скудости и богатстве. С. 45. ↑

23. Там же. С. 45. ↑

24. Антология мировой правовой мысли. Т. 4. С. 310. ↑

25. Антология мировой правовой мысли. Т. 4. С. 18. ↑