Определенный интерес вызывают правовые и политические взгляды Владимира Сергеевича Соловьева (1853—1900) — правовая мысль в дореволюционной России известного религиозного философа. П. И. Новгородцев в речи, произнесенной на торжественном заседании Психологического общества в память В. С. Соловьева 2 февраля 1901 г., назвал его «блестящим представителем философии права», наиболее видным защитником правовой идеи среди философов XIX в. В. Соловьев в обстановке господствующих в общественном сознании мнений о том, что право есть продукт силы и расчета, борьбы слепых страстей, все делал для того, чтобы «обнаружить силу права против права силы». Право, по мнению Соловьева, должно служить целям нравственного прогресса, помогать нравственному началу распространяться среди людей.

В. С. Соловьев снискал себе славу и известность не только своими трудами и убеждениями, но и оппонированием гр. Л. Н. Толстому и славянофилам. Современные ревнители православия весьма жестко критикуют его и за распространение идей экуменизма. Поэтому и не удивляет то обстоятельство, что Соловьева считают «своим» западники; в среде почвенников, традиционалистов к нему относятся настороженно. Но это только подогревает интерес к его личности и убеждает в том, что он был человеком неординарным и, безусловно, талантливым, как и подобает сыну одного из патриархов российской истории — С. Соловьева.

В молодые годы В. Соловьев явно симпатизировал славянофилам, или «романтическим националистам», как их иногда называют на Западе, но затем перешел в лагерь их критиков. Как-то Соловьев назвал теорию славянофилов «гремучей смесью дурной реальности с идеалистическими картинками». Неопределенной мечте славянофилов он противопоставил положительный идеал правового государства. Но философ отнюдь не считал его последней ступенью нравственной солидарности, а только шагом к совершенному теократическому правлению.

Обаяние личностью Соловьева не мешает увидеть и присущего ему элемента некоторой научной дерзости. В одном из своих писем он говорит, что нынешнее состояние человечества должно быть изменено. Сразу приходит на ум: «философы в какой-то мере объяснили мир, задача же заключается в том, чтобы его изменить».

Самая значительная его работа, вершина творчества, а вместе с этим и правовое кредо называется «Оправдание добра». Известно, что Адам и Ева были изгнаны из рая за то, что захотели научиться понимать, что есть добро и что есть зло. Бог наложил запрет именно на этот вид познания. По всей видимости, это и есть самая трудная проблема, и все-таки человек сорвал с дерева познания запретный плод. С именем В. Соловьева связывают возникновение в России нравственной философии, предвосхитившей персонализм и экзистенциализм западной философии XX в.

Своеобразным «мостиком» к пониманию Соловьевым государства и права является его интерпретация соотношения личного и общественного, поскольку именно об эти скалы рискует разбиться корабль общественной жизни.

Соловьев пишет, что нельзя, по существу, противопоставлять личность и общество, нельзя спрашивать, что из этих двух начал есть цель, а что — только средство. Такой вопрос предполагал бы реальное существование личности как уединенного и замкнутого круга, тогда как на самом деле каждое «единичное лицо» есть только сосредоточение бесконечного множества взаимоотношений с другими и отделять его от этих отношений — значит отнимать у него всякое действительное содержание жизни, превращать личность в пустую возможность существования. Представлять личное средоточие бытия как действительно отделенное от своей и общей жизненной сферы, связывающей его с другими центрами, есть не более как болезненная иллюзия самосознания. Развивая эту мысль, он пишет: «Гипнотики индивидуализма, утверждая самодостаточность отдельной личности, из себя определяющей все свои отношения, в общественных связях и собирательном порядке видят только внешнюю границу и произвольное стеснение, которое должно быть во что бы то ни стало упразднено; а с другой стороны, выступают гипнотики коллективизма, которые, видя в жизни человечества только общественные массы, признают личность за ничтожный и преходящий элемент общества, не имеющий никаких собственных прав и с которым можно не считаться во имя так называемого общего интереса. Но что же это за общество, состоящее из бесправных и безличных тварей, из нравственных нулей? Будет ли это во всяком случае общество человеческое?»^[1] — вопрошает философ. Ответ напрашивается сам собой, причем очевидный. Для всякого общественного развития одинаково опасны крены в пользу как индивидуализма, так и коллективизма. Задача права и, следовательно, государства в том и состоит, чтобы отыскать золотую середину между ними. «Вместо неразрешимого противоречия двух исключающих друг друга начал, двух отвлеченных «измов», — пишет Соловьев, — мы находим в действительности два соотносительных, и логически, и исторически взаимно друг друга предполагающих и требующих термина. По существенному своему значению общество не есть внешний предел личности, а ее внутреннее восполнение, и относительно множественности единичных лиц общество не есть их арифметическая сумма или механический агрегат, а нераздельная целость общей жизни, отчасти уже осуществленной в прошедшем и сохраняемой через пребывающее общественное предание, отчасти осуществляемой в настоящем посредством общественных служений и, наконец, предваряющей в лучшем сознании общественного идеала свое будущее совершенное осуществление»^[2]. В личной жизни, пишет Соловьев, все действительное ее содержание получается через общественную среду и так или иначе обусловлено ее данным состоянием. В этом смысле можно сказать, что общество есть дополненная или расширенная личность, а личность — сжатое или сред оточенное общество. Таким образом, можно в какой-то степени примирить две взаимоисключающие тенденции, причем перманентного характера.

Проблемы коллективизма и индивидуализма — вопросы не только социологии, политологии, философии, экономики, но и права. Тип правопонимания, построенный на том или ином мировоззренческом фундаменте, получает затем объективацию в положительном праве, по которому будет жить и развиваться общество. Поэтому обозначенные проблемы имеют не только академический характер, как может показаться на первый взгляд, но и прикладной, практический.

Рассуждая о соотношении права и нравственности, Соловьев отмечает противоречия между ними, вернее, не противоречия, а различное их понимание. Для самого Соловьева никаких затруднений здесь быть не должно, а есть противоречия «между различными состояниями как правового, так и нравственного сознания». Нельзя, говорит философ, оценивать какой-либо факт из правовой области, какое-нибудь проявление права, если не иметь общей идеи права или его нормы.

Взаимное отношение между нравственной областью и правовой есть один из коренных вопросов практической философии, констатирует Соловьев. Праву отводится высшее предназначение.

«Между идеальным добром и злою действительностью есть промежуточная область права и закона, служащая воплощению добра, ограничению и исправлению зла. Правом и его воплощением — государством обусловлена действительная организация нравственной жизни в целом человечестве, и при отрицательном отношении к праву как таковому нравственная проповедь, лишенная объективных посредств и опор в чуждой ей реальной среде, осталась бы в лучшем случае только невинным пустословием, а само право, с другой стороны, при полном отделении своих формальных понятий и учреждений от их нравственных принципов и целей потеряло бы свое безусловное основание и в сущности ничем уже более не отличалось бы от произвола»^[3]. Право должно являться воплощением добра! Это замечательная формула, причем во всех отношениях. Конечно, мы понимаем, что это не так, но все-таки сколько притягательной силы в этом тезисе, сколько веры в его силу. У скептика такая позиция может вызвать лишь снисходительную улыбку. Но ведь право и законы — не только сущее, в большей своей степени это, конечно же, должное. Следовательно, право и законы должны не просто отражать «дурную действительность», но и преобразовывать ее, подводить к идеалу. В приведенной цитате автор прямо называет государство воплощением права. В общественной мысли за некоторым исключением стало хорошим тоном только критиковать государство, называть его Левиафаном, монстром, «холодным чудовищем». А может, и впрямь обществу следует не критиковать государство как бы со стороны, а совершенствовать его, делать более близким к общественному организму, выразителем его солидарных интересов. Личность, общество, право, государство — все они имеют своим основанием нравственность. Право в отношении к нравственности выступает как «принудительное требование реализации определенного минимального добра, или порядка, не допускающего известных проявлений зла». Присутствие элемента принуждения обусловлено требованием нравственного интереса к личной свободе, чтобы она не противоречила условиям существования общества. В. С. Соловьев рассматривает право «как исторически подвижное определение необходимого и принудительного равновесия двух нравственных интересов — личной свободы и общего блага»^[4].

Формулируя сущность права, Соловьев делает существенную оговорку, поскольку общее благо может только ограничивать личную свободу, но ни в коем случае не упразднять ее, ибо тогда равновесие будет нарушено и общественное развитие станет нестабильным.

Общественное тело с определенной организацией, заключающее полноту положительного права или единую верховную власть, Соловьев называет государством. С формальной точки зрения государственная власть представляет собой условие правомерной организации общества. В простейшем, практическом выражении смысл государства состоит в том, что оно в своих пределах подчиняет насилие праву, произвол законности, заменяя хаотическое и истребительное столкновение частных элементов природного человечества правильным порядком их существования, причем принуждение допускается лишь как средство крайней необходимости, заранее определенное, закономерное и оправданное. «Только в государстве, — подчеркивает Соловьев, — право находит все условия для своего действительного осуществления, и с этой стороны государство есть воплощенное право»^[5].

В. С. Соловьев является сторонником не только правового, но и социального государства. Экономические бедствия, свидетельствует он, объясняются тем, что производственные отношения не связаны с началом добра, не организованы нравственно. Сам по себе второстепенный, экономический вопрос люди превратили в основную проблему. Признавать в человеке только производителя, собственника, потребителя материальных благ — точка зрения ложная и безнравственная. Процесс труда, в результате которого создаются материальные ценности, представляет собой не что иное, как взаимодействие людей в соответствии с нравственными требованиями, которые должны обеспечивать всем и каждому необходимые средства к достойному существованию и всестороннему совершенствованию, а в окончательном своем назначении призваны преобразовать и одухотворить материальную природу.

Всякий человек в силу безусловного значения личности имеет право на средства для достойного существования. Однако это право существует лишь в возможности. Общество и государство обязаны создать ему эту возможность, но само лицо имеет встречную обязанность перед обществом — быть ему полезным, трудиться во имя всеобщего блага. Только в этом смысле труд есть источник собственности. Человек имеет право лишь на то, что он сам заработал.

Социальные взгляды В. С. Соловьева становятся более понятными, если вспомнить его формулу «право есть минимум нравственности (добра), а государство есть организованная жалость».

1. Соловьев В. С. Оправдание добра. М., 1996. С. 202. ↑

2. Там же. С. 203. ↑

3. Соловьев В. С. Оправдание добра. С. 326. ↑

4. Соловьев В. С. Оправдание добра. С. 329. ↑

5. Там же. С. 338. ↑